– А ты, значит, не ограничиваешь её выбор? – У меня нет твоих средств, чтобы его ограничивать. Есть лишь возможность увезти её от тебя, чтобы выборы могла делать она. – Лиар аккуратно отставил пустую чашку. – Свобода привязывает крепче любых уз. Из закрытой клетки бежать тянет куда сильнее, чем из той, где дверца всегда открыта. Тебе следовало бы чаще об этом вспоминать… но вечность, как вижу, ничему тебя не научила. – Амадэй взглянул на госпожу Лиден – и, коротко склонив голову в знак не то прощания, не то благодарности за угощение, вновь посмотрел на Арона. – До встречи, брат. И в другой раз дождись, пока я сам к тебе приду. Снова тешить твоё самолюбие и мчаться на Зов я не собираюсь. Миг спустя Арон подхватил бесчувственную Лив, падающую лицом вперёд. Госпожа Лиден с громким стуком опустила шкатулку с вязанием на столешницу – так, что чашка с недопитым малиновым чаем дрогнула и опрокинулась. – Езжай, Арон, – побелевшими от ярости губами прошептала летописица, пока чайная лужа растекалась по дереву и роняла с края капли, тёмными слезами расплывавшиеся на ковре. – Богини ради, возьми Гирена и вытащи Ташу из рук… этого. – Поеду. – Арон встал, бережно прижимая к себе спящую девочку. – А знаешь, что самое страшное? – Он ждал, что ты сделаешь это? – Да. – Амадэй шагнул к лестнице, чтобы понести Лив наверх. – И, думаю, скоро нам предстоит узнать, что он спланировал для меня. * * * – Может, всё же расскажешь оставшуюся часть истории? Сидящий в кресле Арон захлопывает книгу и оглядывается: Таша и Джеми, отпросившиеся у госпожи Лиден попить вечерний чай в комнате приёмного отца, ждут рядом с чашками в руках. – Я не очень люблю вспоминать эту часть. – Ты же знаешь, что это важно для нас. Для меня. – Таша ставит чашку на подоконник. Потом решительно вспрыгивает на него сама, устраиваясь на старом рассохшемся дереве, демонстрируя, что в ближайшее время никуда не уйдёт. – Я хочу знать, что произошло между вами с Лиаром. – Ты уже знаешь. В общих чертах. – Общие черты не объясняют всего. – А ты жаждешь страшных подробностей, которые позволят понять, почему Лиар так меня ненавидит? Таша без колебаний кивает. Арон отводит взгляд – он соскальзывает с девичьего лица за окно, где сгущаются холодные и дождливые сумерки поздней осени. – Это случилось незадолго до того, как амадэев свергли, – произносит Арон безо всякого вступления, будто с предыдущей части его рассказа не минуло уже больше месяца. – И хорошо. Не знаю, что было бы, разорви мы отношения раньше. – А как вы жили целых пятьсот лет? – интересуется Джеми, осторожно присаживаясь на узкую кровать; комната дэя, в которой некогда была кладовка, больше напоминает келью. – Всё было в порядке? – Более чем. Поколения сменялись. Магия совершенствовалась – нами в первую очередь. Изобретения… изобретались. Строились города, ведь людей становилось всё больше. Преступления были редкостью, ибо люди знали – за каждым преступлением обязательно последует возмездие и бежать бесполезно: Воины и маги, учившиеся у них, могли найти любого. Конечно, амадэев боялись, но мы были готовы к этому… Такова была наша участь – не знать от подданных любви, и мы принимали её. – А отношения между вами? Между амадэями? Всё-таки вечность друг с другом… – Обычные человеческие взаимоотношения. Ссорились, мирились. Год или вечность – не так уж важно: счёт дням теряешь уже в конце первого века. Даже вам известно это ощущение… когда в детстве время тянется ужасно долго, а потом стрелки часов словно сдвигаются, и каждый следующий год пролетает всё быстрее, пока день не начинает казаться часом… К тому же правление лишало нас возможности скучать. – И с Лиаром вы всё так же дружили? – уточняет Таша. – Все эти пятьсот лет? – Да. И помимо дружбы, связавшей нас в детстве, нас объединяло ещё одно знание… простое, грустное и