Долго и заливисто в январской ночи гремели пулеметные и автоматные очереди со стороны финских позиций. Время от времени к ним присоединялся свист мин и их глухие разрывы. Не имея точных ориентиров, финские минометные расчеты били во тьму наугад, но без серьезных успехов. Большинство мин упало в стороне от места прорыва и потому были не в силах остановить рвущихся из смертельной ловушки советских солдат. Полностью уверовав в то, что именно этой ночью им удастся выйти к своим товарищам, они смело шли на прорыв, не щадя свои жизни. Как и ожидал капитан Рогов, ночью финны не предприняли никаких активных действий. Готовые биться до последней капли крови на своем участке обороны, они не пришли на помощь соседям, опасаясь угодить в ловушку коварных большевиков. Не имея связи с главными силами и не зная обстановки в целом, капитан Рюйтель терпеливо дожидался восхода солнца, чьи лучи расставили все на свои места. Вместе с рассветом к капитану прибыл и майор Аскелилла, обрушивший на голову Рюйтеля град ругани и упреков. Столь громким и грозным поведением господин майор пытался переложить на подчиненного часть собственной вины. – Русские уже второй раз пытаются вырваться из наших тисков, и если это произойдет сейчас, я без сожаления отдам вас, капитан, в руки военно-полевого суда! Можете в этом не сомневаться! – гневался Аскелилла, пытаясь своим криком заглушить невеселые мысли о том, что с ним сделает полковник Талвела. В предыдущей беседе по телефону он в красках разрисовал судьбу самого майора. – Надо немедленно отправить на преследование группу лыжников. Пусть догонят русских и, связав боем, задержат хотя бы часть их сил, – приказал Аскелилла, и капитан бросился выполнять его приказ. Для хорошо передвигающихся на лыжах финнов найти следы и догнать бредущих по снегу людей не составляло большого труда. Не прошло и часа, как они наткнулись на группу капитана Рогова и атаковали ее. Напасть на пробирающихся между деревьями людей, не знающих толком, куда идти и от того испытывающих сильный страх, – это одно. И совершенно иное, когда твоего появления ждут, люди к нему готовы и способны ответить ударом на удар. Стычка группы финских лыжников в составе пятнадцати человек с русским арьергардом оказалась для первых плачевной. Потеряв в возникшей перестрелке троих убитыми и четырех ранеными, финны отказались от преследования и отступили. Когда идущему следом за авангардом капитану Рюйтелю доложили о результатах преследования, перед офицером возникла нелегкая дилемма. То, что перед ним только арьергард русской колонны, ему было ясно и понятно. Возникал вопрос: что делать? Продолжить преследование отступающего противника, уничтожив сначала его прикрытие, или оставить арьергард на потом и бросить имевшихся в его распоряжении лыжников на поиски главных сил. Возникни эта дилемма в начале утра и выбор бы был очевиден, но прошло время и «спуск с поводка лыжных гончих» не гарантировал успех. После недолгого раздумья капитан выбрал третий вариант. Половину он бросил против группы Ильи Рогова, другую половину отправил на поиск отступающего Попцова. С первого взгляда решение, принятое капитаном Рюйтелем, было правильным, но на деле оказалось полностью ошибочным. Брошенные на поиски главных сил противника лыжники вернулись ни с чем. Делая ставку на то, что они преследуют напуганную лань, они действовали своеобразным образом, полагая, что добыча выберет самый короткий и быстрый путь к позициям комдива Беляева. В полной уверенности, что вот-вот настигнут противника, финны пробегали километр за километром, но так и не встретили врага. Ведущие головную заставу Бармин и Сухов выбрали иной маршрут, выбрав более продолжительный маршрут движения, и оказались правы. Солнце еще не село, а остатки полка через снега и лесную чащобу успешно вышли в расположение советских войск. Брошенные против группы капитана Рогова лыжники также не смогли достичь успеха. Русский арьергард дрался с обреченностью смертников, и, наткнувшись на столь яростное сопротивление, финны были вынуждены прекратить преследование. Уж слишком чувствительные раны получил их отряд от схватки с русскими. Узнав о постигшей его лыжников неудаче, капитан Рюйтель пришел в ярость. – Вы не сумели найти и остановить главные силы русских, так пойдите и уничтожьте их арьергард. С паршивой овцы хоть шерсти клок! – приказал офицер солдатам, и те бросились выполнять его приказ. Красный круг солнца уже спускался к горизонту, когда финны в третий раз атаковали группу Ильи Рогова. Если в начале дня она по своей численности значительно превосходила взвод, то теперь ее состав был