…ладно, облучок так облучок. Разговор с ключником, скучавшим за стойкой, прошёл без осложнений. Они не сказали, куда направляются, а их не спросили: тех, кто работает в лучших гостиницах крупнейших городов, учат атрофировать любопытство. Лишь заверили, что вещи дождутся их в апартаментах, ибо Норманы зарезервировали их на шестидневку вперёд и заплатили за весь срок сразу по прибытии. Видимо, негласный кодекс служителей гостиницы гласил, что даже государственная измена – не повод поскорее выселить неугодного власти жильца. Когда карету запрягли, Алексас распахнул перед Ташей дверцу. Девушка поднялась по ступенькам – и, прежде чем сесть, обернулась: – Алексас… – Да? В куртке, мохнатой меховой шапке и шарфе, натянутом по нос, любой смотрелся бы забавно; сама Таша, хоть и не видела себя в зеркале, наверняка исключением не была. Однако её рыцарь даже в такой одежде умудрялся выглядеть не хуже, чем в любимых щегольских нарядах. Она не стала повторять «прости». И высказывать «мне жаль» – тоже. – Ты всегда можешь поговорить со мной. О чём угодно. Ты же знаешь. Скрытую шарфом улыбку она угадала в его глазах. – Благодарю, моя королева. С поклоном захлопнув дверцу, он одним махом вскочил на козлы и исчез из виду. …ясно. Говорить о Джеми они не будут. Не сейчас. Остаётся ждать. Таша расстегнула куртку и стянула шапку. В карете было тепло: волшебный огонёк в металлической оправе под потолком не только светил, но и грел. Кажется, быть богатой и знатной не так уж и плохо… во всяком случае, можешь позволить себе путешествовать с удобством. Какое-то время Таша смотрела, как под цокот копыт и дорожную тряску проплывают мимо высокие дома тёмного камня. Потом задёрнула шторку и сняла сапоги, чтобы свернуться калачиком на сиденье; поудобнее устроившись на подушке, прислушалась. Если Алексас и плакал, она не слышала этого за грохотом колёс по мостовой. Таша подавила острый приступ сочувствия, нежности и благодарности, призывавший прямо сейчас вылезти из кареты и взъерошить каштановые кудри своего кучера. И не заметила, как уснула, изо всех сил надеясь: к тому времени, когда Алексас будет готов к разговору, Арон снова окажется рядом – и надобность в этом разговоре отпадёт. * * * – Я столько не съем! – Милая, тебе надо много кушать, чтобы вырасти такой же красивой, как Таша, – возвестила госпожа Лиден, накладывая девочке кашу. – Тебе какое варенье? – Вишнёвое. – Лив широко зевнула, глядя в окно, в которое било раннее зимнее солнце. – А Таша самая красивая девочка на свете, правда?.. Эй, варенья в кашу тогда тоже побольше! – Правда-правда. А много сладкого есть вредно. Лив возвела к небу большие глаза – почти того же оттенка, что варенье, капавшее в пшёнку с ложки в руках госпожи Лиден. – Почему жизнь так несправедлива? – вопросила она со всем страданием, которое способен испытывать девятилетний ребенок, лишённый сладкого. – Почему нельзя было сделать вредной кашу, а не наоборот? – Такова вот она, жизнь. Ещё сама узнаешь, милая. Лив уныло поковыряла ложкой в тарелке. Снова посмотрела в окно, где за узорами инея расцветало золотом зимнее утро. – Дядя Арон уже ушёл? – Он всегда раньше солнца встаёт. – Госпожа Лиден плеснула в кружку кипятка из чайника и, помешивая травяной отвар, уселась в кресло-качалку. – Не бережёт себя совсем… – Да ладно, что с дядей Ароном случится? Он же всё может! – Всё, да не всё, – пробормотала старушка. Какое-то время на кухне слышалось лишь вялое поскребывание ложки о дно тарелки. Затем утреннюю тишину нарушил стук. – Принесло кого-то… – Неохотно поднявшись, госпожа Лиден неслышно дошаркала до двери по пушистому ковру, прикрывавшему холодный каменный пол. – Кто там? – П-п-почта! – А, новостные листки… – Летописица