* * * Но. Но. Вспомни – не мы одни решили сражаться в этот день. Это я пойму лишь позже, когда посещу руины Сил Анагиста и загляну в пустые гнезда и увижу железные иглы, торчащие из их стен. Что это враг, я пойму лишь после того, как буду унижен и переделан у его ног… но объясню я сейчас, чтобы ты могла научиться на моих страданиях. Не так давно я рассказывал тебе о войне между Землей и жизнью на его поверхности. Вот тебе часть вражеской психологии: Земля не видит разницы между нами. Ороген, глухач, силанагистанец, ньесс, будущее, прошлое – для него человечество есть человечество. И даже если другие руководили моим рождением и развитием, даже если Геоаркания была мечтой Сил Анагиста задолго до того, как мои проводники родились на свет, даже если я всего лишь исполнял приказы, даже если мы шестеро решили нанести ответный удар… Земле плевать. Мы все виновны. Все соучастники преступления – попытки поработить сам мир. Теперь, признав нас всех виновными, Земля подписал приговор. Здесь, по крайней мере, он хоть отчасти учел намерения и хорошее поведение. Вот что я помню, что сложил по кусочкам позже и во что я верю. Но помни – никогда не забывай – что это было лишь началом войны. * * * Мы ощущаем это нарушение поначалу как какой-то призрак в машине. Присутствие рядом, внутри нас, настойчивое, неотступное и чудовищное. Он выбивает оникс из моей хватки прежде, чем я понимаю, что творится, и затыкает наши испуганные сигналы Что? и Что-то не так и Как это случилось? ударной волной земноречи, столь же ошеломляющей для нас, как однажды станет для тебя Разлом. Привет, маленькие враги. В смотровой камере проводников наконец-то взвывают сирены. Мы замерли в своих проволочных креслах, беззвучно крича и получая ответ чего-то вне нашего понимания, так что биомагестры замечают проблему лишь тогда, когда девять процентов Планетарного Движителя – двадцать семь фрагментов – уходят из сети. Я не вижу, как ахает и обменивается смертельно испуганным взглядом с остальными проводниками и их уважаемыми гостями проводник Галлат; это предположение, я ничего о нем не знаю. Я представляю, что в какой-то момент он поворачивается к консоли и блюет своим ланчем. Я также не вижу, как у него за спиной железная сфера пульсирует, разбухает и раскалывается, разрушая поле стазиса и осыпая всю комнату горячими, острыми как иглы железными осколками. Я слышу крики, когда железные осколки прожигают себе путь по венам и артериям, и зловещую тишину потом, но в тот момент у меня свои проблемы. Ремва, самый сообразительный, выводит нас из шока, осознавая, что кто-то еще контролирует Движитель. Нет времени гадать, кто и почему. Гэва понимает, как, и бешено сигнализирует: двадцать семь «оффлайн» фрагментов все еще активны. На самом деле они образовали что-то вроде подсети – дополнительный ключ. Именно так это иное присутствие сумело сбить контроль оникса. Теперь все фрагменты, которые генерируют и удерживают объем мощности Планетарного Движителя, – под чужим враждебным контролем. В сердце я гордое существо – это непереносимо. Оникс был отдан мне – и потому я снова перехватываю его и восстанавливаю связи, составляющие Движитель, немедленно устраняя чужой контроль. Салева гасит ударные волны магии, вызванные этим грубым нарушением, чтобы они не отрикошетили в Движитель и не запустили резонанс, который – ну, мы на самом деле не знаем, что сделает этот резонанс, но это будет плохо. Я держусь, несмотря на реверберации, в реальном мире я оскалил зубы, слушая, как мои братья и сестры кричат, рычат вместе со мной или ахают среди афтершоков этой первой волны. Все в смятении. Во владениях плоти и крови свет в наших камерах погас, по краям комнаты горят лишь аварийные щиты. Постоянно воют сирены, и повсюду в Нулевой Точке я слышу, как трещит и щелкает оборудование от запущенной нами в систему перегрузки. Вопящие в смотровой камере проводники не могут нам помочь – да и могли бы, не помогли бы. Я на самом деле не понимаю, что творится. Я знаю только, что это битва, полная ежеминутного хаоса, как всегда в бою, и с того момента я ничего четко не помню… Это странное нечто, напавшее на нас, сильно тянет Планетарный Движитель, снова пытаясь вырвать его из-под нашего контроля. Я кричу в бессловесной гейзерокипящей магмагремящей ярости. Уходи! Я в бешенстве. Отстань