немногим больше отделения. Однако и этих сил хватило не только отбить атаку врага, но и заставить его на время прекратить движение. Возникшая пауза давала небольшой шанс оторваться от врага и под покровом ночи завершить этот смертельно опасный поход. Это можно было сделать при условии, что кто-то останется прикрывать отход, и этим кто-то стал Илья Рогов. Твердо веря, что еще не отлита та пуля, что предназначена ему, он остался прикрывать отход отряда вместе с Ильясом, который сам вызвался помочь командиру. Благодаря «дегтяреву» с двумя дисками и гранатам, они не только отбили очередную атаку противника, но и смогли получить шанс на отход. Бросив ставший ненужным пулемет, они бросились бежать сквозь густой ельник. Призрачная, совсем крохотная надежда на счастливый исход у них была, но одна случайная пуля, выпущенная мстительными финнами вслед беглецам, перечеркнула ее. Угодив Илье в бок, она вызвала сильное кровотечение, запустив обратный отсчет жизни молодого капитана. Медленно, но неотвратимо теряя силы с каждым сделанным шагом, капитан упрямо шел вперед, пока не упал на снег в полном изнеможении. Подхватив обессиленного командира, Ильяс некоторое время протащил его по снегу, но, в конце концов, силы кончились и у него, и он был вынужден остановиться. Привалив раненого Илью к ели, он опустился рядом с ним на корточки. – Ничего, командир, ничего. Сейчас отдохнем и пойдем дальше. Выйдем, обязательно выйдем. Вот только отдохнем, – говорил Ильяс, с трудом ворочая пересохшими от напряжения губами. Чтобы утолить жажду, он принялся жевать снег, который приятно охлаждал его рот. – Брось меня. Иди один. Я приказываю тебе, – через силу проговорил Илья, но сержант только замотал головой в ответ. – Нет, командир. Как же я земляка брошу. Вместе пришли, вместе и уйдем. Еще немного отдохнем и пойдем. – Иди один, ты выйдешь, а я уже не жилец, – настаивал на своем Илья, но сержант уже не слушал его. Острый взгляд Ильяса заметил какое-то движение среди окружавших их деревьев. – Лыжники, командир! – доложил Шамалов, и державшая винтовку рука автоматически передернула затвор. – Наши? – с потаенной надеждой на удачу спросил Рогов и, желая получше рассмотреть гостей, вытянул шею. В их сторону шла цепочка людей, одетых в белые маскхалаты. С того места, где находились два товарища, было трудно разглядеть лица и оружие лыжников, но вот походка позволяла безошибочно их идентифицировать. Вместо мерного качания из стороны в сторону, как бы переваливаясь с боку на бок, эти лыжники шли прямо, подобно оловянным солдатикам, что выдавало в них врагов. – Финны, – в один голос проговорил Рогов и Ильяс. – Беги, я прошу тебя, – сказал капитан, медленно вытаскивая из кармана наган, в обойме которого еще было пять патронов. – Дурак ты, командир, – сочувственно произнес Ильяс и, взяв винтовку, отполз за остро пахнущий хвоей ствол ели. Полностью уверенные в том, что им удастся захватить в плен русского офицера, судя по одетому на него полушубку, лыжники сержанта Тайпелле неторопливо обходили сидящего под елью капитана Рогова. Неотрывно следя за финнами, он успел обменяться с Ильясом коротким, но емким «прощай» и, с трудом подняв налитую свинцом руку с наганом, открыл огонь. Двоим товарищам удалось убить двоих и ранить одного преследователя, прежде чем выпущенные из автоматов очереди насквозь прошили их тела. Взбешенные их сопротивлением финны вначале искромсали штыками и ножами уже безжизненные тела, а затем бросили их в лесу, без погребения. Только через семь лет, в далеком 1947 году, останки героев будут случайно обнаружены пошедшими за ягодами детьми. Они будут преданы земле, так навсегда и оставшись для родных и близких без вести пропавшими. Глава XIII И снова «Нет, Молотов!» К концу января 1940 года положение дел в советско-финском конфликте на взгляд стороннего наблюдателя выглядело не совсем презентабельно для Москвы. В районе Кольского полуострова были достигнуты определенные успехи, но дальнейшего развития они не получили. На направлении Кандалакши, где соединения 9-й армии продвинулись в глубину территории Финляндии, события развивались для Красной армии по самому худшему сценарию. Пользуясь пассивностью и безынициативностью командования подразделений, финны сумели переломить ход борьбы в свою пользу. Быстрыми ударами подвижных лыжных соединений им удавалось изолировать подразделения друг от друга, лишать их подвоза продовольствия и боеприпасов, а затем уничтожать. Немного лучше была обстановка в Приладожье, где столкнулись два ударных шара – финский и советский. Полученное подкрепление вкупе с репрессиями помогло