Не помню, чем я руководствовался в тот момент, но подходить не стал. Сел на свободный стул так, чтобы мне со спины было видно Элис, а Арнольда Шнайдера закрывала одна из колонн, поддерживающих свод крыши. Таким образом никто из них меня не видел, даже немец, который стоял ко мне лицом, но был всецело поглощен разговором и не отвлекался на присутствующих. Второй бармен спросил, что мне налить, но я отказался, даже не взглянув на него, и продолжил наблюдать. Вообще со стороны складывалось такое впечатление, что не в меру любопытный Арнольд Шнайдер расспрашивал Элис о чем-то, а она изо всех сил пыталась ему что-то втолковать, но все ее попытки убедить своего собеседника сводились к нулю. Он постоянно отрицательно мотал головой в знак несогласия и продолжал настаивать на своем, иногда тыча указательным пальцем здоровой руки в деревянную столешницу барной стойки. И когда я время от времени мог увидеть его лицо, меня поражало это суровое выражение железного спокойствия, с которым он так настойчиво противостоял в этом странном споре. Однако согласия между ними не было видно даже на горизонте. Потом Элис посмотрела на часы, висевшие за спиной у бармена, и огляделась по сторонам, как будто искала кого-то, но до меня не сразу дошло, что именно меня. А потом я, сверившись со своими часами, понял, что она пришла сюда вовремя, и это я опаздываю уже на семь минут. Пора бы уже было мне появиться на сцене в роли долгожданного спасителя, но меня как будто приковало к стулу. Тем временем Элис что-то снова сказала и одним небрежным взмахом руки дала арийцу понять, что их разговор завершен, что, по всей видимости, его вовсе не обрадовало. Мало того, он даже позволил себе проявить грубость и резко схватил ее здоровой рукой за запястье, немного испугав Элис. Зато это заставило меня отклеить зад от сиденья и встать на ноги. Нет, я не был готов броситься на Арнольда Шнайдера с кулаками и набить ему морду. Я вообще не люблю драться и не помню, когда это со мной в последний раз случалось. Просто надо было защитить Элис, и мне хотелось доказать, прежде всего себе, что я не трус, и если не восстановить справедливость посредством кулаков, то хотя бы возмутиться и на словах выказать свое недовольство его выходкой. Но я остановился, когда Элис сама выдернула свою руку и совершенно отчетливо произнесла со злостью то, что даже я услышал: – Все! Разговор окончен! Вам следует уйти. – Поговорим в другой раз… – ответил он. – Не будет другого раза, мистер Шнайдер. Прощайте. Арнольд Шнайдер посмотрел на нее, скривив губы в презрительной усмешке, и добавил: – До встречи, Элис. Он демонстративно скомкал лежавшую на барной стойке бумажную салфетку и одним движением кисти пренебрежительно бросил ее обратно на столешницу к руке Элис. Затем, медленно оттолкнулся от стойки и направился в мою сторону, но еще не успел меня заметить, а Элис так и осталась сидеть на своем месте, даже не обернувшись, чтобы проводить взглядом. Она только опустила до этого гордо поднятую голову, как будто силы окончательно покинули ее. Было видно, как она выдохнула, и плечи ее тоже поникли. Мне в этот момент ничего не оставалось, кроме как выскочить из-за колонны навстречу Арнольду Шнайдеру, будто я только что вошел в бар. И мы буквально столкнулись с ним лицом к лицу. А этот подонок еще посмел улыбнуться мне широкой белоснежной улыбкой во все свои тридцать два зуба. – Здравствуйте, Эрик! Как дела? Ваша подруга, кажется, вас уже заждалась в одиночестве! Мне захотелось непременно сократить количество его выставленных напоказ зубов, но, будучи человеком цивилизованным, я отказал себе в этом удовольствии и вежливо, но не без доли сарказма поздоровался с этой сволочью: – Доброе утро, Мистер Шнайдер. С самого утра ищете, кому испортить настроение? – Ну, зачем же вы так? Или вы ревнуете? Боитесь, что я отобью у вас девушку? – Что? Как этот подонок смел разговаривать со мной в таком тоне? – Согласен, это бред! – невозмутимо продолжал он. – Мне этого не нужно. К тому же, ваша подруга не в моем вкусе. Но вы неплохо смотритесь вдвоем – я вас видел, когда вы гуляли на северном мысе. – Вы, что, следите за нами? – Нет. Просто брал на лодочной станции гидроцикл на прокат, и, знаете, у меня неплохо получалось с ним управляться, несмотря на частичную