от нас! Вы это начали, шипит оно в пласте, снова делая попытку. Однако, когда попытка проваливается, оно рычит в досаде – и затем вместо этого запирается внутри этих двадцати семи фрагментов, которые таинственным образом вышли из сети. Душва ощущают намерение этой враждебной сущности и пытаются выхватить один из двадцати семи, но фрагменты выскальзывают из их хватки, словно смазанные маслом. Фигурально выражаясь, это довольно верно – что-то загрязнило эти фрагменты, запятнав их так, что их практически невозможно схватить. Мы могли бы сделать это общими усилиями, поймав каждого по очереди, – но времени нет. И до тех пор враг держит двадцать семь. Тупик. Мы по-прежнему держим оникс. Мы держим оставшиеся двести двадцать девять фрагментов, готовые послать обратный импульс, который уничтожит Сил Анагист – и нас. Но мы отложили этот момент, поскольку не можем оставить ситуацию как есть. Откуда взялась эта сущность, столь злобная и феноменально могучая? Что она сделает с обелисками, которыми завладела? Несколько долгих мгновений висит молчание. Я не могу говорить за остальных, но я, по крайней мере, начал было думать, что атак больше не будет. Я всегда был таким дурнем… Из тишины приходит насмешливо-изумленный, злобный вызов нашего врага, скрежещущий магией, железом и камнем. Жгите ради меня, говорит Отец-Земля. * * * То, что было потом, мне приходится домысливать даже после всех этих веков поиска ответов. Я не могу рассказать больше ничего, поскольку в какие-то мгновения все почти одномоментно, ошеломляюще и опустошительно. Земля меняется лишь постепенно, до тех пор, пока не перестает. И когда он наносит ответный удар, бьет он решительно. Вот подоплека. Это первое пробное бурение, инициировавшее проект Геоаркании, также привлекло внимание Земли к попыткам человечества взять его под контроль. Последующие десятилетия он изучал врага и начал понимать, что хочет сделать. Металл был его инструментом и союзником – потому никогда не доверяй металлу. Он послал свои осколки на поверхность, чтобы исследовать фрагменты в гнездах – здесь жизнь была по крайней мере запасена в кристаллах, понятных неорганической сущности так, как не была понятна плоть. Лишь постепенно он научился брать под контроль отдельные человеческие жизни, хотя ради этого требовалось посредничество сердечника. Иначе мы такие маленькие твари, которых трудно отловить. Жалкие паразиты, если не считать нашей опасной тенденции иногда становиться опасно значительными. Обелиски, однако, были более полезными инструментами. Их легко обратить против нас, как любое оружие, которое держат небрежно. Выжигание. Помнишь Аллию? Умножь все это на двести пятьдесят шесть. Представь Спокойствие, продырявленное во всех узлах и сейсмически активных точках, и океан тоже – прорыв сотни горячих точек и газовых мешков, и нефтяных пластов, и дестабилизацию всей системы тектонических плит. Для такой катастрофы нет слова. Вся поверхность планеты превратилась бы в жидкость, океаны выкипели бы, и все от мантии и выше стало бы стерильным. Миру, нам и всем существам, которые могли бы развиться в будущем, чтобы причинить боль Земле, пришел бы конец. Но сам Земля был бы в порядке. Мы могли бы это остановить. Если бы захотели. Не скажу, что у нас не возникло соблазна, когда перед нами встал выбор между разрушением цивилизации или всей жизни на планете. Участь Сил Анагиста была предрешена. Нельзя ошибиться – мы были намерены исполнить его приговор. Различие между тем, что намеревался сделать Земля и мы – лишь в масштабе. Но по чьему сценарию погибнет мир? Мы, настройщики, будем мертвы, так что это мало меня волновало в тот момент. Нет смысла задавать такой вопрос тем, кому нечего терять. Только мне было что терять. В эти мгновения вечности я подумал о Келенли и ее ребенке. Потому так и вышло, что моя воля получила приоритет в сети. Если у тебя есть сомнения, то сейчас я скажу откровенно: это я решил, как кончится мир. Это я взял контроль над Планетарным Движителем. Мы не могли остановить Выжигания, но мы могли ввести задержку в последовательность и направить в другую сторону самый мощный выброс энергии. После вмешательства Земли мощность стала слишком нестабильна, чтобы просто хлынуть назад в Сил Анагист, как мы изначально планировали; это за нас сделал Земля. Но такую кинетическую