Именно через считавшийся непроходимым участок обороны и ударила финская пехота, сковав державшие оборону роты обманным наступлением своих автоматчиков. Вооруженные скорострельными пистолет-пулеметами финны обрушили на солдат капитана Рогова шквал очередей, чем на долгое время приковали внимание комроты к себе. Пока Илья разбирался, что почем, и наводил порядок, финны быстро продвигались вперед между скованными морозом кочками и кустами. Отчаянный крик наблюдателя о том, что противник обходит с левого фланга, застал капитана Рогова врасплох. – Как обходят?! Там ведь болото?! – с удивлением воскликнул капитан, но очень быстро убедился, что наблюдатель был прав. Густые ряды пехоты противника уверенно шли по непроходимому болоту подобно Иисусу Христу, держа наперевес винтовки со штыками. Маневр противника был смелым и неожиданным, но вместе с тем сопряжен с риском. Разрыв между батальонами составлял около семисот метров и мог простреливаться из пулеметов. Идя на столь рискованный шаг, майор Аскелилла надеялся, что огонь минометов если не полностью уничтожит огневые точки противника на примыкавшем к озеру участке его обороны, то серьезно сократит их число. По мере продвижения финской пехоты, стало ясно, что надежды господина майора сбылись наполовину. Со стороны батальона капитана Зорькина по противнику строчили два пулемета, тогда как из сектора обороны взвода Выгузова вел огонь только один пулемет, и делал он это очень неудачно. Если пулеметчикам с того берега удалось остановить продвижение вражеской пехоты, заставив упасть на озерный лед, то пулеметчик Выгузова бил по бегущим финнам короткими очередями, большинство из которых приходилось поверх их голов. Благодаря этому атакующие цепи финнов уверенно продвигались вперед и вскоре могли выйти в тыл роте Рогова. – Ильяс! Ильяс! – в отчаянии закричал капитан, пытаясь докричаться до своего земляка, но тот уже сам бежал в сторону флангового пулемета. Чуть пригнувшись вперед, юркий сержант буквально долетел до пулеметного гнезда, удачно не споткнувшись во время этого смертельного забега. – Ушел!! – властно крикнул Шамалов лежавшему возле пулемета солдату, и тот радостно повиновался ему. Ильясу было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что произошло. В результате вражеского обстрела осколок мины убил первого номера и его место занял неопытный боец из прибывшего в батальон пополнения. Неверно установив прицел, он вел огонь по финнам, не нанося им никакого урона. Перекинув планку прицела и ухватив рукоятки станкача, Ильяс ударил по врагу длинной тугой очередью. Открой он это парой минут позже, и все было бы кончено. Финны прорвались бы в тыл батальона и смяли его. Хищно прильнув к пулеметной прорези, сержант Шамалов строчил и строчил, но в самый ответственный момент, когда вражеские цепи стали падать на лед, у него кончилась лента. Обрадованные финны разом подняли головы и стали вставать, чтобы совершить свой последний бросок и привести к молчанию пулеметное гнездо русских. Счет пошел на секунды, и здесь Ильяс не оплошал. Одну за другой он сорвал с пояса гранаты и бросил их в противника. От взрывов брошенных в их сторону гранат атакующие цепи финнов мало в чем пострадали, но, движимые инстинктом самосохранения, были вынуждены вновь упасть на лед, подарив смелому сержанту несколько драгоценных секунд. Их вполне хватило Ильясу, чтобы вставить новую ленту и ударить по поднявшему голову противнику. Долго, невыносимо долго длились те минуты боя, пока откуда-то сбоку по упрямо лезущим финнам не ударил пулемет подоспевшего на помощь Ильясу капитана Рогова. Добежав с тяжелым ручником, он упал в стороне от сержанта, надежно прикрывая его фланг от угрозы вражеской атаки. Наткнувшись на столь ожесточенное сопротивление, финны были вынуждены отойти, но не все полки комдива Беляева сумели отбить наступление врага. Соседний с полком Попцова полк полковника