— Я взял пассатижи из набора инструментов, влил бутылку водки своему напарнику в глотку заместо обезболивания и вырвал зуб. Вот с такими корнями, — похвастался старик, словно рыбак уловом. — А ты говоришь, укол! Да раз плюнуть! Я, если надо, и операцию проведу. — Меня оперировать не нужно, — быстро сказала Катя. — Да это я так, к слову. Ну что, витаминчик вколем? — Да, — обреченно ответила Катя, уже жалея, что согласилась остаться. Дед явно хотел поиграть во врача, и это не могло не настораживать. Катя с ужасом наблюдала, как ловко Иван Федорович вскрыл две ампулы, не дрогнувшей рукой набрал шприц и даже сменил иголку в целях антисептики. — Ну-с… — протянул он. Катя, вздохнув, перевернулась на живот и оголила верхнюю часть ягодицы. — Еще больше, рука старая трясется, могу не попасть, — проговорил старик, усмехаясь. — Ничего, попадете, вы меня тоже видами не балуете, — ответила Катя. Укол Иван Федорович сделал легко и непринужденно. — Знаете, почти верю уже, что вы зуб пассатижами вытащили, — перевернулась на спину Катя, — а теперь я вам сделаю укол. Вы мне, я вам, все очень здорово. — Может, не надо? — поморщился Иван Федорович. — Я чувствую себя хорошо. — Вы гипертоник. Вам прописаны уколы каждый день, — отрезала Катя и сделала укол Ивану Федоровичу. Они посмотрели друг на друга, и Катя вдруг прыснула со смеху. Иван Федорович тоже рассмеялся. — Хороши вы были, Катя, это точно. Вас обслуживает фирма «Ангелы с поднебесья», — передразнил он голос Елены Петровны, начальницы Кати. — Ничего себе «с поднебесья». Вы явились бледная, как смерть, с горящими глазами, в одной руке сумка с лекарствами, в другой — целый пакет кровавых сердец. Это просто Ангел смерти какой-то. Хорошо, у меня нервная система крепкая, — закашлялся от смеха старик. — Эти сердца мне всучила одна женщина, благодарная пациентка, работающая на мясокомбинате. Возможно, они, то есть сердца, краденые. Иначе мне от нее было не вырваться. Я даже не посмотрела, что там, сил не было, — утерла выступившие от смеха слезы Катя. — Галина Дмитриевна приказала каждые два часа мерить температуру и не допускать больше теплового удара, — принес Кате градусник Иван Федорович и присел на кровать. Катя наконец-таки раскраснелась и не выглядела больше изможденной и умирающей. — Ты очень молодая, — задумчиво сказал Иван Федорович. — Мне тридцать лет. — Выглядишь много моложе. — А вы, видимо, знаток женщин? — улыбнулась Катя. — Я просто не пользуюсь косметикой и веду праведный образ жизни. — Это как? — Не пью, не курю, не гуляю, — загнула три пальца Катя и с тоской посмотрела в потолок, словно припоминая, чем она еще не занимается. — Не скучно? — спросил Иван Федорович, и Катя снова улыбнулась. — Вы прямо в самую точку. Бывает ощущение, что живу неправильно, — ответила Катя. — Что не пьете и не курите? — Что не гуляю, — поправила его Катя, — а пить и курить я еще научусь. — Так, а почему же вы не гуляете? Нынешняя молодежь ого-го! — Ну, во-первых, я уже не молодежь, во-вторых, у меня уже четырнадцатилетний сын. — Сколько лет сыну? — округлил глаза Иван Федорович. — Четырнадцать, — повторила Катя, — наверное, вы провели нехитрое математическое действие и в шоке от того, во сколько я его родила? — Как-то рановато, — согласился старик. — Так получилось, — улыбнулась Катя. — Расскажи мне, как же так получилось? — А вам интересно? — А мы, старые люди, очень любопытные, нам все интересно. — Это не очень веселая история, — предупредила Катя, — дети не всегда являются плодом любви, иногда они появляются в результате насилия, но от этого мой сын мне не менее дорог. Иван Федорович ошарашенно хлопал глазами. — Так вас… — Совершенно верно. — Какой