– «Что такое осуждение всего мира, – продолжает она, вернувшись ещё чуть раньше, – против боли того, кого любишь?» – Я бы поспорил. – Когда у тебя будет любовный опыт – поймёшь, – снисходительно бросает Таша, листая до следующей загнутой странички. Сама она подобным опытом, правда, пока тоже не умудрена… но представить себя на месте героев, вынужденных выбирать между счастьем близкого человека и осуждением общества, могла легко. – «Любви, огня и кашля от людей не утаишь». – Опять про любовь?! – Бее, – смешно морщась, подтверждает Лив. – Любовь – двигатель жизни, – замечает Арон, переступая порог. Он всегда знал, когда дети сидят без дела, и в таких случаях всегда входил в комнату без стука. – Всё в этой жизни делается ради любви, пусть иногда это любовь не к одному человеку, но к людям вообще. Или к деньгам. Или к некоей далёкой цели… если говорить о людях, которые двигают историю. – Любовь к деньгам – не настоящая любовь, – заявляет Лив, бесцеремонно вскарабкиваясь на колени Джеми. – О, у тех людей, о которых я говорю, это даже не любовь. Это страсть, мания… которые всё же суть разновидности любви, пусть и фальшивой. – Арон присаживается на кровать рядом с потеснившейся Ташей. – Всё дело лишь в том, что для чувств своих они избирают неверный объект поклонения. Джеми сосредоточенно грызёт губы, прежде чем вскинуть голову: – Святой отец, я тут заглядывал в учебник истории и наткнулся на раздел про свержение амадэев… Таша поспешно садится. Хотя, возможно, ей только чудится, что светлые глаза приёмного отца темнеют. – Не сомневаюсь, – произносит Арон, пока снежинки тают на его плечах. – Великая глава нашей истории. Повествующая о том, как шестеро алчных и властолюбивых мерзавцев были убиты, несмотря на упорное сопротивление и Адамант, сожжённый в ходе битвы. – Я подумал… – Что мне пора рассказать историю до конца? Под взглядом амадэя Джеми едва заметно съёживается: – Простите, я не хотел… – Не волнуйся. Дерзостью не сочту. – Арон отворачивается, глядя в тёмное окно. – Стало быть, тебя интересует та ночь. Мальчишка опасливо кивает. Пристроившись под бок к амадэю, Таша по-кошачьи бодает его лбом в плечо: не желая оставлять Арона наедине с тем, что сейчас всплывает из недр его тысячелетней памяти. Приобняв её рассеянным, едва ли осознанным жестом, какое-то время амадэй молчит. – Мы ждали, что это случится, – наконец заговаривает он негромко и неторопливо. – В тот год нам пришлось тяжело. Раньше Воины контролировали погоду в Долине, но в тот год, даже объединившись, не смогли ничего сделать ни с летней засухой, ни с затянувшейся зимой. Что-то сопротивлялось их силам… будто природа вдруг стала обладательницей собственной злой воли. Логичным следствием явился голод, и по всей Долине вспыхнули междоусобицы. Люди дрались друг с другом за зерно и скотину. На дорогах хозяйничали разбойники, надеясь добыть себе хоть немного еды. Перепуганный народ хлынул в города, где и без того не хватало пищи… Нам приходилось закрывать городские ворота, а отчаявшиеся люди пытались взять их штурмом. – Арон прикрывает глаза – даже сейчас, шестьсот лет спустя. – А довершили дело тиф и ведьмина лихорадка. Мы лечили и кормили тех, кого могли, но нас не хватало на всех. – Ужас, – содрогается Лив, и Джеми неуклюже гладит девочку по голове; Таша улыбается сестре, но улыбка выходит натянутой. Она, росшая в один из самых благоприятных периодов в истории Долины (спасибо Его Величеству Шейлиреару), может только представить, каково это: война, голод и эпидемия. И одна мысль о подобном кошмаре бросает в дрожь даже её, что уж говорить о ребёнке. – Естественно, после такого власть амадэев пошатнулась, – продолжает Арон. – Особенно после того, как Ликбер вызвался помочь нам наколдовать дождь… и преуспел. После этого его авторитет вознёсся до небес, а наш – рухнул почти окончательно. – А как вы с ним познакомились? – в голосе Джеми пробивается благоговейная хрипотца. – С Ликбером? – Все маги, стоило им закончить обучение, представали перед амадэями для назначения в тот или