* * * Когда ты решаешь изменить мир, стоит рассвет. Ты все еще спишь в спальнике, который Лерна принес на крышу здания, помеченного желтым крестиком. Ты провела ночь под водонапорной башней, слушая постоянный грохот Разлома и треск случайных молний. Возможно, вам следовало еще раз заняться сексом, но ты не думала об этом, а он не предлагал, так что ладно. У тебя и так уже из-за этого проблемы. Нечего полагаться только на средний возраст и голодовку в деле контроля за рождаемостью. Он смотрит, как ты встаешь и потягиваешься, и восхищение в его взгляде так и остается для тебя смущающим и непонятным до конца. Из-за этого ты чувствуешь себя лучшим человеком, чем ты есть на самом деле. И это снова заставляет тебя бесконечно сожалеть о том, что ты не можешь ждать до рождения ребенка. Ровная, упорная доброта Лерны – то, что должно каким-то образом уцелеть в этом мире. Увы. Ты не заслуживаешь такого восхищения. Но намерена заслужить. Ты спускаешься вниз по лестнице и останавливаешься. Прошлым вечером, кроме Лерны, ты дала знать Тонки, Хьярке и Юкке, что пора – ты уйдешь утром после завтрака. Вопрос о том, смогут ли они пойти с тобой или нет, остается открытым. Если сами вызовутся – одно дело, но спрашивать ты не будешь. Что же за человек ты будешь, если начнешь силой толкать их навстречу такой опасности? В нынешней ситуации им и так достанется, как и всему человечеству. Ты не рассчитывала найти всех их в вестибюле здания с желтым крестом. Все они свертывают спальники, и зевают, и жарят колбаски, громко жалуясь, что кто-то допил весь ржавый чай. Здесь и Хоа, в позиции, чтобы увидеть тебя при спуске с лестницы. На его каменных губах довольно надменная улыбка, но это тебя не удивляет. Здесь Данель и Матчиш, первая встала и делает какую-то боевую разминку в углу, в то время как второй режет очередную порцию картошки, чтобы пожарить на сковородке, – и да, он развел костер в вестибюле, потому что неприкаянные порой такое вытворяют. Некоторые окна выбиты, дым вытягивает наружу. Ты удивлена также присутствием Хьярки и Тонки – они все еще спят, свернувшись друг у друга под боком на груде мехов. Но ты совершенно, абсолютно не ожидала, что войдет Юкка, с прежней своей порывистостью и опять с безупречным макияжем на глазах. Она окидывает взглядом вестибюль, тебя вместе с остальными и прикладывает ладонь к губам. – Не вовремя застала? – Тебе нельзя, – вырывается у тебя. Говорить трудно, в горле стоит комок. Особенно Юкке, ты напряженно смотришь на нее. Злой Земля, она снова в своей меховой безрукавке. Ты думала, та осталась в Нижней Кастриме. – Тебе нельзя. Община же… Юкка театрально закатывает накрашенные глаза. – Ну и тебе, мать твою. Но ты права, я не иду. Просто пришла проводить, как и всех, кто идет с тобой. Мне и правда надо было приказать прикончить вас, но раз уж вы сами выметаетесь, то полагаю, этот маленький технический момент мы пропустим. – Что, нам нельзя будет вернуться? – ахает Тонки. Она в конце концов садится, хотя явно кривовато и с головой сильно набок. Хьярка, бормоча ругательства за то, что ее разбудили, встает и протягивает ей тарелку картошки, которой уже целую кучу успел нажарить Матчиш. Юкка смотрит на нее. – Вам? Вы отправляетесь в огромные, прекрасно сохранившиеся развалины города строителей обелисков. Я больше никогда вас не увижу. Но я, конечно же, предполагаю, что вы могли бы вернуться, если Хьярке удастся привести вас в чувство. Мне как минимум нужна она. Матчиш зевает, достаточно громко, чтобы привлечь внимание всех. Он обнажен, и ты видишь, что в конце концов он стал выглядеть лучше – хотя он по-прежнему обтянутый кожей скелет, но половина общины так выглядит сейчас. Однако он кашляет меньше, и волосы стали лучше, хотя пока лишь смешно торчат – пепельные волосы должны еще отрасти и стать достаточно тяжелыми, чтобы лежать как следует. Впервые ты видишь культи его ног открытыми и запоздало понимаешь, что шрамы слишком аккуратны, чтобы быть оставленными каким-то неприкаянным налетчиком с ножовкой. Тут целая история, видно. Ты говоришь: – Не