кошмар! Подонка наказали? — Заявления на него я не стала писать, не все так просто… Его мать заменила мне мою маму, а его сестра стала мне самой близкой подругой. Жизнь его наказала… Он умер молодым, до этого пребывал все время в наркотическом опьянении, — сказала Катя. — А твоя хромота родом не оттуда? — решил уточнить Иван Федорович. Катя рассказала, что произошло. — Множественные переломы, укорочение костей в нескольких местах, несращение, повторные операции, я много чего перенесла, и, поверьте мне, Иван Федорович, то, что я вообще хожу, — это уже хорошо. Во всем надо искать положительные стороны. Иван Федорович, казалось, потерял дар речи. — А что-то хорошее у тебя в жизни было? Катя рассмеялась. — Вам так показалось или я настолько сгустила краски? У меня все хорошо! Двухкомнатная квартира, любимая работа, благодарные пациенты, все понимающая подруга, близкий человек — ее мать и самая главная гордость — мой сын. — А любовь? Мужчина? Вы любили? — спросил Иван Федорович. — Вот чего нет, того нет. Подловили вы меня. Этого моя жизнь была лишена полностью. Поэтому если у кого-то сложилось впечатление, что моя жизнь полна разврата, раз я родила в шестнадцать лет, то это совсем не так. — Вот уж и правду говорят, не суди и не судим будешь. — Может быть, может быть. — Но ты красивая женщина, врач, где же глаза у мужчин? — спросил Иван Федорович. — Мужчины часто обращают внимание на стройные ножки, чего я лишена. Попросту говоря, хромая никому не нужна, — грустно ответила Катя, — да и я не пойду с кем попало, надо, чтобы мужчина нравился. — Это нормально, — заверил ее Иван Федорович и тряхнул седой шевелюрой, — эх, мне бы скинуть годков так… я бы не посмотрел, что ты с палочкой, наоборот, это придало бы пикантности. — Иван Федорович, что за речи?! Остановитесь. — Да, ты права, пора идти есть суп, только для начала я зайду в ванную. Иван Федорович, все еще находящийся под впечатлением рассказа Кати, ушел в ванную комнату и закрылся там. Вскоре он вышел и поспешил на кухню, опираясь на трость. Кате надоела ее прилипшая к телу рубашка, и она тоже пошла в ванную под душ. Она знала, что болеет остро два дня с высокой температурой, а затем быстро идет на поправку. Завернувшись в большое махровое полотенце, очень приятно пахнущее, Катя вышла из ванной и пошла на кухню. Иван Федорович хлопотал у плиты. Он бросил на Катю быстрый взгляд. — Выглядишь много лучше. — Спасибо. Я и чувствую себя лучше, — ответила Катя, — ничего, что я в полотенце? — В самый раз, сейчас поешь, силы и вернутся к тебе. Во входную дверь позвонили, Иван Федорович сказал: — Ты, Екатерина, ешь, а я пойду посмотрю, кого нелегкая принесла? Иван Федорович быстро вернулся, махнув рукой, — ошиблись, мол, дверью. Перед Катей стояла тарелка с наваристым борщом и построганным в него аккуратной соломкой сердцем. Катя выглянула в окошко и увидела выходящего из их подъезда высокого светловолосого парня в наушниках. Шел он в такт качая головой. «Я его уже видела, наверное, живет здесь», — мимолетно подумала Катя и приступила к борщу. Хоть у нее и не было аппетита, но расстраивать старика она не хотела. Борщ действительно был вкусным, и Катя нисколько не покривила душой, похвалив его. — Вы прекрасно готовите. — Ты не ела еще жаркое, — похвастался Иван Федорович, — вообще мужчина должен уметь готовить, и готовить намного лучше бабы! Это мое твердое убеждение! — А я не буду спорить, я бы с удовольствием уступила место на кухне мужчине, — ответила Екатерина. Иван Федорович метнулся в комнату и вернулся с графином мутноватой жидкости и двумя рюмками. — Самогон лечебный или целебный, как будет угодно, — ответил он на ее немой вопрос.