иной город или деревню. Тогда на каждую пару деревень должен был быть свой маг… В то время ещё не существовало деления на колдунов и волшебников. Даже Школ не было. И знания обычно передавались от учителя к ученику. – Таша знала, о чём он: до появления Школ старые маги, чувствуя приближение конца (ещё одна привилегия обладателей Дара), выбирали себе преемника и учили его всему, что знали. Для одарённых детей то была единственная возможность стать настоящим магом. – Но вот однажды из ничем не примечательной деревеньки… – Шеловки в Заречной, – уточнил Джеми с трепетным придыханием. – Там, где сейчас Заречная, точнее. Таша лишь фыркает снисходительно, устраиваясь поудобнее: в объятиях Арона ей так уютно и тепло, как прежде бывало только в маминых, и ещё чуточку теплее. Должно быть, от чувства абсолютной защищённости, которое всегда появлялось рядом с ним – и которого не могла подарить даже мама, не говоря уже о родном её отце. – …к двум нашим сёстрам, правившим Арпагеном и окрестностями, прибыл красивый улыбчивый юноша. Светловолосый, зеленоглазый… чем-то на вас с Алексасом был похож… Как Джеми ни силится, сдержать горделивой улыбки он не может. – …и силён, как два мага, уже тогда. Арпагенский Воин… её звали Зельда… назначила его штатным магом в городскую стражу. Как выяснилось позже, чтобы держать поближе к себе. И на досуге часто с ним встречалась. Глядя на амадэя снизу вверх, Таша ширит глаза: – Она что… с ним… – Нет, иначе мы бы об этом узнали. Она помнила, что бывает с избранниками амадэев, нарушивших запрет. И слишком любила его для этого. – Арон недолго молчит. – Ей довольно было простого человеческого общения. Осознания, что у неё появился друг, почти равный ей. Примерно то же, что у нас с Лори. Но если Лори не интересовали секреты магического искусства, то Ликбер попросил Зельду обучить его заклятиям, о которых ему могла поведать только она… по-дружески. – А разве маги знали не всё, что знали вы? – Тогда разделений на уровни ещё не существовало, но, если считать по нынешним меркам, маги обходились заклятиями до седьмого уровня включительно. Это не мешало им изобретать собственные заклинания, и всё равно в те времена человеческие маги были сильно ограничены в возможностях. Мы передали им далеко не всё из того, что знали и открыли сами. В основном потому, что эти знания могли убить неосторожных, и потому, что, попав не в те руки, они грозили обернуться великими бедами… но отчасти и потому, что мы считали истинное магическое мастерство привилегией амадэев. – Но это… Джеми осекается, спеша прикусить язык, – забыв, с кем имеет дело. – Нечестно, хотел сказать ты? – Амадэй спокойно кивает. – Верно. И я снова повторю, что понимаю Ликбера. Понимаю, почему он решил, что век амадэев истёк. – Зельда сообщила ему всё что знала, да? – спрашивает Таша тихо. – Почти. Ликбер схватывал всё на лету, и это опьяняло Зельду, подталкивало рассказывать ему о заклятиях сложнее, сложнее… Их дружба продлилась десять лет, и за это время Ликбер достиг таких успехов, что ни один людской маг не смог бы с ним сравниться. И, конечно, всё узнаваемое он скрупулёзно записывал. В какой-то момент он подал в отставку, сказав Зельде, что хочет повидать Долину. Та, конечно же, отпустила его – как иначе? К тому же его присутствие причиняло ей не меньше мук, чем радости… Разлука должна была помочь ей справиться с недозволенными чувствами. И Ликбер отправился в путешествие по Аллиграну, разъезжая по деревням и сёлам, демонстрируя их жителям своё могущество… после чего предлагал детям с Даром идти к нему в ученики. Кто-то боялся нарушить многовековую традицию: как так, вместо одного преемника набирать целую ораву? Однако многие соглашались. Через несколько лет первые ученики Ликбера Великого были готовы выйти в люди. Затем Ликбер заинтересовался драконами, отправился в горы, чтобы изучать их… И стал всадником одного из них. Подобные истории случались прежде, всего пару раз… но если перед другими всадниками народ трепетал, то Ликбера стал боготворить. Он умел произвести