Туровцева не выдержал внезапного удара финнов и стал отходить. Обрадованный отходом врага, проводя его активное преследование, полковник Талвела не мог дать майору Аскелилла ни одного солдата для нового наступления. Все его резервы были брошены на преследование Туровцева, чтобы превратить его отступление в бегство. Единственное, что мог предпринять майор – это провести ночную атаку, в надежде захватить уставшего противника врасплох. Шаг был из разряда отчаянных, но имел шанс на успех. Отразив нападение врага, солдаты батальона майора Луники спали крепким сном, но в эту ночь судьба смотрела не в сторону сыновей красавицы Суоми. Многие из солдат Аскелиллы не имели навыка ночных атак, долго плутали и вышли к позициям русских позднее установленного майором срока. Только взводы, составленные из местных жителей, смогли вовремя выйти на рубеж атаки, но их появление обнаружили собаки. Оставленные своими хозяевами из приграничных деревень, они прибились к советским походным кухням и вместе с ними прибыли на передовую. Ветер в эту ночь дул с запада, и хвостатые сторожа учуяли крадущихся во мраке ночи солдат. Их лай привлек внимание задремавших часовых, успевших поднять тревогу, прежде чем финнам удалось ворваться в русские окопы. На ограниченной территории завязалась отчаянная борьба. В ход были пущены не только штыки и приклады винтовок, но и ножи, гранаты, каски и кулаки. Ударь финны разом и победа досталась бы им, но их боевые подразделения вступали в бой по частям, что и предопределило исход боя. Нападавшие были частью перебиты, а частью отброшены прочь. Напрасно утром следующего дня майор молил Талвела прислать ему подкрепление, обещая обратить в бегство не только батальон Луники, но и весь полк Попцова. Прочно ухватив рукой синицу, полковник не хотел менять ее на журавля в небе. Преследуя Туровцева, он добился того, что к концу второго дня боев солдаты противника не отступали, а в панике бежали. Дисциплина среди них сильно упала. Возникали случаи, когда при появлении малочисленных групп противника солдаты оставляли свои позиции без боя и самовольно отходили. Создалась реальная угроза того, что вся дивизия Беляева будет вынуждена отступить, отдав врагу многое из того, что добыла с таким трудом. Только срочное вступление в сражение танкового батальона и двух артиллерийских дивизионов позволило остановить продвижение солдат полковника Талвела. Понеся существенные потери в ожесточенном бою с русскими, финские войска остановились, и война приняла позиционный характер. Обрадованный успешными действиями полковника, Маннергейм произвел его в генералы и отправил к нему свору газетчиков, которые были должны рассказать финнам об их Муции Сцеволе. Вслед за ними для работы с пленными в Карелию поехал Борис Бажанов вместе с представителями РОВС. Москва также отреагировала на события в Карелии. Действия 8-й армии были признаны неудачными, и для исправления ошибок в нее был отправлен командарм Штерн. Желая оправдать оказанное ему доверие партией и правительством, герой Хасана обрушил жестокие репрессии на голову командного состава. Вместе с командующим армией своих постов лишились комкоры, комдивы и некоторые командиры полков. Полковник Туровцев был объявлен главным виновником случившейся трагедии, был отдан под трибунал и после короткого заседания трибунала ему был вынесен суровый приговор. Вслед за ним репрессиям были подвергнуты и представители рядового состава. Скорость, с которой рассматривались дела об отступлении, в результате которого были утрачено как тяжелое, так и легкое вооружение, приводила к тому, что возникали перекосы. Судей по большому делу интересовали не поиски истины, а тот факт, сумеет ли оправдаться человек от предъявленного ему обвинения или нет. Карающий меч пролетарского правосудия был беспощаден, но он не коснулся батальона майора Луники. Об его удачных действиях было написано в