командарму Штерну стабилизировать обстановку, но вот продолжить наступление на вражеской территории никак не удавалось. Каждая попытка продвинуться вперед натыкалась на яростное сопротивление финнов, и все, что удавалось советским войскам – это преодолеть три-пять километров или же оставаться на прежних позициях. Словно под воздействием сильного январского мороза огромная линия противостояния, протянувшаяся с севера на юг на многие сотни километров, застыла в неподвижности, и только в районе Карельского перешейка бурлила жизнь. Вступивший в должность комфронта Семен Константинович Тимошенко энергично готовился к штурму пресловутой линии Маннергейма. Это потом финский маршал назовет ее устаревшей, не успевшей соединиться в одно целое системой оборонительных укреплений, прилепленных на гранитных валунах. А в январе сорокового года вся пресса «свободного мира» только и делала, что сравнивала линию Маннергейма с линией Мажино и расточала массу комплиментов и похвал в адрес стойкого и храброго свободолюбивого народа Суоми. Считалось долгом приличия дать завышенные цифры потерь советской стороны и заниженные – у финнов, подчеркнуть бездарность красноармейцев и их командиров, расписать в числах и лицах кошмары, творимые большевиками и лично Сталиным в стране, и дать крайне неблагоприятный прогноз развития военного конфликта, ненавязчиво сравнив его с Мукденом и Цусимой. Особым почетом пользовались карикатуры, сюжет которых сводился к одному: либо кровожадный медведь в буденновке, либо курящий трубку Сталин больно ранили лапу или руку об острый финский штык или шип. Все остальное разнилось только в том, что крикнет обозленный неудачей персонаж карикатуры и как больно ему будет от полученного укола. Все это помогло финнам окончательно избавиться от охватившего их страха при внезапном русском вторжении и повысить свою самооценку. Полностью поверив в свои силы, гордые дети Суоми стали строить планы захвата уже не только Восточной Карелии и Архангельска, но и других «исконно финских» земель, лежавших к востоку от них. Время, оставшееся до середины марта, стремительно истекало, неумолимо приближаясь к точке невозврата, после прохождения которой уже ничего нельзя было исправить. Для прорыва оборонительных укреплений врага Москва предоставила командующему войсками фронта Тимошенко все, что он только мог попросить. Из дальнего тыла на Карельский перешеек в срочном порядке перебрасывались эшелоны с людским пополнением и боеприпасами. По приказу Генерального штаба туда свозились артиллерийские дивизионы крупнокалиберных орудий, предназначенные для уничтожения бетонных сооружений противника. Согласно личному распоряжению Сталина, в обстановке строжайшей секретности, на фронт были отправлены для обкатки в боевых условиях несколько новых танков Т-34 и КВ-1, производство которых только-только началось на танковых заводах страны. Получили свою долю «праздничного пирога» и простые солдаты. Получив крепкий нагоняй от генсека, интенданты округов спешно грузили идущие на фронт вагоны валенками, полушубками, теплыми рукавицами и ушанками. Вместе с ними шли эшелоны с продуктами, что не портились и легко приготавливались в условиях Севера. Не забыты были и культурные потребности красноармейцев. Чья-то светлая голова предложила отправить на фронт несколько культурных бригад для повышения боевого духа бойцов. Это предложение нашло горячий отклик у вождя, и соответствующий приказ был незамедлительно отдан, что не вызвало такого же горячего отклика среди некоторых представителей московской богемы. Одна столичная певица, прославившаяся исполнением народных песен, упорно отказывалась ехать на встречу с солдатами, заявляя, что пение на морозе может серьезно навредить ее голосовым связкам. Говорила она это вполне искренне, но доводы народного соловья остались не услышанными высоким начальством. Более того, ей было сделано такое строгое внушение, ее так проработали на партсобрании, что ноги сами понесли песенную диву на вокзал, вслед уже уехавшей концертной бригаде. Воспитательная беседа оставила в душе певицы глубокий след. В Великую Отечественную войну она активно выступала на всех фронтах, снискав к себе заслуженную любовь и славу у простых солдат и командования. Страна и лично товарищ Сталин не скупились ради того, чтобы конфликт с Финляндией был завершен в самые короткие сроки. Командарма Тимошенко не понукали, не торопили с началом наступления. Ему был только указан последний временной рубеж, после пересечения которого с него спросят со всей строгостью и пролетарской беспощадностью. Наступление на Карельском перешейке