— Ага, только это редко бывает! Я как ни приду, вы всегда со следами побоев, с чего это? — усмехнулась Катя. — Я бы на вашем месте давно сдала его в тюрьму. Может, там бы и вылечился сразу! — А вы заведите себе мужа и сдавайте его, а со своим мне самой решать, что делать, — рассердилась Татьяна Игоревна и тут же зажала рот рукой, — ой, что это я?! Екатерина Григорьевна, не обижайтесь, миленькая, не оставляйте меня в беде, помогите! Слезы рекой полились из глаз женщины. — Что я могу? — Вы же выводили его несколько раз из этого состояния! Вы же гениальный врач и все умеете! — Я не взяла для этого лекарств, — ответила Катя, чувствуя, что ее сейчас саму хватит удар. — А я все купила, все по списку, что вы делали в прошлый раз, — засуетилась Татьяна Игоревна. — Вот ведь подготовились, — усмехнулась Катя и прошла в комнату, где в старых тренировочных и застиранной, желтоватой майке лежал Толик, цветом лица напоминая труп. Катя даже заложенным носом почувствовала тяжелый дух в этой комнате и посмотрела на одутловатое лицо Толика с недельной щетиной на щеках и подбородке. «Он уже не человек, почему я должна ему помогать?» — мелькнула в голове мысль, которую Катя сразу же прогнала. Целых сорок пять минут она провела в квартире Сококиных, пока Толик не начал розоветь и дергать веками. — Оклемается, — сказала она Татьяне Игоревне, — но капельница пусть прокапает до конца. — Премного вам благодарна! Что бы я делала, если бы наш район обслуживали не вы. Вот возьмите, пожалуйста, триста рублей, все, что есть, не обессудьте. — Прекратите, Татьяна Игоревна! Я не возьму от вас никаких денег! Успокойтесь и прекратите мне их совать, иначе я больше к вам не приду! Все, я сказала! — Нет, я не выпущу вас без оплаты! — закричала Татьяна Игоревна, распластавшись на входной двери в форме морской звезды. — Иначе я в следующий раз не смогу вас вызвать, мне не позволит совесть и… Толик!.. Толик умрет… — вдруг сказала Татьяна Игоревна и метнулась в кухню, — не берете деньгами, возьмите продуктами! Честное слово, от чистого сердца. Мне это досталось даром, я же работаю на мясокомбинате. Екатерине ничего не оставалось делать, как взять пакет с какими-то продуктами. Мокрая, уставшая и валившаяся с ног от слабости, Катя брела по улице. Увидев перед собой зеленый крест аптеки, вошла внутрь и купила, потратив все свои деньги, лекарства для Ивана Федоровича вместо разбитых ею. Лекарства, как назло, оказались дорогостоящими, но Катя не могла поступить по-другому. Катя добралась до дома Ивана Федоровича, поднялась на второй этаж и остановилась у его двери, прислонившись к ней лбом. Сил, чтобы достать ключ, который старик вручил ей, и открыть дверь, у Кати не было, и поэтому она нажала кнопку звонка. — Что такое? Катя, вы, что ли? Ну я же специально дал ключ! — прохрипел недовольный голос Ивана Федоровича. — Зачем старика тревожите? Дверь открылась, Катя стояла с совершенно белым лицом и огромными невидящими глазами смотрела в проем квартиры. — Что? Что с вами? — оторопел старик. — Вот… Иван Федорович, я и пришла… — сказала она, едва разлепив губы, покрытые словно восковой пленкой, и повалилась на него ничком. Глава 4 Сначала было очень плохо, плохо всему организму в целом. Ее тошнило, мутило, ломало, сжимало… а потом внезапно стало легче. Просто резко взяло и отпустило, словно по мановению волшебной палочки, как будто кто-то сверху дал команду отпустить эти адские вожжи, скрутившие ее бедное тело. Катя открыла глаза, и сразу же яркий свет на мгновение ослепил ее. Лежать ей было удобно, а вот дышать — очень