недееспособность, – он снова продемонстрировал свой гипс. – А вы не хотите попробовать? Будет весело! – Нет, спасибо. Это не по мне, – сухо ответил я. – Ну, смотрите сами. До свидания… Я небрежно кивнул ему в ответ и направился прямиком к Элис, в то время как Арнольд Шнйдер покинул бар, освещая себе дорогу самодовольной улыбкой. Чем он так ее расстроил? Конечно же, своими дурацкими расспросами о том несчастном случае и о Викторе Колосове. Я не знал, что еще могло так угнетающе подействовать на Элис. Но расспрашивать ее мне точно не следовало, ведь тогда мне пришлось бы признаться, что я позорно стоял в стороне, подглядывал и даже пытался подслушать их разговор. А мне не хотелось, чтобы она считала меня еще большим негодяем, чем этот фашист. Когда я подошел сзади и, поздоровавшись, тронул ее за плечо, Элис вздрогнула, как от электрического разряда. Улыбнулась, но встретила меня более чем холодно. От пустого прикосновения губами к моей щеке, у меня по спине пробежали неприятные мурашки. Неужели, она видела меня, когда я сидел сзади, прячась за колонной? Мое сердце замерло и обожгло изнутри леденящим холодом, грозя в любой момент оборваться и упасть куда-то в бездонную глубину. На вопрос, что случилось, она мне ответила, что у нее просто плохое настроение, и она не хочет говорить на эту тему. Я не стал спорить. Просто взял ее за руку, и мы пересели за столик у парапета, где долгое время сидели молча, ожидая пока у нас примут заказ. Элис не была расположена говорить на любую из предложенных мною тем. Особенно, когда я попытался расспросить ее о жизни, как вчера она расспрашивала меня. – Эрик, я помню, что обещала. Но, давай, не сейчас, пожалуйста. Потом, чуть позже… Хорошо? – Да. Как скажешь… После того, как официант принял у нас заказ и удалился, я снова спросил: – Ты точно в порядке, Элис? – Да. Просто голова что-то болит. Не знаю, почему. – Ясно. А то уж было подумал, что это я чем-то расстроил тебя. – Не говори ерунды. Не в тебе дело. Просто, давай, помолчим… Когда принесли заказ, позавтракали и пообедали одновременно, наевшись салатами и сэндвичами с картошкой фри. Потом я пил апельсиновый сок, а Элис – «Май Тай». Она сидела вполоборота ко мне и молча смотрела на океан, а мне оставалось только наблюдать за ней и погодой. Солнца сегодня вело себя так же, как ее улыбка – его видно не было, но мягкий свет пробивался сквозь густые облака, которые заволокли небо почти полностью. Было невыносимо душно и влажно, как в парнике. А над далеким островом на северо-западе, едва возвышавшимся над линией горизонта в океане, клубились темно-синие тучи. Так мы и провели в общей сложности чуть больше часа. Не знаю, как для нее, а для меня это время превратилось в пытку. Даже несмотря на то, что мне в принципе ничего не стоило просидеть молча на одном месте и вдвое дольше. Но, скорее всего, подобное времяпрепровождение, помноженное на мое бездействие, ей порядком наскучило, и она, повернувшись ко мне, тихо сказала: – Эрик, извини, но я так не могу… – Как? – не знаю, удивился я или испугался я больше. – Не хочу портить тебе настроение своей беспричинной тоской. Поэтому мне бы хотелось сейчас побыть одной. Хорошо? – Знаешь, у меня самого такое иногда бывает. Но, если я могу чем-то помочь, скажи. – Все, чем ты сейчас можешь помочь – это постараться меня понять. – Я понимаю… – Спасибо. Я на самом деле нездорово себя чувствую. Не заболела, ты не волнуйся, а просто нет настроения. Но я не хочу, чтобы это распространялось на тебя. Так что пойду, пожалуй, в номер, – сказала Элис и встала из-за стола. – Но, мы же еще увидимся сегодня? – спросил я, когда она уже собралась уходить. – Да. Но только, давай, после ужина. – О! Так поздно? – Или вообще, давай, поужинаем у меня? – предложила Элис. – Как тебе идея? Я бы заказала пиццу в номер. Не хочу сегодня никуда выходить и никого видеть… Кроме тебя, конечно… – Значит, так и сделаем. – Хорошо. Я проводил Элис взглядом, и с ее уходом бар для меня совсем обезлюдел. На сердце тоже стало как-то тоскливо, и настроение мое испортилось, как погода снаружи. Теперь густые тучи не висели над островом вдалеке, а заволокли все небо над океаном и над нами. Налетел шквалистый ветер. Жаркий удушливый полдень в считанные минуты сменился пасмурными сумерками. Поднявшиеся большие волны стали с шумом биться о деревянный помост за парапетом, возле которого сидел я, и морская вода заливала узкую площадку снаружи перед входом в бар почти до самого порога. 