началось в самых первых числах февраля силами двух армий, чьи могучие кулаки дружно навалились на вражескую оборону. Их главными составляющими были артиллерийские дивизионы 152- и 203-миллиметровых гаубиц, подтянутых к местам нанесения главного удара по противнику. Перед началом операции в штабе фронта шли жаркие споры о длительности советской артподготовки. Командарм Мерецков предлагал ограничиться пятью днями непрерывной бомбардировки укреплений противника. Его мнение поддержал начштаба армии, но у комфронта было иное мнение. Хорошо помня, как командарм сильно обжегся во время декабрьского штурма линии Маннергейма, Тимошенко настоял на более продолжительном артобстреле. – Считаю, что для гарантированного прорыва укреплений противника фронту необходимо провести десятидневную артподготовку. Снарядов и орудий для этого у нас хватит. – Но ведь это не меньше десяти тысяч снарядов в день, товарищ командарм! – с тоской в голосе воскликнул начштаба, но Тимошенко его резко оборвал: – Не надо экономить там, где эта экономия выйдет нам боком! Родина и товарищ Сталин дали нам все, чтобы мы до середины февраля прорвали оборону врага, и мы должны оправдать оказанное нам высокое доверие. Приказываю провести артподготовку в течение десяти дней и ни днем меньше! – громыхнул начальственным баритоном командарм, и на этом прения закончились. Следуя полученному приказу, главные штурмовые калибры фронта десять дней непрерывно утюжили всю передовую линию финской обороны. Методично перемалывая в прах лес, камни, гранитные валуны вместе с окопами, траншеями, дотами, дзотами и подвергая их защитников невыносимым испытаниям. В большинстве случаев бетонные укрепления финнов с честью выдержали удар «русских кувалд», чего нельзя было сказать о людях. Любое попадание в бетонные стены и своды дотов вызывало сильный звуковой удар по находящемуся внутри него гарнизону. Попав под коварное воздействие акустики, храбрые финские парни испытывали сильный душевный дискомфорт. Уже к концу второго дня во всех попавших под обстрел дотах царило уныние и апатия. Никто не ставил пластинки с песней «Нет, Молотов!», никто не плясал парами, лихо вскидывая кулаки, как это было прежде. Все хотели только одного – дождаться окончания бомбардировки и заснуть в наступившей тишине. По мнению китайских заплечных дел мастеров, пытка звуком способна довести человека до сумасшествия, и десятидневный обстрел русской артиллерией наглядно подтвердил правдивость их слов. После пятого дня бомбардировки командиры дотов был вынуждены провести ротацию своих солдат, не выдержавших пытку звуком. Еще недавно храбрые и смелые финны, бодро распевающие боевые песни и готовые умереть ради спасения Суоми, представляли собой жалкое зрелище. Усталые и изможденные, с красными от недосыпа глазами, они буквально рыдали перед своими командирами, стоя на коленях. – Господин лейтенант, я больше не могу! Еще один день и я сойду с ума, сидя в этой проклятой коробке! – кричали несчастные солдаты, размазывая ладонями горячие слезы по заросшим щетиной щекам, и это было истинной правдой. Были случаи, когда, не выдержав испытания и потеряв над собой контроль, солдаты покидали свои убежища и выбегали наружу, прямо под разрывы вражеских мин и снарядов. От этой чудовищной пытки нервы сдавали не только у простых солдат и сержантов, но и у офицеров. С трудом сдерживая рвущиеся из груди крики отчаяния, они умоляли по телефону вышестоящее начальство прислать им замену. – Еще один день, господин полковник, и я не выдержу! Я застрелюсь, только бы не слышать эти проклятые русские колотушки! – взывали лейтенанты с капитанами, и очень часто начальство шло им навстречу. За все время вражеской бомбардировки гарнизоны ботов были заменены до половины, а в некоторых случаях почти полностью. Чтобы хоть как-то спастись от изматывающих звуковых ударов, солдаты заталкивали в уши клочки ваты, опускали и завязывали свои шапки, накрывали головы пледами и одеялами, но это мало им помогало. После каждого попадания снаряда сильный вибрирующий звук нещадно бил по грозной обороне финнов, заставляя многих солдат умоляюще кричать: «Нет, Молотов! Нет, Молотов!» Эти крики были своеобразным оберегом для гордых детей красавицы Суоми от коварных происков сталинского наркома. Никто из них в глаза не видел Вячеслава Михайловича, но благодаря пропаганде считали его главным злом для своей страны. Утро одиннадцатого дня многие защитники линии Маннергейма встретили с облегчением. И пусть в этот день началось наступление врага, лучше встретиться с ним лицом к лицу и погибнуть, чем сойти с ума, сидя в бетонной коробке.