– Немыслимо. – Таша прижала холодные ладони к щекам. – Значит, если все Норманы умрут… – …право владения перейдёт к Кэйрмиль. Даже если для властей она убийца в бегах. – Этого нельзя допустить! Андукар улыбнулся легчайшей из улыбок. – Это выше моих сил. Моих, – повторил он с едва заметным нажимом. – Кроме меня обо всём знает лишь сама Зельда. Даже Кэйрмиль и Картер просто делают то, что им велено. Потому их побег не вызовет подозрений: они просто не знают, что стоит на кону. Но, если мы с тобой всё сделаем правильно, через несколько дней Кэй не будет представлять угрозы… и если твои амадэи не сплохуют, Зельда не успеет осуществить запасной план по открытию Врат. Мне она об этом ничего не говорила, – добавил эйрдаль, отвечая ужасу, всплеснувшемуся в Ташиных глазах, – но я уверен, что таковой существует, и во мне, в отличие от Зельды, желание наблюдать в Долине кровавый бал не проснулось. Меня вполне устраивает мир таким, какой он есть, и возможность спокойно прогуляться по нему… после того как Зельды не станет. Когда я буду свободен. Таша запоздало ощутила боль: за тревожными мыслями даже не заметила, как впилась ногтями в собственные щёки. …можно ли ему верить? Ведь если это правда, Андукар не может не знать: уже сегодня Таша расскажет всё Алексасу с Найджем, те – Венцу, и страшнейший секрет Зельды перестанет быть таковым. Хотя это многое ставит на свои места… Даже то, что у Андукара, знающего истину, есть дополнительный резон остановить спятившую колдунью – и убрать девчонку, с помощью которой та может открыть Врата. Помочь Венцу. Помочь им. Если он и правда на их стороне… – Решайся, – сказал эйрдаль. – Я предоставил тебе залог своей преданности. Слово за тобой. Да – играем. Нет – отбой давать не придётся. Играть. Бросить кости жизни и смерти. Сделать последнюю ставку – на всё… – Да. – Очень плавным, очень медленным жестом Таша опустила руки. – С одним условием. * * * Дверь в кабинет скрипнула, но владелец кабинета не обернулся. Он смотрел в окно, опершись на подоконник руками в белых перчатках. Там шелестела белая сирень, светящаяся во тьме; в фонтане пела вода, извергаемая пастью дракона из чёрного мрамора; по светлым стенам невысокого дома вился никогда не вянущий коричневый плющ. Где-то смеялись и плакали, читали и болтали дети, и вечная ночь обнимала сад Школы Колдунов беззвёздными тёмными крыльями. – Всё-таки пришёл, – констатировал господин Оррак, так и не повернувшись к гостям лицом. – Ты ждал меня? – Арон прикрыл дверь, вглядываясь в фигуру, окутанную чернотой длинного плаща с капюшоном. Странница замерла рядом, в шаге от порога, и взгляд её, устремлённый на директора Школы Колдунов, был куда более прохладным. – С чего? – Лишь один наш общий знакомый способен подвигнуть тебя на безумства, подобные тем, что ты творишь сейчас. И в борьбе с ним наследники Ликбера не могут тебе помочь. – Когда Оррак обернулся, его бледные губы улыбались. Длинный палец, облитый белым атласом, указал на бархатные кресла, ждавшие перед большим дубовым столом. – Садитесь. Амадэй и волшебница, хранившая на лице абсолютное бесстрастие, сели. Оррак опустился в кресло по другую сторону стола. Опершись локтями на столешницу, положил подбородок на сложенные домиком ладони. – Ты кое-что должен нам, – сказал Арон. – Каждому из четверых оставшихся. – Арон, Арон… – В словах колдуна пробились сладкие ностальгические нотки. – Помню тебя в пору, когда ты был истинным Зрящим. Да и после сожжения Адаманта, признаться, наблюдал за тобой, когда скучал по старым добрым временам. Чтобы ты да воспользовался своими силами не во имя добра? А теперь… морочишь головы невинным людям и цвергам, берёшь Мастеров то ли в помощники, то ли в заложники… Скажите, Мастер Странница, сколько раз вы бунтовали против того, чтобы идти не пойми куда на борьбу не пойми с кем? Хотя да, вы можете не помнить. Наш друг умеет заметать следы. – И мне свой долг ты ещё не отдавал. – Впрочем, всегда считал принципы амадэев специфическими. Ты, не задумываясь, применял силу, когда считал это благом для людей неразумных. Но зачаровывать бедняжек-цвергов во имя своих эгоистичных целей?.. – Оррак зевнул – с тщательно отмеренной скукой, прикрыв губы прямой ладонью. – Что за игру затеял твой братец на этот раз? Хотя, помнится, была одна вещь, из-за которой вы крепко повздорили. Женщины… Созданы, чтобы губить мужчин, пусть даже эта гибель кажется вам самым прекрасным, что было в вашей жизни. Мастер Странница, а вам я задал вопрос, если забыли. Вы всегда такая неразговорчивая? – Мы призвали тебя когда-то. И не смогли вернуть обратно. Но ты должен нам… ты должен мне. Одну услугу. Исполнить то, о чём я тебя попрошу. – Помню получше