на народ впечатление. Правда, вскоре он полюбил девушку по имени Лина, а как известно, либо дракон, либо человек. Ликбер решил не упускать ни того, ни другого и разорвать связь с драконом тогда, когда в ней уже не будет нужды. А пока обручился с Линой и предоставил ей терпеливо ждать будущей свадьбы. – И как ко всему этому относилась Зельда? – говорит Таша, остро чувствуя жалость. – Ненадолго вернувшись в Арпаген из своего затянувшегося странствия, Ликбер объявил ей, что навсегда уезжает из города, дабы открыть в Адаманте свою Школу. Лет через пять, когда всё устроится, он разорвёт связь с драконом, чтобы жениться. В том, что невеста его дождётся, Ликбер не сомневался. Он уехал, и некоторое время спустя Зельда узнала, что народ шепчется о восстании, о том, что наше время ушло… с подачи её возлюбленного. И ей стало очевидно то, о чём сестра-Зрящая твердила уже давно: дружба с Зельдой для Ликбера давно уже превратилась в средство достижения цели. Стать величайшим магом Аллиграна. Отнять знания у амадэев и передать их людям, чтобы нужда в нас отпала. – Арон неотрывно смотрит прямо перед собой. – Зельда и прежде чаще всех нас сомневалась в своей миссии. Задумывалась в судилище, что люди не заслуживают нашей защиты. А после всего этого стала стремительно погружаться в болото отчаяния и злобы. Она злилась на Ликбера за обман и на подданных за неблагодарность. Она злилась, что лживого ублюдка, учившегося у неё, народ почитает как нового святого, а от неё хочет избавиться, словно от постаревшего сторожевого пса. Она отказывалась признавать, что ей нужна помощь, и отдалилась от всех нас. Особенно от меня и Лиара: ведь в нашей жизни уже появилась Лори, одна из первых Ликберовых учениц. И она ничего не говорила, но я заглядывал в её разум… видел, как вместе с человеком, которого она любила и который предал её, она с каждым днём всё сильнее ненавидит человечество в целом. К чему заботиться о существах, которые, будучи не зверьми, но разумными созданиями, творят то, что приводит их в наши судилища? Убийства, грабежи, насилие… Жадные, злые, коварные, жестокие выродки. Не помнящие добра, которое им сделали. Не ценящие, что мы положили жизни на алтарь служения им. Наверное, когда-то люди были лучше, но века благоденствия под правлением амадэев испортили их… Джеми сидит, глядя на амадэя с потрясением, явно пытаясь совместить облик легендарного Ликбера из своей головы с тем Ликбером, о котором рассказывает Арон. Сам Арон смотрит в окно, где белыми мотыльками мечутся на ветру снежинки; смотрит, пока Таша не касается кончиками пальцев его руки, лежащей на её плече. Этим прикосновением она возвращает в его глаза тёплые краски жизни – и (Таша очень надеется) заглушает сомнения, которые не могли не отзываться в нём холодным эхом. – А потом был этот дождь. И дамнары, прорвавшиеся из Бездны, – тут же продолжает амадэй. Таше стыдно за собственный интерес, не позволяющий прервать его: ей не хочется заставлять Арона рассказывать о том, что даже сейчас причиняет ему боль, но не дослушать рассказ она не может. – Кристаль говорила о Бездне и о тварях, обитающих в ней, но не о том, как с ними бороться. Мы и представить не могли, с чем столкнёмся. И слабейший дамнар страшнее, чем висп из Белой Топи. Первый из них, на нашу беду, объявился в окрестностях Арпагена. Наши сёстры попытались его остановить, но оказалось, что тварь куда сильнее, чем кажется, и тогда Зельда решила сжечь её… магическим огнём, изобретённым ею самой. Пламенем Кейзелиды. Джеми столкнулся с ним в штаб-квартире Венца… летом. – Огонь, испепеляющий живых существ, не трогая остального, – едва слышно бормочет тот, нервно качая на коленях притихшую Лив. Таша испытывает странную гордость, когда понимает: сестра слушает рассказ без малейшего страха. – После Зельда убеждала нас, что не рассчитала силы. Однако факт в том, что огонь вспыхнул по всей деревне. И твари от этого не было ровным счётом ничего: так мы выяснили, что дамнары неуязвимы для большинства наших заклятий. Зато сотня