тяжело. Сначала она увидела очертания предметов, а затем сами предметы: красивую картину на стене, окно с атласными занавесками, старинный комод, большой шкаф из темного дерева с зеркалом, мерно идущие на стене ходики и встревоженное лицо какого-то старика напротив. — Пришла в себя… — гулким голосом сказал он. — Хорошо, кризис миновал, — ответил ему женский голос, — будете делать все, как я велела, дней через семь встанет на ноги. Я буду приходить каждый день, но если станет хуже, все же вызовите «03», — сказала женщина и склонилась над Катей. Катя наконец-таки увидела и ее: женщину лет пятидесяти, в белом халате, со строгим лицом без косметики и с гладко зачесанными назад волосами русого цвета. — Ну что же вы, милочка… так не бережете себя? Разве так можно? Коллега, а о себе кто будет думать? Ладно, я ухожу и оставляю вас в надежных руках, поправляйтесь. Лицо женщины исчезло из поля зрения Кати, а вскоре она услышала и удаляющиеся шаги на каблуках. Над ней снова нависло лицо старика. — Где я? — спросила Катя. — Ты не узнаешь меня? — удивился старик. — Вас я узнала, Иван Федорович, я не пойму, где я и что я тут делаю? — Ну уж, милочка, это лучше у вас спросить. Заявились ко мне буквально в невменяемом состоянии, сама смерть, наверное, лучше бы выглядела, повалились на меня… — Я? — А кто ж еще? Прямо-таки свалили старика с ног, чуть шейку бедра из-за вас не сломал, что чревато в моем возрасте… и упали без чувств и без сознания. Вы меня, между прочим, очень напугали, Катерина! Кто мне теперь компенсирует потраченные нервы! — разошелся старик. — Я, между прочим, коммерческую медицину нанимал за мной ухаживать, а не пугать до смерти! — Простите меня, — сказала Катя. — «Простите!» — передразнил ее Иван Федорович. — «Простите» на хлеб не положишь! Я еще жалобу на тебя напишу, вот только поправишься, кстати, как ты себя чувствуешь? — Да вроде ничего… словно заново родилась. А кто это приходил? — поинтересовалась Катя. — Ясно кто, врачиха, тоже из коммерции, Галина Дмитриевна, неплохая женщина. Сказала, что у тебя был этот… солнечный удар… нет! Не солнечный, а тепловой удар. Такая, мол, высокая температура была, что градусника не хватало. Она тебя внимательно осмотрела, послушала, смерила давление, сделала сразу два жаропонижающих укола и что-то еще для сердца. Что же ты так себя доводишь-то? Еще в легких какие-то хрипы, вернее, в бронхах, но чтобы не перешло на легкие, надо соблюдать постельный режим и колоть два раза в день какие-то уколы. Вот Галина Дмитриевна тут все расписала, — Иван Федорович протянул Кате листок с врачебным назначением. Катя пробежала листок глазами. — Антибиотик, витамины, противовирусное… — Обильное питье, — добавил Иван Федорович и показал рукой на огромный графин, наполненный какой-то малиновой жидкостью, — сам сварил из клюквенного и черносмородинного варенья. — Спасибо, мне ужасно неудобно, что я вас так напрягла. Я не знала, что так получится, такой вирус где-то подхватила… Действительно, пришла к вам с лечением, а получилось, что сама слегла, да еще и вас напугала. Я сейчас уйду, не беспокойтесь, — засобиралась Катя, окончательно пришедшая в себя. — Куда это ты собралась?! — У Ивана Федоровича от возмущения даже усы оттопырились. — Врач сказал лежать семь дней, не вставать! Только что с того света и куда-то собралась! Едва сбили температуру, и что? Ты же вся мокрая, малейший сквознячок, и того! Пишите письма! — Но не могу же я у вас… — А почему нет? У меня квартира большая, живу я один! Уж о больной врачихе позаботиться могу! А что характер у