страшное знание: у нас нет никого, кроме друг друга. – На губах Арона мелькает призрачная улыбка, от которой даже сейчас почему-то щемит сердце. – Свои мысли и чувства я мог обсудить только с ним. Он – только со мной. Помимо выбора мы были связаны данностью и предпочитали, чтобы данность не вытесняла выбора. Потому до того случая всегда мирились, как бы серьёзно ни повздорили. – Так вы всё же ругались. – Это было неизбежно. И обычно Лиар ругал меня. Хоть мы и были амадэями, простых людских радостей нам тоже хотелось. В свободное время мы часто бродили по городу… замаскировавшись, конечно. На несколько часов притворялись обычными людьми. Но если Лиар никогда не забывал о контроле, мне порой ужасно хотелось снова почувствовать себя человеком. И я… немного увлекался. – Чем? – В основном выпивкой. Это помогало забыться… хотя для этого нам требуется выпить намного больше, чем простым смертным. А ещё Лиар не раз вытаскивал меня из какой-нибудь сомнительной компании, где делали какие-нибудь сомнительные вещи и присутствовали какие-нибудь сомнительные женщины. Или даже не сомнительные, что дела, впрочем, не меняло. Потом распекал меня на чём свет стоит. – Арон снова улыбается: так печально, как может улыбаться только очень старый человек, вспоминая о глупых ошибках далёкой юности. – А я ещё обижался. – А Лиар что, не пил? – спрашивает Джеми. – А Лиар что, не заглядывался на женщин? – спрашивает Таша. – Пил, но не много. Он не искал забытья, лишь расслабления и удовольствия. И на женщин заглядывался… Мы же остались по природе своей простыми смертными. Но ему не нравилось, что он не может предложить женщинам взамен ничего, кроме удовольствия в постели. В конечном счёте мы всегда выбирали именно этот вариант… тело, но не душа. Так было безопаснее: случайная ночь без обязательств и риска привязаться. Далеко не все были готовы к сделке на таких условиях, а общество… падших женщин не вызывало у Лиара восторга. Не то чтобы он брезговал ими – скорее жалел, а жалость убивала желание. Я, впрочем, придерживался иного мнения, и телесным слабостям поддавался чаще Лиара… Мне слишком хотелось тепла, пусть даже фальшивого. И в целом нас устраивало подобное положение вещей… пока не появилась Лори. Он смолкает, и Таша с Джеми тоже сидят тихо: любое слово прозвучит лишним. Только слышно становится, как бьются хрусталинки дождя за окном; бьются о мокрые камни и черепицу башни, голые ветви вишен и чёрные сжатые поля, укутанные вечерней мглой. – Её встретил Лиар, – наконец произносит Арон. – Они провели вместе приятную ночь и расстались, не спросив имён друг друга. А потом он вдруг увидел её снова – в нашем судилище. Один человек обвинял Лори в том, что та наложила на него проклятие. Она была волшебницей, ученицей самого Ликбера… ей было тогда двадцать три. Я постановил, что она ни при чём, мы нашли истинного виновника-колдуна и отпустили Лори с миром. Но тем же вечером Лиар отправился прогуляться по городу – и встретил её в третий раз. Караулившую его у дверей нашего дома. – А где вы жили? – спрашивает дотошный Джеми, не обращая внимания на осуждающий взгляд Таши: она и дышать-то громко боится, чтобы не спугнуть откровенность амадэя. – Не во дворце? – Нет. Жилые помещения располагались прямо над нашим судилищем, но потом на этом месте построили королевский дворец. – Арон смотрит сквозь них, как будто до сих пор может видеть где-то за горизонтом место, служившее ему домом пять сотен лет. – Лори узнала Лиара на суде, даже невзирая на маскировку. Узнала по манерам, по словам. Он сказал ей, что они не могут быть вместе. Она ответила, что хочет стать его другом… милое невинное создание. Ответила, что ей не нужна постель, что она хочет просто быть рядом, скрасить его одиночество на отмеренный ей срок, и для этого необязательно становиться любовниками. А