человек… женщины, дети, старики… – Арон прикрывает глаза. – Это стало последней каплей. Той искрой, из которой Ликбер раздул пожар восстания. Особо фанатичные его соратники даже вывели теорию, что дамнары находятся под нашим контролем и что сами мы одержимы иными из них. Что от истинных Возлюбленных Богиней, Избранных Кристалью, защитников рода людского, остались лишь бренные оболочки… которые надо уничтожить. – Мягко отстранив Ташу, амадэй встаёт. – Во что бы то ни стало. – И что было дальше? – спрашивает Таша, хотя какая-то её часть не слишком хочет об этом знать. Арон смыкает в замок руки за спиной, вглядываясь в зимнюю тьму, леденевшую за стеклом. – Нам было известно о настроениях наших подданных. И мы не могли просто убить Ликбера. Осудить его было не за что, мысль о тайном убийстве нам претила… Да и, решись мы на него, сторонникам Ликбера не составило бы труда свести концы с концами, что лишь подогрело бы ненависть к нам. Так что мы собрались вшестером, чтобы обсудить положение дел – в Адаманте, в нашем с Лиаром судилище. А некоторое время спустя обнаружили, что к судилищу стекается народ… с оружием в руках, возглавляемый Ликберовыми учениками. – Амадэй бесстрастно смотрит вперёд, точно во мраке ему открываются картины былого. – Пятеро из нас сказали, что нужно бежать. Конечно, мы могли расправиться с восставшими, но что бы нам это дало? Участь тиранов? Вечность правления огнём и мечом? Мы приняли, что наше время истекло, мы согласны были уйти… да только Зельда вдруг прыгнула из окна. К тем, кто осмелился бросить нам вызов. И обнажила меч, – голос Арона ровный, но паузы становятся всё дольше; Таша жалеет, что не может снова ободряюще коснуться его руки. – Мы прыгнули следом. Мы пытались её остановить. Сперва – одними словами. А Зельда хохотала и рубила без разбору, и кричала, что вот она, та участь, которой достойны наши подданные: кровавая баня и хищные твари, хозяйничающие на просторах Аллиграна. История повторяется, пятьсот лет назад творилось то же самое – а значит, так надо; значит, лишь через страдания и страх к людям приходит очищение; значит, нужно дать им то, чего они заслуживают. И тогда вернётся то, с чего мы начинали, вернётся золотой век, царивший сотни лет нашего правления… Арон замолкает, и Таше, научившейся определять душевное состояние амадэя по цвету его глаз, становится жутко. Его глаза тёмно-зелёные. Цвета болотных вод. – Вы убили её? – тихонько спрашивает Лив. – Нет. Хотя после я не раз жалел, что не убили. Одна из нас… Зрящая, правившая Нордвудом, сильнейшая… встала между Зельдой и очередной жертвой. Наверное, она пыталась обезвредить Зельду, но не рассчитала, что против себе подобной нужно затратить больше сил. Или просто не смогла причинить боль названой сестре. Или надеялась, что рука Зельды дрогнет… Но, как бы там ни было, та не отвела меч. – Амадэй чуть поворачивает голову, равнодушно глядя на белый камень стен. – Думаю, Зельда хотела остановиться. Просто не успела. Но она опустила меч после… и исчезла, прежде чем кто-либо из нас смог что-либо сделать. Лиар вытащил нас из города, как и тело нашей погибшей сестры. Где-то в лесах вокруг Адаманта мы вырыли могилу… а когда закончили, Воин погибшей попросил Лиара убить его. – Так погибшая Зрящая… была из пары, полюбившей друг друга? Таше неловко за вырвавшийся глупый вопрос, неловко вмешиваться в трагический рассказ, но Арон относится к этому совершенно спокойно. – Да. Сильнейшая Зрящая – со слабейшим Воином-мужчиной. Сильнейший Воин, Лиар, – со вторым по силе Зрящим. И самая слабая пара – средняя Зельда и её сестра, третья по силе среди нас. Удачный расклад… в какой-то степени. Учитывая, кто именно в итоге обратил свои силы во зло. – Арон скрещивает руки на груди. – Лиар удовлетворил просьбу нашего брата. Мы похоронили его вместе с любимой, и дуб, что Лиар прорастил над их могилой, растёт на том месте до сих пор. Оплёл тела корнями вместо гроба. А когда мы вышли из леса, Адамант был в огне. – Зельда?.. – Выждала достаточно времени, чтобы мы ушли из города, и