Ответный взгляд был не менее долгим и пристальным. – Алексас, это Мара-лэн. Мара-лэн – Алексас-энтаро, – произнесла Таша, вдруг почувствовав себя лишней. – Мы когда-то столкнулись с Марой в её родной деревне… – Любопытную песню вы пели, Мара-лэн, – произнёс Алексас. – Подарок? – Для вашей спутницы. – Густые ресницы девушки-менестреля дрогнули. – Впрочем, ей подарят ещё много песен. – Думаете? – Знаю. С тех пор как впервые её увидела. Судьбы ваши сплетут затейливейшие из песен, и их будут петь многие менестрели, кроме меня, и ещё долго после того, как меня не станет. – Мара смотрела в сине-серые глаза; взгляд её сделался глубоким и рассеянным, его окрасила лёгкая, как крыло бабочки, грусть. – Много песен сложат о ней и о вас, и о вас вместе. Песен о братьях-врагах и братьях-рыцарях, о двух сёстрах бессмертных и стольких же – смертных, о двух девочках, в чьих глазах жили звёзды. О великой игре и великом игроке, которому наказано было остаться последним. О круге жизней, слившихся воедино, от которого даже он не мог убежать. О той, которую он впустил в своё сердце, предавшей его и верной ему, как никто, заключившей сделку с гостем из-за Врат. О том, как он убивал ту, кого больше всех в мире хотел бы спасти, о короне, омытой слезами и кровью, которой он увенчал её чело. О том, как он ушёл за грань в самый тёмный час, отдав последний долг тем, кого был призван хранить. О любви, перед которой бессильны были и месть, и ненависть, и смерть… Хотите знать больше? Я могу подарить что-нибудь и вам тоже. Алексас помолчал, неотрывно вглядываясь в девичье лицо. – Дар и проклятие – прозревать ткань времени, – произнёс он без тени улыбки. Слегка поклонившись, взял Ташу за руку. – Мы не хотим знать грядущее, Мара-лэн. Игры с высшим знанием опасны даже для бессмертных. Что уж говорить о тех, чья жизнь так хрупка. – Как знаете. – Мара моргнула, и глубина исчезла из её взгляда. – Мне пора возвращаться к работе. Да освещают светлые духи ваш тёмный путь. Алексас повлёк Ташу к выходу ещё прежде, чем девушка-менестрель взошла по лестнице обратно на помост. – Почему ты не захотел?.. – тихо спросила Таша, следуя за ним, пока позади звучал нежный искристый перебор: Мара проверяла строй лютни. – Я сказал ей почему, – бросил Алексас через плечо. – Она и так сообщила больше, чем нам следовало знать. – Ты тихо скользишь мимо жизни седеющим ветром, На грани прощанья, на грани меж памятью и расставаньем, На грани – на грани меж тьмою и сумрачным северным небом, На грани мерцанья звезды и свечи колебанья… Незнакомая песня огладила Ташину спину; в наступившей тишине аккордовые переливы будто касались кожи тихими прохладными пальцами. Старая песня, которую Таша не знала, или песня, которую Мара придумала? И если её собственная, то просто песня или… – Неслышимым шагом, в погоне за тенью ответа, На грани отчаянья, грани рассвета и вечных туманов, На грани – ты шепчешь, касаясь бокала губами и смехом, На грани – и зная, что ты заблудился за гранью…[4] Морозный воздух ущипнул щёки, пряный запах костра пощекотал нос – и захлопнувшаяся дверь, как и окно, которое кто-то успел закрыть, заперли звуки в покинутой таверне. С площади уходили в молчании. Таша не знала, почему молчит Алексас, но ей самой слишком многое требовалось обдумать. – То, что сказала Мара, – наконец осмелилась заговорить она, – про… – Не надо. Не думай о её словах. – Остановившись, Алексас повернулся к ней, предоставив праздничной толпе обходить их, как речной поток обходит крупные камни. – Пророчества бесконечно опасны. Чем отчаяннее ты пытаешься их разгадать, тем больше заблуждаешься. Чем изощрённее пытаешься обмануть судьбу, тем вернее следуешь по предначертанному пути. И зачастую твоими стараниями этот путь делается в разы болезненнее и труднее. – Он смотрел на Ташу, глаза в глаза. – Забудь всё, что она сказала. И я забуду. Она отчётливо понимала его правоту. Легенд о несчастных, пытавшихся убежать от случайно прознанного предназначения, сложили множество, и большинство из них были отнюдь не весёлыми. Но всё-таки… Не ответив, Таша опустила взгляд, прежде чем зашагать дальше по мостовой, очищенной от снега. Она пыталась вспомнить слова пророчества, но туманные фразы ускользали из памяти, как песок сквозь пальцы. Все, кроме одной. …«о том, как он убивал ту, кого больше всех в мире хотел бы спасти»… Нет, прав Алексас. Не стоит ей в этом копаться. Куда проще думать, что её враг никогда никого не любил – или разучился этому ещё шестьсот лет назад. * * * Лишь вернувшись в трактир и оказавшись в тепле, Таша поняла, как сильно замёрзла. Взобравшись с ногами на постель и укутавшись в одеяло, она следила, как Алексас готовится к предстоящей беседе с главой заговорщиков. Потушив свет, юноша сдёрнул плед с зеркала на стене и поставил горящую свечу на столе напротив; потом, не поморщившись, резанул себя по пальцу лезвием шпаги, чтобы оставить на стекле кровавый отпечаток. При взгляде на кровь