12 Позже стихия разыгралась не на шутку. Чтобы сильные порывы ветра не переворачивали бокалы с напитками, не сдували со столов все подряд от салфеток до тяжелых стеклянных пепельниц, несколько официантов моментально опустили и закрепили по периметру всего бара широкие циновки. Но следующим этапом прихода непогоды стал дождь, который полил внезапно и как из ведра. Поэтому поверх циновок снаружи были опущены брезентовые пологи, а под потолком в баре зажгли несколько рядов ламп и включили вентиляторы. Посетителей в баре сразу заметно прибавилось, официанты и бармены тоже словно переключились на повышенную скорость. Стала громче музыка, и голоса внутри, сливаясь между собой и с ней, создавали атмосферу шумной таверны из какого-нибудь фильма про пиратов. Зато теперь мой столик оказался в темном углу, и вместо океанского пейзажа передо мной открывался живописный вид на выгнувшуюся вовнутрь стенку из циновки и брезента, по которой снаружи неистово барабанил дождь. А я сидел и думал. Думал об Арнольде Шнайдере и понимал, что начинаю тихо ненавидеть его. А также ненавидеть себя за то, что вчера так легко поддался провокации и рассказал ему об Элис и ее связи с несчастным случаем, произошедшим несколько дней назад. Но ему я не мог простить, что он своими бесцеремонными расспросами довел мою подругу до такого состояния, в котором она пребывала в последние несколько часов. Других причин, по которым она могла так расстроиться, я не видел. Либо попросту не знал чего-то. Чего? Рассказать об этом могла только сама Элис. Для этого мне надо было с ней просто еще раз поговорить. Доказать, что она может, не боясь, поделиться со мной чем угодно, но от одной навеянной страхом мысли, которая блуждала где-то в глубине подсознания, в груди у меня кололо все сильнее и сильнее. И как бы я ни пытался прогнать ее прочь, она все равно пульсировала в моем мозгу: вдруг наш с ней последний разговор уже состоялся? Не зря же она молчала больше часа. Наверное, ждала от меня каких-то действий, слов, правильного вопроса, а я сидел, тупо уставившись на нее или разглядывая океан. Вот же идиота кусок! Откровенно говоря, мне не хотелось в это верить. Как не хотелось признавать свою тупость и невежество. Может быть, мне прямо сейчас стоило встать и пойти к ней. Но раз уж она попросила не беспокоить ее, и мы договорились встретиться вечером, я не мог нарушить слово. Иначе не был бы собой. Поэтому подозвал проходившего мимо официанта, заказал себе сразу две порции «Куба Либре» и остался врастать в плетеное кресло, наблюдая за посетителями. И, как назло, именно сейчас, когда я как никогда был готов к общению на самые различные темы, никто неожиданно не появлялся, как раньше, чтобы подсесть за мой столик. Пусть даже сам Арнольд Шнайдер – мне было, что ему сказать. Но больше всего в этот момент я был бы рад Рону МакКонелу. Этому конопатому шотландцу с кривыми зубами я бы сейчас с удовольствием излил душу. Только его тоже нигде не было видно. Наверное, он опустошал мини-бар в своем бунгало и вряд ли имел желание высовывать нос на улицу в такую погоду. А самому подходить к людям и знакомиться с ними, как делали многие из них, я, к сожалению, не умел. И вот, впервые за долгое время я вдруг ощутил, что мне стало как-то грустно в одиночестве. Оттого-то я за последующий час, наверное, и повторил свой заказ еще два раза, из закусок налегая только на жареный арахис, миску которого официант сам поставил передо мной, видя, как я ударил по спиртному. Дождь снаружи лил, не переставая, уже больше часа и даже не думал утихать. Наоборот, даже припустил еще сильнее, как будто что-то придало ему свежих сил. Бесновавшийся ветер по-прежнему натягивал временные стены бара, как паруса. Но многим из посетителей, похоже, было наплевать на дождь снаружи, раз они столпились у самого выхода на пляж и по очереди зачем-то выходили из-под крыши, а через мгновение возвращались мокрые с головы до ног и шумно что-то обсуждали. Когда официант снова подошел, чтобы забрать у меня пустой бокал, я спросил: – Что там происходит? – Как, вы еще ничего не знаете? – он удивленно посмотрел на меня.