оставила людям свой прощальный привет. Лиар погасил огонь, но город успел выгореть почти дотла: тогда каменными были лишь дома в центральном квартале. Уцелела только Школа: магия Зельды не пробила защиту Ликбера. Мы вернулись в изгнавший нас Адамант, но спасать там было уже некого. Мы дошли до нашего судилища: трое, оставшиеся в живых и верные своему предназначению… и там, на пепелище, поняли, почему должны жить дальше. Если мы уйдём, кто остановит Зельду? Но пути наши разошлись… там же. – Арон опирается ладонями на подоконник. – Там, у судилища, открылась правда… о том, как и почему умерла Лори. Там Лиар поклялся посвятить жизнь мести, а сестра Зельды, не решившись встать на чью-либо сторону, отправилась своим путём – в альвийские леса. Думаю, там она и здравствует до сих пор… во всяком случае, я почувствовал бы её смерть. Лиар на время исчез в неизвестном направлении, а я… я отправился в своё странствие по Аллиграну, продлившееся сотни лет. Скитался по деревням и городам, лечил больных, воскрешал ушедших, судил тех, кто смог уйти от закона, истреблял монстров в меру своих скромных сил… возвращал веру тем, кто её утратил. Но задержаться где-то надолго неизбежно влекло за собой риск того, что Лиар узнает об этом – и начнёт очередной этап игры, в результате которого у меня отнимут тех, кого я полюбил. Я раз за разом зарекался к кому-либо привязываться – и раз за разом оступался, потому что был одинок как никогда. И понимал: если я отрекусь от любви к людям, чем я буду лучше Зельды?.. А ещё был и оставался неисправимым эгоистом, всякий раз надеясь, что Лиар уже наигрался. Но любая отсрочка новой игры, сколько бы она ни длилась – месяц или полвека, – была лишь отсрочкой. – А почему вы сразу не… разыскали Зельду? – уточняет Джеми после долгого молчания. Не требуется быть чтецом, чтобы понять: вместо «разыскали» мальчишка хотел употребить совсем другое слово. – Много причин. Её сестра никогда на это не пошла бы. Я не мог, как ни старался: слишком сильными чарами она себя защитила. А Лиар… чего не знаю, того не знаю. Одно время я думал, что он встал на её сторону. Потом понял, что дело не в этом. – Они бы нашли друг друга, – выплёвывает Таша сквозь зубы. – Сомневаюсь. Порой людей сводит ненависть, но ненависть Лиара и ненависть Зельды слишком различны по своей природе. – По выражению лица амадэя Таша понимает: память уже вновь вернула его к событиям давно минувших лет. – Ликбер объявил всех амадэев погибшими, после чего призвал людей объединить свои земли в королевство. Представил своего племянника главой восстания, чудом выжившим, и провозгласил его королём. Люди подчинились с радостью: те, кто мог опровергнуть легенду, сгорели в пожаре, а остальные считали Ликбера новым воплощением Кристали Чудотворной. Ликбер с лёгкостью мог сесть на трон, но не пожелал. Вместо этого он лишь воздвиг на месте сгоревшего Адаманта белокаменное чудо, которое мы видим по сей день, в подарок новоявленному королю. А вскоре после того, как завершил работу над городом, когда стало ясно, что по-другому в войне с дамнарами не победить, отправился в устойчивую прореху, соединившую Аллигран и Бездну. Ту самую, которую после назвали Вратами… закрыть которую можно было только с той стороны. И ценой собственной жизни подарил жителям Аллиграна новую эпоху, счастливую и благополучную… взамен той, что ранее отнял. Воцаряется тишина – и становится слышно, как шуршит снег за окном, а внизу, на маленькой тёплой кухоньке, свистит чайник. Так близко – и так далеко. – Так Ликбер не был Чудотворцем? – спрашивает Таша то, что давно хотела и не решалась спросить. – Нет. Он мог творить заклятия десятого уровня, но он не был равен Кристали. И посланцем Богини не был. – Арон смолкает на миг – и повторяет: – Не был. Но зачем-то он пришёл в этот мир. Значит, так было нужно… чтобы амадэи ушли. Чтобы Аллигран стал королевством. Чтобы Врата были закрыты. – Отстранившись от окна, амадэй обводит взглядом подавленные детские лица. – Вот и конец истории. Какое-то время они сидят в молчании.