дури. Матчиш смотрит с кроткой досадой. – Я не иду, нет. Но мог бы. – Нет, ржавь, не мог бы, – рявкает Юкка. – Я уже сказала тебе, что нам здесь нужен эпицентровский рогга. Он вздыхает. – Отлично. Но хотя бы проводить-то я вас могу. Хватит вопросов, давайте к столу. – Он тянется за своей одеждой и начинает ее натягивать. Ты послушно идешь к костру, чтобы поесть чего-нибудь. Утренней тошноты пока нет. Ну хоть в этом повезло. Пока ты ешь, ты рассматриваешь всех и ощущаешь себя ошарашенной, хотя и немного расстроенной. Конечно, трогательно, что они пришли вот так попрощаться с тобой. Ты счастлива, ты даже не прикидываешься. Когда ты еще таким образом уходила откуда-либо – открыто, по-доброму, в атмосфере веселья? Это… ты даже не знаешь, что это за чувство. Хорошо? Ты не знаешь, что с этим делать. Но ты все же надеешься, что большинство из них останется. А то Хоа придется тянуть целый, ржавь, караван сквозь землю. Но глянув на Данель, ты удивленно моргаешь. Она снова остригла волосы, похоже, не любит длинные. Волосы по вискам только что сбриты и… черная помада на губах. Земля знает, где она ее взяла, может, сама сделала из угля и жира. Но внезапно становится трудно воспринимать ее как Опору-генерала, кем она и была. Не была. Каким-то образом понимание того, что ты идешь навстречу судьбе, и экваториалка-лористка намерена записать все это для будущего, все меняет. Теперь это не просто караван. Это, ржавь, великий поход. Эта мысль вызывает у тебя смешок, и все замирают и смотрят на тебя. – Ничего, – говоришь ты, отмахиваясь и отставляя в сторону пустую тарелку. – Просто… блин. Пошли, кто идет. Кто-то принес Лерне его рюкзак, который он спокойно надевает, глядя на тебя. Тонки ругается и бросается собираться, пока Хьярка терпеливо ей помогает. Данель тряпкой стирает пот с лица. Ты идешь к Хоа, который изобразил на лице кривую изумленную усмешку, и становишься рядом, сокрушаясь по поводу бардака. – Сможешь нести столько народу? – Пока они остаются в контакте со мной или с тем, кто касается меня. – Извини. Я такого не ожидала. – Да неужели? Ты смотришь на него, но тут Тонки – все еще жующая что-то, надевая рюкзак здоровой рукой, – хватается за его поднятую руку и замирает на миг, изумленно-нагло рассматривая ее. Но это лишь мгновение. – Так как это должно сработать? – Юкка расхаживает по комнате, скрестив руки на груди, и смотрит на всех. Она взвинчена значительно больше, чем обычно. – Вы добираетесь дотуда, хватаете Луну, ставите ее на место, и что потом? Увидим ли мы какой-то знак перемен? – Разлом остынет, – говоришь ты. – В краткосрочной перспективе это мало что изменит, поскольку в воздухе и так уже много пепла. Этой Зиме придется дойти до конца, и она будет плохой, несмотря ни на что. Луна даже может ухудшить ситуацию. – Ты сэссишь, что она уже тянет мир к себе; да, ты вполне уверена, что она ухудшит ситуацию. Однако Юкка кивает. Она тоже сэссит ее. Но это долгосрочная проблема, которую ты сама вообразить не можешь. – Если я, однако, смогу это сделать, вернуть Луну… – ты беспомощно пожимаешь плечами и смотришь на Хоа. – Это дает простор для переговоров, – гулко говорит он. Все замирают и смотрят на него. По тому, как они вздрагивают, ты можешь сказать, кто привык к камнеедам, а кто нет. – И, возможно, приведет к перемирию. Юкка кривится. – «Возможно»? Значит, мы прошли через все это, а ты даже не можешь быть уверенным, что это покончит с Зимами? Злой Земля… – Нет, – признаешься ты. – Но эту Зиму мы остановим. – В этом ты уверена. Хотя бы ради этого стоит. Юкка сдается, но продолжает ругаться себе под нос. Так ты узнаешь, что она тоже хочет пойти – но ты счастлива, что она вроде как отговаривает себя от этого. Она нужна Кастриме. А тебе нужно знать, что Кастрима останется здесь, когда тебя не будет. Наконец, все готовы. Ты берешься своей левой рукой за правую руку Хоа. У тебя нет другой руки для Лерны, так что он обнимает тебя за талию. Когда ты смотришь на него, он кивает – решительно, спокойно. По другую сторону Хоа становятся Тонки, Хьярка и Данель, взявшиеся