Ташу пробрала дрожь, но она не отвернулась. – Предупреждаю, – сказал Алексас, отступив на шаг, – Герланд будет не в духе. – Почему? – Ритуал не особо приятен для вызываемой стороны. Чтобы ответить мне, Герланду понадобится второе зеркало. Любое. Знаком, что его зовут на разговор, послужит невыносимая головная боль. Прекратится она лишь тогда, когда он примет мой зов. – Гуманно, однако. – Амадэйно. Это они изобрели данный ритуал. …в их доме в Фар-Лойле зеркала были под запретом. Двусторонние валялись в кладовке, завёрнутые в тряпицы. Многостороннее, позволявшее связаться с любым обладателем подобной безделушки, Таша когда-то хотела, – но не после того, что произошло летом. Игры амадэев сильно усложнили что её отношения с зеркалами, что в принципе её жизнь: если бы сейчас они могли связаться с Ароном по двустороннему зеркалу, всё было бы куда проще. К слову, об этом… – А ты не можешь до Арона так же достучаться? – почти без надежды спросила Таша, понимая: будь это возможно, Алексас наверняка уже сделал бы это. – Зрящего не так просто найти или вызвать на разговор. Обычно он находит тех, кого хочет, не наоборот. Альва тоже не просто… но нас с Герландом слишком многое связывает, чтобы он мог укрыться от меня. – И вернуться через зеркало в Фар-Лойл, полагаю, мы тоже не можем. – Чтобы мы смогли выйти из зеркала, оно должно висеть на стене. Или в воздухе. В общем, вертикально – непреложное правило «зеркалки». Зеркала не работают на манер люков: если они лежат на полу, у тебя просто не получится настроить связанный с ними проход. Арон так боялся возможности, что из зеркал в башне звездочёта выйдет кто-то другой, что отрезал подобную возможность и нам. И, к сожалению, мы с тобой не бывали ни в домах соседей, ни в ближайших к Фар-Лойлу городах, чтобы визуализировать перед глазами хоть одну тамошнюю комнату с зеркалом. Без этого проход туда мне не наладить. Под понурым взглядом Таши, исчерпавшей все блестящие идеи на тему «как всё-таки встретиться с Ароном», Алексас пропел слова заклятия. Серебристая гладь вспыхнула перламутровым светом – на миг, после которого в зеркале отразилась сплошная темень. – Герланд Лернот’ель Бальриэсс, – позвал Алексас негромко и отчётливо, сменив неразборчивую мелодию колдовской речи звучанием обычных слов. Какое-то время темнота оставалась неизменно тёмной. Затем, дрогнув, сменилась облачной белизной. – Ещё раз так сделаешь… сам понимаешь, что будет, – послышался голос, холодность которого почти кристаллизовалась льдинками на барабанных перепонках. Белизна в зеркале померкла, обретая краски и очертания, складывая смутные цветные пятна в мужское лицо. – Добрый вечер, Герланд-энтаро, – произнесла Таша, вызывая удар на себя. Взгляд альвийских глаз – синих-синих, с серебристыми искрами, притаившимися на дне зрачков, – ожидаемо обратился на неё. От этого взгляда кому угодно сделалось бы не по себе, но после недавнего визита в Лес Таша отчётливо понимала: есть вещи, бояться которых куда целесообразнее. – А, Ваше Высочество. – Герланд склонил голову, даже не стараясь скрыть иронию в обращении. – Чем обязан такой чести? – Может, сын приёмный по вам соскучился, – уклончиво ответила Таша, разглядывая гобелен, висевший за спиной альва: светящаяся золотая яблоня на острове среди тёмного озера. Великое Древо Иршен, в котором по легенде располагался дворец Королевы Лесной, вытканное с изумительным искусством. Где бы сейчас ни были заговорщики, устроились они с комфортом. – После этого – сомневаюсь. – Альв протянул руку в сторону. – А вы тут неплохо вышли, Ваше Высочество. Приятно было увидеть нашу королеву живой, здоровой, цветущей… Таша непонимающе уставилась на новостной листок, который альв услужливо поднёс к зеркалу, – и на пиктуру в его центре, запечатлевшую их с Советником у пустого трона. – Они написали статью? – зачем-то спросила она, озвучивая очевидное. …конечно, это решало загадку, почему Мара обратилась к ней как к Морли-малэн. Зато не решало кучу других проблем, которые, как Таша догадывалась, возникли у неё после данной публикации. – И, полагаю, сегодня она – главная тема для обсуждений у половины жителей Аллиграна. – Откинувшись на спинку невидимого Таше стула, альв с деланым наслаждением развернул листок. – «Наследница рода Морли… Его Величество не приходит в сознание… Доставлен в Альденвейтс, находится под неусыпным наблюдением… Отважная девушка вызвалась Ищущей… Не верит в виновность будущего зятя… Пытается спасти жениха… Направляется к мастеру Герману, чтобы выяснить всю правду о роковом подарке королю». – Отбрасывая листок в сторону, Герланд почти мурлыкал, – пока Таша запоздало понимала, что стражники в темнице, конечно, потрудились отойти подальше, но подслушивать им это не мешало. – Кто-то очень старался предоставить преступникам всю информацию о вас, Ваше Высочество. Должен признать, тот факт, что вы ещё живы, удивляет меня не меньше того, что вы решились заявиться ко двору.