призадумалась. – В деревне ещё не были? – Нет, вы п-п-первые! – Тогда добро пожаловать, – произнесла старушка, отодвигая засов. Почтальон торопливо прошмыгнул внутрь, стуча зубами от холода. Вместе с ним в дом вполз морозный воздух, примешав свой оловянный запах к ароматам вишнёвого варенья, мяты и домашней стряпни. Охотно согласившись на предложение глотнуть чаю, краснощёкий парнишка с наслаждением избавился от шапки и тяжёлого тулупа, чтобы сесть за стол. – Неблизко к вам ездить, конечно. Ладно хоть раз в шестидневку, не чаще, – согревшись и перестав изображать щелкунчика, вздохнул парень, отливая чай в глиняное блюдечко. – Не оставлять же без почты, в конце концов. Вы не виноваты, что далеко… – Да, без новостей худо, – согласилась госпожа Лиден, косясь на небольшую сумку, брошенную гостем у вешалки-рогатины. – Эх, всегда завидую, глядя на ваши сумы… – Безразмерные торбы-то? Так там попробуй чего найди. Хотя удобно: и веса не чувствуешь, и не тащить с собой такую вот кипу… На каждого жителя по четырнадцать листков да ещё письма, это вам не хухры-мухры! – Хоть бы раз увидеть эти мухры, чтобы узнать, что они из себя представляют, – хмыкнула госпожа Лиден, возвращаясь в кресло. – Что-нибудь интересное в королевстве стряслось? – Ой, и не говорите, госпожа! Страсти-то какие! – Что ещё?.. Юная лэн, не думайте, что я этого не вижу! – Ну не хочу я это есть! – заныла девочка, уже подкравшаяся к мусорному ведру с наполовину полной тарелкой в руках. – Ладно, выбрасывай, горе моё. И коням ведь не скормишь, с вареньем-то… Так какие страсти? – Вот вроде спокойная неделька выдалась, – нетерпеливо продолжил почтальон, – ну, кроме двух ограблений на тракте… Что-то разбойники в последнее время расшалились: вроде не было, не было, а тут вдруг никакого сладу с ними… А сегодня в утреннем листке такое написали! Аж печатни раньше открыли, чтобы нам с собой свежие выдать! А то как же, все знать будут, а деревенские нет? Я сам как увидел, так и обмер! – Не томи душу, что случилось? Оттягивая момент, парень прихлебнул чаю из тёплого рыжего блюдца. – На короля покушение было, – трагическим шёпотом возвестил он. Раздался громкий «бульк»: это Лив уронила опустошенную тарелку из-под каши в таз с водой, и взметнувшийся фонтан брызг украсил блестящей россыпью капель её тёмную макушку. – Мама дорогая, – довольно-таки равнодушно откликнулась госпожа Лиден. – Но жив, конечно? – А вы почём знаете? – протянул почтальон обиженно. – Иначе сказали бы «убит», а не «покушение». – Ну да, – разочарованно подтвердил парень, вновь потянувшись к блюдцу. – Жив. – И кто же этот неудачник? – Да герцог какой-то. Молокосос чуть за двадцать. И деньги есть, и власть, вот что ещё ему надо? Ан нет, пошёл короля убивать! Как же его… Броселианский, кажись… – Что?! Кресло угрожающе скрипнуло – и почтальон невольно вжал голову в плечи, когда старушка, ещё миг назад выглядевшая полной противоположностью слова «опасный», метнулась к гостю с лицом ведьмы, опаздывающей на шабаш. – Листок! Быстро! – рявкнула госпожа Лиден, нависнув над парнишкой. – И вообще всю почту вытаскивай! – Я не… – Тиф в Фар-Лойле! Одни мы не болеем – на отшибе, зараза не дошла! Что, по больным пойдёшь? – Т-тиф? – лицо почтальона успело пожелтеть, посинеть и позеленеть, прежде чем кожа его избрала оттенок благородной бледности. – Но… – Думаешь, вру? Иди проверь! Парнишка, спотыкаясь, бросился к сумке. Вытащив нужный листок, протянул тот старушке, вырвавшей бумагу из его трясущейся руки. – Спасибо за гостеприимство, – пробормотал почтальон, вываливая кипу конвертов на дощатый пол. – Я это… того. Сухо бросив «счастливого пути» в закрывающуюся дверь, госпожа Лиден заперла кухню на засов и нашарила очки на столе.