тебя. Круг, руны, свечи… Трое в чёрном, трое в белом… – Оррак тихонько рассмеялся. Шипящие нотки, и без того сквозившие в каждом слове, в смехе прорвались вовсю, словно за столом сидела огромная змея. – Не могу сказать, что очень огорчился, когда вы не смогли вернуть меня обратно. Хвала Тёмному Времени с его забавными эксцессами, нарушавшими все законы мироздания. Шесть желаний за вечность жизни там, где каждый день восходит солнце… учитывая, что двое из вас так и не успели ни о чём попросить… И чего же ты хочешь? – Помоги мне найти одного человека. Покажи, как добраться до него. – И что, этого не может сделать Странница? – Здесь замешана Зельда. Волшебница не сводила глаз с лица собеседника, невидимого в тени, скрывавшей все черты до самых губ. Неестественно густой: словно под капюшоном колдуна жила маленькая ночь. – Кровь имеется? – протянул Оррак понимающе. Странница выложила на стол мензурку – та сама собой покатилась по направлению к хозяину кабинета, чтобы её подхватили пальцы, облитые белым атласом. – Стало быть, тебе нужно не просто место, но и путь к нему, – поднимаясь на ноги, уточнил Оррак. – Да. Наглядный показ. – Арон смотрел на колдуна без особой надежды. – Полагаю, просить тебя вытащить её оттуда бесполезно. – Так и знал, что это она. Говорю же, женщины… – Мимо кресел, стола, книжных шкафов и высокого стеллажа, закрытого непроницаемыми дверцами из обсидиана, директор Школы Колдунов прошёл к зеркалу, висевшему на стене. – Одна услуга, Арон. Одна. Чтобы вытащить её оттуда, надо вначале её найти. Не говоря уже о том, что даже я не всесилен, и выступить против твоей сестры… Уверен, что больше тебе не о чем будет просить? – Мне было, есть и будет, о чём просить. Не у тебя. Дёрнув уголком рта, выражая вежливое сомнение, Оррак откупорил мензурку и макнул в неё кончик пальца, обернув белый атлас красным. – И не зазорно тебе в принципе прибегать к моей помощи? – Кровью по стеклу, лёгкими движениями колдун плёл вязь рун – явно не в первый и даже не в сотый раз. – После того как ты столько сотен лет отказывался даже думать об этом, лишь бы не пренебречь своими драгоценными принципами? – Иного выбора нет. – Почему же? Вспомнить, что ты должен любить всех людей, как чад своих. Не умея ненавидеть. Не тая неприязни. Никого не выделяя. Что люди неизбежно умирают – даже дорогие тебе женщины. Вернуться в свою деревушку и дальше жить там праведной жизнью. – Оррак пренебрежительно оглянулся на гостя, который медленно выпрямлялся, поднимаясь на ноги. – Ты определённо забыл о том, что значит быть амадэем. В тебе слишком много человечности, Арон. Всегда было слишком много. Кристаль почитала это за достоинство, но на деле для амадэя это оказалось самым большим недостатком. – Мы обязаны быть человечными, – сказал мужчина, приближаясь к нему. Полы фортэньи, изгвазданные грязью Штолен, шелестели по светлому, неестественно чистому ковру. – Обязаны оставаться людьми, что бы ни произошло. – Правда? Скажи, Арон, человек вынесет вечную жизнь? Смену эпох, осознание, что всё умирает и обретает покой, кроме него? Сможет ли принимать действительно беспристрастные решения, любить и прощать всё вокруг, отдавать самого себя без остатка, ничего не получая взамен? – К этому должны стремиться все люди. – Те, кто может этого достичь, – не люди, а святые… или блаженные. Те, кого сами люди назовут ненормальными. Люди – это стремление выжить любой ценой. Люди – вечный плен души в собственных телах. Те немногие, что пытаются бороться со своими животными потребностями, всё равно проигрывают, а раз так, зачем менять свою природу? Ведь люди есть только люди… Природа, склонная к разврату и утехам, к обогащению за счёт разрушения, лжи, распрей и войн. Природа, чей путь усеян раздорами. Природа, в которой априори заложено стремление к конфликтам. Даже искусство, самое высокое из всего ими созданного, замешано на двух явлениях – любовь и смерть… похоть и кровь. Всё, чем они живут. И ты хочешь сказать, что такими вы должны быть? – Повернувшись к амадэю всем телом, Оррак благосклонно повёл рукой; кончик указательного пальца и руны на зеркале едва заметно светились кровавым багрянцем. – Нет, Арон. Вы не имели и не имеете права быть человечными. Всё, что есть в людях хорошего, – не норма, а исключение. Главной вашей ошибкой было забыть об этом… а, может, чьей-то ошибкой было вам об этом не рассказать. Глаза Арона сияли неотражённым светом. – Мы люди – в основе своей. И не тебе, дамнар, судить ни о нас, ни о той, кто нас создал, – голос амадэя был тих, но что-то в его звучании заставило его собеседника сделать едва заметный шаг назад. – Порой людям приходится выбирать между тем, что хочется, и тем, что