— Из вычислительного какого-то звонили. Просчитали эксперимент. Просили передать, что опять недобрали восемь тысячных… И что тридцать шестой насмарку. Это что значит, Казимир Иванович? — Что это значит? — повторил Казимир Иванович. Он выглядел очень серьёзным. — Это значит, ребята, что надо уходить. — А мешок? А письма? Казимир Иванович задумчиво посмотрел на мешок и ничего не сказал. В маленьком холле, перед Ожижительной, было тихо. Машина была выключена, погасли экраны с электрическими разрядами. Поршень странно повис на полдороге в пустоте. Трубки и провода тоже повисли. Их даже не очень было видно. Раздавался только мерный звук, словно из крана капала вода. В кресле дремала Наташа; по-прежнему в резиновом фартуке, перчатки сняла. Рядом дремала Пунченок, свернулась калачиком, совсем как академик на диванчике. И туфли на полу стояли, только не домашние. Николай вертел в пальцах погасшую сигарету, задумчиво хмурился. Марта Петровна за конторкой опустила голову на руки и тоже, кажется, спала. Тамара Владимировна и Ионов что-то подсчитывали на листке бумаги, тихонько переговаривались. Громцев бродил из угла в угол, как в былые времена, когда поглядывал на люстру. Ребята вошли в холл и остановились. — Ты иди. — Нет, ты иди. — Почему я? — Ты по телефону говорил. Это начали торговаться Гунн и летние шапки. Тогда мальчик со шнурками решил, что наступил для него момент и он сумеет поговорить с Громцевым как физик с физиком. Но тут Громцев обернулся, удивлённо поднял брови. Первый человек, который всё-таки выразил удивление. А может быть, это теперь условный рефлекс у Громцева на всех младших школьников, где бы они ни были?.. — Час от часу не легче, — вздохнул Вадим Павлович. — Говорите, что там у вас, излагайте. Вперёд вышел Казимир Иванович, пожал Громцеву руку. — Вам звонили из вычислительного. — Да? — Громцев оживился. — Опять вы чего-то недобрали. — Восемь тысячных, — быстро сказал мальчик со шнурками. Он достиг своего: физик поговорил с физиком. Все начали подниматься с мест. Наташа натянула резиновые перчатки. Пунченок потёрла кулаком глаза, потом спрыгнула с кресла, надела туфли. — Будите Главного Криогена, — сказал Громцев. — Записывать тридцать седьмой? — спросила Марта Петровна. Часть сотрудников потянулась к машине, остальные — наверх, к лаборатории Мельникова. Корпус наполнился глухим гудением заработавшего Ожижителя. Вспыхнули на экранах электрические разряды. Качнулись на приборах стрелки. — И мне пора, — сказал Громцев. — А как же мы? — спросили ребята. — Что с нами будет? — Вы? — Нас вон сколько! — Гунн подбежал к Вадиму Павловичу. — И ещё там стоят, у метро. Ждут. Вы скажите, что надо! — Мы сумеем! Мы всех позовём! — закричала девочка, и даже её гуси не выдержали (хотя были не в счёт, только сочувствующими), закричали: «Да, да, всех позовут! И отметки ребята покажут, у них хорошие отметки!» — Мы на вас не обиделись, — сказал мальчик со шнурками. — Давайте ещё поговорим. — Мы все по-настоящему! — закричали летние шапки. — Разрешите! Ребята окружили Громцева. — Так ведь и мы по-настоящему, — устало сказал Громцев. — Вот ведь какая штука. Он развёл руками и ушёл. Ребята растерянно повернулись к Казимиру Ивановичу. — Он прав, ребята, — сказал Казимир Иванович. — Сейчас действительно не до нас. — Я говорила — лучше завтра прийти!.. — вздохнула девочка. Вздохнули и гуси. Ребята, печальные, спустились вниз, прошли через вестибюль. Возле доски с ключами сидел Лазуркин и читал газету. Он изумлённо вытаращил глаза на процессию. Изумление Лазуркина было настолько велико, что он не мог вымолвить ни слова, только голова механически поворачивалась, провожая каждого взглядом. Процессию опять замыкал Казимир Иванович. Поравнявшись с Лазуркиным, он повесил на доску связку ключей, вежливо попрощался. Бравый солдат не двигался, будто сел на клей. В глазах его был панический ужас. Ребята и Казимир Иванович вышли на улицу. Совсем стемнело, зажглись огни. Было тихо, и казалось, в городе тоже слышен напряжённый стук обыкновенного будильника, который стоит на стуле. По обыкновенному старенькому будильнику живёт и работает сейчас весь институт Холода — добивается исполнения важного эксперимента для полярной станции Антарктида-3. Казимир Иванович отколол с дверей чудом уцелевший список рекомендованной ребятам литературы. — Не забудьте. — И он протянул список мальчику со шнурками. Очевидно, Казимир Иванович не был уверен, что мальчик со шнурками стал физиком, хотя мальчику и удалось поговорить с Громцевым как физик с физиком. — Наше тайное общество преобразуется в научное. Но здесь вам нужен другой наставник. — А вы, Казимир Иванович? — спросил Гунн. — Я?.. — Казимир Иванович потрепал Гунна по плечу. — Ступайте, ребята. Вас ждут друзья. А я немного отдохну. Поздно уже. Ребята медленно побрели по улице в сторону метро, где их ждали все остальные. Были среди них и те, кто когда-то зимой прилип языком к ручке двери, грыз сосульки, пробовал сам лично отремонтировать холодильник или зашить варежку. Был и читатель афиши с переэкзаменовкой. На этот раз его не поймала мать и не отправила домой. У Казимира Ивановича заболел бок. Федя прав — вот они вызовы, всегда одним и тем же кончаются. Старик плотнее запахнул ворот плаща, поправил платок. Из корпуса выскочил Лазуркин. Отклеился всё-таки. — Где? — хрипло выкрикнул Лазуркин. — Если я, — сказал Казимир Иванович, — то здесь, если дети — то ушли домой. — Академик где? — И Лазуркин покосился на мешок. — И академик на месте. Но знаете что? — Казимир Иванович улыбнулся. — Ребята с ним ещё встретятся. Обязательно! — Ну, теперь уж нет! — твёрдо заявил бравый солдат. — Он сам придёт. — Казимир Иванович собрался с силами, поднял с земли мешок с письмами и потряс им в воздухе. — В начальную школу. Будет учить своей науке! * * * Потом Лазуркин увидел… сон? Но вообще на посту Лазуркин никогда не спал, так что неизвестно, что это было. Площадь перед корпусом была заставлена сотнями детских колясок. Над ними был поднят лозунг «Откройте двери молодым!». Дети в колясках кричали: «Космос в колбе сегодня показывать будете?» — и размахивали сосками. В особенности старался один младенец, густо измазанный зелёнкой. В коляске у него висел игрушечный попугай. Лазуркин хотел засвистеть, призвать к порядку, но во рту вместо свистка оказалась… соска! * * * А в тишине города продолжал громко и напряжённо стучать будильник. Рядом с будильником на стуле лежал блокнот. В блокноте рукой академика Мельникова была сделана запись: «Решить вопрос с физикой в начальной школе». Этой записи никто ещё не знал, кроме самого академика.