за руки. – Будет хлопок, да? – спрашивает Хьярка. Она одна из всех откровенно нервничает. Данель источает спокойствие, примирившись, наконец, с собой. Тонки так возбуждена, что не может перестать улыбаться. Лерна просто опирается на тебя, твердый как скала, как всегда. – Вероятно! – отвечает, чуть подпрыгивая, Тонки. – Все это кажется феерически дурной идеей, – говорит Юкка. Она привалилась к стене комнаты, скрестив руки и глядя, как собирается группа. – Исси должна идти, в смысле, но остальные… – Она качает головой. – А ты пошла бы, не будь ты предводительницей? – спрашивает Лерна. Он спокоен. Он всегда кладет последний свой камень вот так, спокойно и из ниоткуда. Она зло хмыкает и смотрит на него. Затем бросает на тебя взгляд, опасливый и, возможно, чуть сконфуженный, затем вздыхает и отталкивается от стены. Но ты замечаешь. У тебя снова комок в горле. – Эй, – говоришь ты прежде, чем она успевает уйти. – Юк. Она ожигает тебя взглядом. – Ненавижу это ржавое прозвище. Ты игнорируешь ее слова. – Ты некоторое время назад говорила, что у тебя есть запас середиса. Мы хотели его выпить после того, как я разбила армию Реннаниса. Помнишь? Юкка моргает, затем на ее лице медленно расплывается улыбка. – Ты была в коме или вроде того. Я сама все уговорила. Ты сверлишь ее взглядом, удивленная своей искренней досадой. Она смеется тебе в лицо. Вот тебе и сердечное прощание. Но… ладно. Все равно хорошо. – Закройте глаза, – говорит Хоа. – Он не шутит, – предостерегаешь ты. Но сама ты глаз не закрываешь, когда мир становится темным и странным. Ты не ощущаешь страха. Ты не одна. * * * Ночь. Нэссун стоит там, где, по ее мнению, находятся городские зеленые зоны Сердечника. Это не так, город был построен задолго до Зим и не нуждался в таком. Это просто какое-то место возле чудовищной дыры в сердце Сердечника. Вокруг дыры находятся странно покосившиеся здания, как пилоны, которые она видела в Сил Анагисте, – но эти громадные, на много этажей выше и на много кварталов шире все вместе. Она узнала, что когда подходит слишком близко к зданиям, у которых нет ни окон, ни дверей, они испускают предостережение из красных слов и символов в несколько футов высотой, которые загораются в воздухе над городом. Но хуже низкий, гулкий вой сирен, эхом катящийся по улицам, – негромкий, но настойчивый, от него дребезжат и зудят зубы. (Несмотря на все это она заглянула в дыру. Она громадная по сравнению с той, что они видели в подземном городе – во много раз больше в окружности, такая здоровущая, что ей пришлось бы обходить ее несколько часов. Но невзирая на всю свою огромность, она свидетельство достижений джинерии, утраченной человечеством, Нэссун никак не может заставить себя восхищаться ею. Эта дыра никого не накормит, не даст укрытия от пепла или нападения. Она даже не пугает ее – хотя это бессмысленно. После ее путешествия по подземному городу в сердце мира, после потери Шаффы ее больше ничто никогда не испугает.) Точка, которую нашла Нэссун, – кольцеобразный участок земли сразу за пределами радиуса тревоги дыры. Это странная почва, слегка мягкая на ощупь и пружинистая под ногами, непохожая на все материалы, к которым она прикасалась, – но здесь, в Сердечнике, такие впечатления не редкость. В этом кругу нет настоящей земли, разве что немного ветром нанесло по краям; несколько водорослей укоренились здесь, а еще тут есть иссохший тонкий ствол мертвого деревца, который сделал что мог, пока его не сдуло много лет назад. Это все. Вокруг кольца собрались несколько камнеедов, замечает она, занимая положение в его центре. Стали не видно, но здесь штук двадцать-тридцать на улицах и углах, сидят на лестницах, привалившись к стенам. Некоторые поворачивают глаза или головы, когда она проходит, но она игнорировала и игнорирует их. Возможно, они пришли стать свидетелями истории. Может, некоторые, как Сталь, надеются на окончание своего ужасного бесконечного существования; может, те, кто помогали ей, делали это как раз ради этого. Может, они просто устали. Не особо вдохновляющий город этот Сердечник.