армейской газете, а сам майор был представлен к высокой правительственной награде. Глава XI Новогодние подарки Холодно и зябко было старшему лейтенанту Любавину, что вот уже сорок минут пытался поймать попутку, идущую в сторону фронта. В конце декабря мороз уже стал набирать свою природную силу, чтобы к началу января «ударить из всех стволов». Причина, по которой Василий Алексеевич оказался на обочине тыловой дороги, заключалась в его нежелании лежать на больничной койке, когда он «почти здоров». В ушах уже не звенело, голова почти не кружилась, и Любавин начал активно наседать на докторов, лечивших его. Несколько дней он доказывал врачам, что не может советский командир сидеть сложа руки и мирно есть кашку, когда его полк воюет с врагом. Делал он это весьма настойчиво, умело проводя политику «кнута и пряника». Убеждал докторов, что у него ничего не болит и он полностью здоров, и одновременно намекая, что в случае отказа самовольно покинет госпиталь. Выбранная Любавиным тактика привела к тому, что через два дня он добился своего. Мужественно выслушав наставления старенького доктора относительно безрассудного отношения к своему здоровью, он покинул фронтовой госпиталь, намереваясь как можно быстрее попасть в Каменск, где находился пункт формирования. В новеньком командирском полушубке он надеялся, что легко сможет осуществить свой замысел, но не тут-то было. Идущие в сторону фронта машины либо проходили мимо него, либо ехали в другом направлении. Холод уже начал пробирать Любавина, но увидев на дороге командирскую «эмку», он не стал поднимать руку. Этот вид транспорта был совсем не для его лейтенантских кубарей, однако к удивлению автомобиль не только остановился, но сидевший за рулем шофер требовательно посигналил Любавину, призывая того подойти к машине. Не столько обрадованный, сколько озабоченный подобным поворотом дела, помня бессмертные строки Грибоедова про печаль и барскую любовь, Любавин осторожно направил свои стопы к автомобилю, но опасения оказались напрасными. К его удивлению, в «эмке» находился комдив Рокоссовский, с которым судьба так неожиданно свела его во время польского похода. – А я смотрю, знакомая каланча стоит, голосует за развитие советского автотранспорта, вот и приказал остановиться. Куда путь держим? – улыбнулся удивленному командиру комдив и крепко пожал ему руку. – В Каменск, из госпиталя, для получения назначения, товарищ комдив, – Любавин полез за документами, но Рокоссовский только махнул рукой. – Садитесь. Я как раз в Каменск еду и тоже за назначением. Отказываться от столь королевского подарка было верхом глупости, и, осторожно запихнув свои длинные конечности в машину, Любавин сел позади комдива, рядом с адъютантом. – Из госпиталя, после контузии? – спросил Рокоссовский у попутчика, в голосе которого был слышен интерес, а не простое любопытство. – Так точно, товарищ комдив. Две недели назад на плацдарме за рекой Быстрой контузило, но не сильно. – Вижу, что не сильно, – усмехнулся комдив и сразу забросал Любавина вопросами. – Значит, ты уже финнов в деле видел. Скажи, почему не удалось прорвать их оборонительную линию? Слишком крепка оказалась оборона противника? Сил не хватило, или наши войска оказались слабее их? – Нет, не слабее! – энергично запротестовал Любавин. – Если бы все наши силы были собраны в единый кулак и вводились в бой не по частям, а единым целым, мы бы их первую линию обороны прорвали с ходу. – Значит, только одно это помешало? – Не только это, товарищ комдив, – честно признался Любавин. – Не было у нас опыта по прорыву эшелонированной обороны противника. – Это понятно, но что было сделано не так с твоей точки зрения как командира взвода? – допытывался Рокоссовский. – Командира роты, – с гордостью поправил его собеседник, а затем, насупившись, стал излагать свои тезисы: – Разведка была поставлена из рук вон плохо. Когда шли в наступление, ничего