меня неуживчивый, так это извините! — Старик потряс в воздухе внушительным кулаком и сказал по слогам: — Не пу-щу! Я не душегуб какой-то! Звоните домашним, что вы в больнице. Катя даже растерялась. Конечно, она понимала, что Иван Федорович прав, она настолько слаба, что не может еще и по лестнице спуститься. Но с какой стати она должна оставаться у него в доме? Внезапно Катя поняла одну вещь. Старик просто с ума сходит от одиночества! И вот наконец-то ему предоставился случай о ком-то позаботиться, с кем-то поговорить, причем этот «кто-то» еще больнее и слабее его и будет как бы зависеть от него. Нет, Иван Федорович не мог упустить такой шанс, по его решительному виду Катя это поняла. Она решила ему подыграть, тем более что в глубине души испытывала симпатию к этому ворчливому старику. — Ой, чувствую, придется мне остаться у вас, Иван Федорович. — Вот именно! Нечего скакать! — улыбнулся старик. — Сейчас я за тобой поухаживаю, накормлю тебя наваристым бульоном из мяса, что ты принесла. — Что я принесла? — удивилась вполне искренне Катя. — Как что? Целую сумку с сердцами говяжьими. Я еще подумал, куда вы столько сердец-то набрали и что с ними мне-то делать? Потом решил сварить супчик, сделать жаркое, а еще полпакета положил в морозилку. Так что сердцами мы с вами, юная леди, обеспечены на неделю, — сказал старик и пошел на кухню. Катя встала с кровати и сделала несколько шагов за ним, ощущая дрожь и слабость в ногах. Она почувствовала, что от нее что-то отлепилось и упало на пол. Катя нагнула голову и сильно покачнулась. Если бы не подоспевший Иван Федорович, она бы растянулась на полу. Старик крепко схватил ее и отволок на кровать. — Ну, что же вы, медичка, такая упрямая. Лежите спокойно, я принесу поесть в постель. — От меня отвалилась какая-то запчасть, — пожаловалась Катя. — Это горчичник, — пояснил Иван Федорович. — Галина Дмитриевна сказала, что надо прилепить его вам на грудь. — Так это он так давил на меня, что трудно было дышать… — Катя задумалась, — и весил словно целую тонну. — Она оттянула ворот футболки и посмотрела на свою голую грудь, где красовалось ярко-красное пятно от горчичника. «Господи! Ивану Федоровичу надо было меня раздеть, чтобы положить горчичник. Он же видел меня голой», — вдруг закралась жуткая мысль в голову Кати, и, по всей видимости, эта жуткая мысль отразилась и на ее лице. Иван Федорович перехватил ее взгляд и поднял руки, словно сдаваясь. — Я не разглядывал ваши прелести, честное слово! Я же не извращенец какой-то! Вы метались в жарком бреду, еле дышали, и Галина Дмитриевна подтвердит, что все было пристойно. Екатерина Григорьевна, о чем вообще речь? Какие мои годы, чтобы интересоваться этим? Все уже… все в прошлом… — старик посмотрел куда-то вдаль, словно уходя в свои воспоминания. Катю немного успокоили его слова. — Все равно, в следующий раз я буду сама себе делать горчичники, банки, клизмы и прочее, если понадобится. — Как скажете, — вышел из задумчивости Иван Федорович, — и уколы сами себе делать будете? — Какие уколы? — А вот тут вам выписали. Катя замешкалась, чего-чего, а колоть сама себя она не могла. — Я сделаю укол вам сам! — вызвался старик. — Вы? А вы умеете? — Пациент поражал ее все больше и больше. — Эх, дочка, я еще и не такое умею. Что мне только не приходилось делать в жизни. Вот, помню, случай был… У одного мужика зуб разболелся, ну просто сил нет, щека опухла, от боли он ничего уже не соображал. А вокруг снега и тайга, и никакой связи с Большой землей. Что делать? — выпучил глаза Иван Федорович. — Что? — сглотнула Катя.