правильно, и мы не всегда выбираем верно. Но разве не главное то, что этот выбор встаёт перед нами? Что мы можем смирять себя, не забирая то, что хочется взять, если взять это – значит причинить боль другому? Что можем действовать во имя чьего-то, а не собственного блага? Что можем ставить эфемерную цель на горизонте выше сиюминутных удовольствий? Выбирать не широкую гладкую дорогу под откос, а узкую каменную нить над бездной, за которой ждёт свет? Искать ответы на непостижимые вопросы, не сдаваться, сколько бы судьба нас ни била, преодолевать непреодолимое ради счастья, чужого и своего? Людская природа двойственна, но мы сами побеждаем животных внутри себя. И, сколько бы мы ни падали, у нас всегда есть шанс подняться. До последнего вздоха, покуда живём. – Лучистый взгляд пронзал тьму под капюшоном сияющим клинком, не хуже того, что покоился в ножнах у амадэя за спиной. – Мы – прекрасные творения, создания света и тьмы, созидатели и разрушители, солнце и мрак одновременно. Люди отбрасывают длинные тёмные тени, но и светят ярче всего, что есть под лунами. Светят другим, показывая путь, помогая его пройти. Иные – спустя сотню лет после того, как их не станет. Быть человеком – самое сложное и самое прекрасное, для чего можно прийти в этот мир. Быть человеком – это дар. И я от него не отрекусь. Глаза под чёрным капюшоном полыхнули тревожным жёлтым светом. Тут же исчезли вновь. – Немногие способны встать лицом к жестокой истине, – с показной небрежностью бросил Оррак, прежде чем отвернуться. – Так ты всё же хочешь того, ради чего пришёл сюда. – Да. – Даже несмотря на то, что я не имею права вас судить. – Я ищу ту, что когда-то обрёк на муки. Её боль – моя боль. Я не имею права отступить. Я пойду за ней до конца, куда бы ни потребовалось. – Дело твоё. – Директор Школы Колдунов соединил ладони в жесте, походящем на молитвенный. – Что ж, смотри, Возлюбленный Богиней… и запоминай. Он резко и широко раскинул руки, и зеркало полыхнуло серебром. Волна света разошлась по стеклянной глади, стерев кровавые руны, и отхлынула к деревянной раме. В прояснившемся зеркале на долю мига возник сад, где сирень светилась вокруг чёрного дракона, извергавшего воду вместо огня, – и словно на крыльях гигантской птицы картинка понеслась вперёд: над огнями Камнестольного, сквозь мрак цверговых туннелей, сквозь холод Штолен. На мгновение заволокшись чернотой, зеркало явило присутствующим горные пики и лесистые заснеженные долины. Пролетев под ночным небом и крупинками звёзд, изображение замерло над очередной низиной между скалистыми хребтами, и сияние по краям стекла сделалось болезненно ярким. – Как славно мы защищены. – Господин Оррак с видимым усилием стал сводить руки; зеркало дрожало, картинка судорожно мерцала. Порой ночь, горы и снег на миг сменялись чем-то другим… но лишь на миг. – А что ты на это скажешь? Под капюшоном сверкнули две золотые звезды. Деревянная рама треснула. Колдовское сияние полыхнуло так, что резало глаза. Изображение в зеркале снова двинулось вперёд: над лесом, над шпилями древнего замка, сквозь темноту коридоров с высокими каменными сводами и мерцающими стенами, словно сотканными из звёздной ночи… пока в лунных лучах, полосовавших винтовую лестницу, не мелькнула тонкая девичья фигурка в штанах, длинной жилетке и светлой рубашке. На пару мгновений зеркало явило дамнару, волшебнику и амадэю бледное лицо в оправе коротких тёмных прядей. В голубом свете Никадоры глаза на этом лице сияли серебром лишь чуть менее ярким, чем то, что рамкой разливалось по стеклу. На третье мгновение зеркало брызнуло осколками – и битые стекляшки, на глазах превращаясь в пыль, осыпались к ногам Оррака. – Это было занятно, – опустив руки, изрёк колдун. – Творить охранные чары твоя сестрица умеет. – Так это место всё же наверху, – сказал Арон. – Надеюсь, ты не разочарован. – Щелчком пальцев заставив стеклянную пыль исчезнуть, Оррак уставился на светлое пятно стены, обрамлённое треснутой деревянной рамой. – Жаль, жаль. Хорошее было зеркало. Многое повидало. – Благодарю. Свой долг мне ты отдал. – Не стоит. В сравнении со своим братом ты попросил сущую безделицу. И нет, не спрашивай о его просьбе, всё равно не скажу. На прощание напоминаю, что без моего разрешения перемещаться лучше из-за пределов Школы. Не то это может привести к непредсказуемым и печальным последствиям… даже одного из Шестерых. Особенно одного из Шестерых. – Дамнар наблюдал, как незваные гости движутся к выходу. – Скажи, Арон, ты увидел её там, где хотел увидеть? – И да, и нет, – произнёс амадэй, подступая к порогу, не позволяя остановить себя больше никому и ничему. – «Нет», потому что в этом замешан твой брат? – Именно.