не знали. Есть у финнов минные поля или нет? Есть доты и если есть, то где находятся и какой у них сектор огня? Все это выяснялось только по ходу боя, и от того мы несли неоправданные потери. Любавин замолчал, воочию увидев свой последний бой, но комдив не позволил ему заниматься душевными воспоминаниями. – С разведкой ясно. Поставлена была из рук вон плохо, поэтому артиллеристы огневые точки не подавили… – наполовину утверждая, наполовину спрашивая, сказал комдив, но Любавин с ним не согласился. – Да они вообще мало били, эти артиллеристы. Против таких дотов нужно целый день стрелять, а не полтора часа! От их огня только колючую проволоку местами побило, а доты целехонькие остались. – А танки? Ведь они могли своими пушками подавить пулеметные гнезда противника. – Могли. Да только слишком далеко оторвались они от пехоты, и пока они по дотам стреляли, многих из них финны бутылками закидали с горючей смесью. Да и не могли их орудия стены дотов пробить. Тут другой калибр был нужен, корпусной, – убежденно сказал Любавин, и комдив не стал с ним спорить. В разговоре наступила пауза, но ненадолго. – А что сами финны? Сильнее они нас или нет? – Любой, кто сидит в бетонном доте и строчит из пулемета, сильнее атакующего противника, – с негодованием бросил Василий. – Нет, их солдаты не сильнее наших. Когда мы их из окопов выбивали, бежали только так. Упрямые – да, не трусы – точно, но не сильнее нас. Если ударить по ним артиллерией как надо, бросить танки с пехотой – побегут как миленькие. – Ну, а что еще интересное, что-нибудь необычное у них не заметил? – с хитринкой поинтересовался комдив. – Необычное? – Любавин на секунду задумался. – Уж очень много у них ручных пулеметов было. У нас на взвод один-два «дегтяря» приходится, а у них не меньше десятка имелось. Строчили так, что голову поднять было невозможно. – Это, скорее всего, скорострельные винтовки по типу наших «симоновок», – высказал предположение Рокоссовский, вспоминая все известные ему виды стрелкового оружия, но собеседник имел иное мнение. – У винтовки магазин маленький, товарищ комдив. Одна-две очереди и все, а эти хоть и били короткими очередями, но очень часто. – Может, огонь вели из разных мест, а тебе показалось, что стрелял один человек? В суматохе боя такое бывает. – Нет, – твердо произнес Любавин после короткого раздумья. – Когда в атаку шли, я хорошо видел, где очередями на нас били, а где одиночными. Да и в госпитале многие из раненых про эти «пулеметы» говорили. – Ладно. Разобьем финнов, тогда у них и спросим, чем это они против нас воюют, – усмехнулся Рокоссовский. – Поскорей бы! – воскликнул старший лейтенант, но его слова не нашли отклика со стороны собеседника. – Торопливость не лучший спутник командира в бою. Быстрота и натиск – это да, но торопливость приводит к неоправданным потерям людей. Людей, за которых мы в ответе перед страной, товарищем Сталиным и их родными и близкими. Об этом надо постоянно помнить, – наставительно произнес Рокоссовский. – Есть помнить, товарищ комдив, – ответил Любавин, и разговор прервался до самого КПП на въезде в Каменск. Добравшись до цели своего назначения, Василий стал прощаться со своим попутчиком, но тот, к удивлению Любавина, не отпустил его. Вместе с ним Рокоссовский зашел в кабинет комбрига Горского, ведавшего кадрами 7-й армии, знакомого ему по прежней службе в Белоруссии. – Ты, Кондрат Филимонович, в своем донесении жаловался на нехватку в полках командного состава, так вот я тебе привез старшего лейтенанта Любавина. Толковый командир, хоть и недавно из училища. Принимал участие в польском походе. Также успел повоевать с финнами на реке Быстрая, под командованием Грендаля, где получил контузию, – отрекомендовал Василия комдив, и на усталом лице Горского появилась радостная улыбка. – Значит, прямо из госпиталя за назначением? – спросил он, быстро пробегая глазами документы Любавина.