Лиар согласился. И потом, наверное, проклял себя за это сотни раз… что всего однажды позволил себе забыть доводы разума, твердившие, что он обязан сказать «нет». Какое-то время тишину вновь нарушает лишь шелест дождя за окном, в которое амадэй глядит так неотрывно, точно на стекле мелькают картинки, напоминающие ему о давних событиях. – Он рассказал тебе всё это? – тихо спрашивает Таша потом. – У нас не было друг от друга секретов. И, наверное, единственный раз в жизни я стал играть роль его голоса разума, а не он – моего. – Амадэй говорит медленно, будто слова даются ему с трудом. – У Воинов есть одно свойство, общее с эйрдалями… или оборотнями. Они умеют очаровывать. Порой – сами того не желая. Такова магия, текущая в их крови. Я говорил Лиару, что Лори подпала под влияние его магии и не более, что эти отношения станут пыткой как для него, так и для самой девушки… но он не слушал. А я умолкал и продолжал наблюдать. Лиар не стремился к уединению с ней, и мы проводили много времени втроём. Лори стала частой гостьей в нашем судилище, и вышло так, что в итоге она скрашивала дни не только Лиару, но и мне. Чуточку рассеивала окружающий мрак, воцарившийся уже тогда… не буду вдаваться в подробности, это отдельная история. Поначалу общение с ней просто меня забавляло: она ведь была всё равно что ребёнком для нас. Но потом… Он не решается произнести окончание фразы – и Таша заканчивает за него: – Вы с ней полюбили друг друга? Арон долго молчит. – Я полюбил её. А она полюбила меня, – тихо говорит он. – Она прекратила встречи с Лиаром. Тот внешне принял это на удивление спокойно… даже когда узнал, что Лори продолжает встречаться со мной. Но долго эти встречи не продлились. Пауза вновь наполняет комнату тишиной, тягучей и тяжёлой, словно водная толща. – Что… – Она покончила с собой. Спрыгнула с крыши башни, в которой жила. Голос амадэя звучит ровно, невыразительно. Будто он сообщил ничего не значащий факт. Должно быть, с такой же невыразительностью Лиар когда-то отвечал Лори на известие о том, что больше они не увидятся. – Как? – вырывается у Таши – даже несмотря на понимание, что она обрекает Арона на пытку, заставляя переживать это вновь. – Почему?.. – Потому что магия амадэя вступила в конфликт с тем, что Лори чувствовала на самом деле. Она любила одного, а магия твердила ей, что другого. Какая-то часть её постоянно твердила, что любовь ко мне – ложь, что это неправильно, что это ненастоящее чувство. Это противоречие свело её с ума. И она убила себя. Тишина, не отступившая далеко, вновь возвращается, окутывая Ташу липкой паутиной. …очарование, которому ты не можешь противостоять. Магия, заставляющая людей ощущать себя мотыльками, летящими на пламя свечи; магия, текущая и в её крови… Таша никогда не задумывалась, что это может привести к подобному исходу. Теперь понимание пугает её не меньше, чем всё услышанное. – Но почему… почему он мстит тебе? – Потому что я встал у них на пути. Потому что моё существование привело к тому, что Лори ушла из его жизни раньше, чем он бы хотел. – Арон встаёт, и вечерние тени маской ложатся на его лицо. – Потому что любовь ко мне, заместившая чувство к нему, убила её. Таша смотрит, как он идёт к выходу из комнаты. Понимает, что разговор окончен. Понимает, что легче после услышанного ей не стало – ни капли. – Это… чудовищно. Какое право он имеет так мучить тебя за это? Арон замирает у самого порога, но не оглядывается. Ни на неё, ни на Джеми, тоже глядящего ему вслед с негодованием и гневом. Гневом на того, кого в этой комнате нет и, если Богиня хоть сколько-нибудь милосердна, никогда не будет. – Прости, – тихо говорит амадэй, прежде чем уйти. Таша не знает, куда он направляется сейчас. Лишь отчётливо осознаёт: она не всегда и не везде может последовать за ним. И это – как раз такой случай. * * *