В окнах задрожали стёкла, над дверями лабораторий замигали лампочки. Под потолком коридора прокатилась по подвесному рельсу металлическая люлька, наполненная дымящимися колбами с азотом. И вновь наступила тишина. — Может, лучше завтра придём? — неуверенно сказала девочка. Она опять присела, только не взвизгнула. — Нас заклеймят позором, — сказал Гунн. Он имел в виду остальные массы, которые ждали у станции метро. — Да. Конечно, — поддержал его Казимир Иванович. — Всех заклеймят, и меня с вами. — И меня, — сказал мальчик со шнурками. — И тебя, — кивнул Казимир Иванович. — Раз всех. — Да. Я как все. — Мальчик боялся, что о нём здесь случайно забудут. Когда ребята прежде были в корпусе, он не выглядел таким устрашающим, может быть, потому, что это было днём и в корпусе не работали все лаборатории. А может быть, потому, что они были тогда более легкомысленными и безответственными, не вступили ещё в борьбу с самим Главным Криогеном. И колесо истории не поднялось ещё так высоко, как теперь, — на гору Науки!.. А ведь когда падаешь с горы, долго не знаешь, где верх, где низ. Преодолев страх и сомнения и завязав в конце концов шнурки, двинулись вперёд. Они должны выполнить свой долг, и потом — с ними Казимир Иванович, который говорит, что они вовсе не трусливые, а просто менее храбрые сегодня, чем в прошлый раз. Приятно, когда называют менее храбрым, а не трусливым. Можно быть всё менее и менее храбрым, а трусливым — никогда. Значит, убегая неорганизованно, они тоже не были трусливыми, а — менее храбрыми. За поворотом коридора возник яркий свет. Слышался гул тяжёлой машины. Ребята увидели, как поднимался и опускался большой сверкающий поршень, весь в проводах и медных трубках. Он сжимал газ гелий, превращал его в жидкость сверхнизкой температуры. «Крио» — холод, «ген» — творю. Лаборатория эта называлась Ожижительной. На мостике, похожем на капитанский, стояли Громцев и Тамара Владимировна. Наблюдали за приборами. Сбоку от машины были светящиеся экраны, и на них вспыхивали, изгибались красные змейки электрических разрядов. Внизу, за маленькой деревянной конторкой, сидела Марта Петровна и вписывала данные с приборов, которые ей диктовала Тамара Владимировна, в толстую клеёнчатую тетрадь. — Прибавьте напряжение, Наташа. — Где Ионов? — Пошёл на вычислительный звонить. — Николай, я уже ничего не соображаю, — сказала Пунченок. — У нас с кварцевой нитью вариант тридцать шестой или тридцать седьмой? — Тридцать шестой. — Часов до двух просидим. — Наташа, вы прибавили напряжение? — Да, Тамара Владимировна. — Наташа была в резиновом фартуке и в резиновых перчатках. Ребята и Казимир Иванович прокрались мимо дверей Ожижительной и наткнулись на Ионова. — A-а… вы ещё здесь? — рассеянно спросил Ионов. — Мы… — Гунн оглянулся на Казимира Ивановича. — Да. — Как здоровье? — обратился Ионов к Казимиру Ивановичу. — Здоровье?.. Э-э… улучшается. — Ну-ну. — Ионов дружелюбно похлопал Казимира Ивановича по плечу. — Странно, — пробормотал Казимир Иванович. Ионов озадачил даже его. А потом откуда-то из боковой двери на них наскочил Митя Нестеров. — Привет! — Привет! — ответили ребята. И Митя тут же скрылся в другой боковой двери. — Никто нам не удивляется, — сказала летняя шапка с жёлтым козырьком. — Может, правда лучше завтра придём? — сказала летняя шапка с зелёным козырьком. — Это теперь, когда мы совсем у цели! — воскликнул Гунн. Он всегда и всюду опаздывал. А сегодня он не опоздал и не хотел ни от чего отказываться. И потом, у него в руках ключи. — И я шнурки завязал, — сказал мальчик со шнурками. — Почти завязал. — Подождите. — Казимир Иванович приложил ладонь к уху, прислушался к голосам в Ожижительной. — Просчитали? — спрашивал Громцев. — Нет. Через полчаса будет готово, — отвечал Ионов. — Главный Криоген у себя? — Отдыхает. За дверью послышались шаги. Казимир Иванович схватил мешок и побежал вверх по лестнице. Ребята — за ним. Гуси пощипывали девочку, чтобы не отставала. Они сегодня были менее храбрыми, чем в прошлый раз. 7 Казимир Иванович велел Гунну вставить один из ключей в скважину маленькой двери. Вот он, ответственный момент. Старик забыл о радикулите. Даже платок чуть не потерял. Дверь скрипнула и отворилась. Вначале нешироко. Казимир Иванович и ребята постояли некоторое время, прислушались, потом открыли дверь пошире и осторожно вошли. Вот она, гора Науки, лаборатория Главного Криогена! Академика Мельникова! Посредине лаборатории, внизу, в сумраке, мерцал большой серебристый сосуд. Он был вставлен в такой же большой магнит. Внутри сосуда светилось, остывало голубое сияние. Поблёскивали на тонких, почти невидимых нитках кусочки металла. — Космос в колбе! — восторженно прошептал Гунн. Ему никто не ответил. В следующую секунду ребята увидели тоже нечто удивительное: в углу спал академик. Он лежал на диванчике, натянув на ухо кожаную куртку. Диванчик был ему короток, и академик лежал, свернувшись калачиком. На полу валялись домашние туфли. Возле диванчика, на стуле, тикал старенький никелированный будильник, стояла бутылка минеральной воды и стакан. Пепельница была полна окурков. — Спит… — Ага. — Почему? — Не знаю. — Казимир Иванович! Казимир Иванович смотрел на спящего Мельникова. — Казимир Иванович! — громче повторил Гунн и даже за руку подёргал. — А? — встрепенулся старик. В это время на столе приглушённо затрещал телефон. Академик чуть пошевелился и выше натянул на голову куртку. Телефон не умолкал — один звонок… второй… третий… Гунн вопросительно посмотрел на Казимира Ивановича, и тот кивнул. На цыпочках Гунн спустился по крутой лесенке. Взял телефонную трубку. — Алло! Он?.. Спит. Не будить? Хорошо. Запомню. — После этого Гунн долго слушал, кивал головой. Мальчик со шнурками невероятно завидовал ему, потому что Гунн стал физиком. На глазах за какие-нибудь считанные минуты. — Кто я? Я… — Гунн замялся и положил трубку. Вот бы чего не сделал мальчик со шнурками. Такая возможность: физику поговорить с физиком. Гунн побежал наверх.