силу надо куда-то истратить. Не на планете, если я намеревался дать человечеству шанс выжить, – но здесь, где ждали наготове Луна и лунный камень. Я торопился. Не было времени передумывать. Силе нельзя было отразиться от лунного камня, как предполагалось; это лишь усилило бы мощность Выжигания. Вместо этого я, рыча, сгреб остальных и заставил их помочь мне – они и не отказывались, просто действовали медленно – и мы разбили лунный кабошон. В следующее мгновение мощь ударила по расколотому камню, не смогла отразиться и начала прогрызать себе путь сквозь Луну. Даже при таком смягчении удара сила его была сама по себе опустошительной. Более чем достаточной, чтобы вышвырнуть Луну с орбиты. Отдача от такого злоупотребления Движителем должна была бы просто убить нас, но Земля все еще был здесь, призраком в машине. Пока мы извивались в предсмертных конвульсиях, а Нулевая Точка рассыпалась вокруг нас, он снова перехватил контроль. Я сказал уже, что он считал нас виновными в попытке покушения на него – но каким-то образом, возможно, после долгих лет изучения, он понял, что мы – орудие в руках других, а не вершители собственных желаний. Не забывай и о том, что Земля не до конца понимает нас. Он считает человечество краткоживущими слабыми тварями, загадочно отдельными от вещества и сознания планеты, от которой зависит их жизнь, которые не понимают, какую пытаются причинить боль, – вероятно, потому, что они так кратки, хрупки и отстранены. И потому он избрал для нас то, что казалось ему наказанием со смыслом: он сделал нас частью себя. Я вопил в моем проволочном кресле, когда на меня волна за волной накатывала алхимия, превращая мою плоть в сырую, живую, затвердевшую магию, выглядевшую как камень. Нам досталось не самое худшее – это Земля приберег для тех, кто обидел его сильнее всего. Он использовал фрагменты-сердечники для прямого контроля над самыми опасными паразитами – но это сработало не так, как он задумывал. Человеческую волю труднее понять, чем человеческую плоть. Они не должны были продолжать существовать. Я не буду описывать шок и смятение, охватившие меня в эти первые часы после моего изменения. Я никогда не смогу ответить на вопрос, как я вернулся с Луны на Землю; помню лишь кошмар бесконечного падения и горения, возможно, это был бред. Я не буду просить тебя представить, каково это вдруг оказаться в одиночестве, без голоса, после того, как целую жизнь пел для других таких как я. Таково было правосудие. Я принимаю его; я признаю свои преступления. Я искал искупления за них. Но… Ладно. Что сделано, то сделано. В эти последние моменты перед трансформацией мы успели отменить приказ о Выжигании двумстам и двадцати девяти фрагментам. Некоторые раскололись от напряжения. Остальные погибнут за последующие тысячелетия, их матрица была разрушена непостижимыми магическими силами. Большинство перешли в режим сна, продолжая тысячелетиями парить над миром, которому больше не нужна их сила, – пока, по воле случая, одна из хрупких тварей внизу не пошлет смутного, нецеленаправленного запроса о допуске. Мы не могли остановить двадцать семь, захваченных Землей. Но нам, однако, удалось ввести задержку в их командную структуру: сто лет. Сказки ошибаются лишь в одном – в периодизации, понимаешь ли. Через сто лет после того, как дитя Отца-Земли было отнято у него, двадцать семь обелисков прожгли путь к сердцу земли, оставив огненные раны по всей коре планеты. Это не было тем очищением, которое задумал Земля, но все же это стало первым и самым страшным Пятым временем года – вы называете его Расколом. Человечество выжило потому, что для Зимы сотня лет – ничто, и ничто даже для человеческой истории, но для переживших падение Сил Анагиста это было достаточным сроком для подготовки. Луна, роняя кровь обломков из раны в сердце, исчезла через несколько дней. И… Я никогда больше не увидел ни Келенли, ни ее ребенка. Я никогда не искал их, стыдясь себя, того чудовища, которым я стал. Но она выжила. То и дело я слышал скрежет и рокот ее каменного голоса и нескольких рожденных ею детей. Они не были совсем одиноки – при помощи остатков своей магестрической технологии уцелевшие силанагистанцы вывели еще несколько настройщиков и использовали их для строительства убежищ на случай чрезвычайной ситуации, систем предупреждения и защиты. Однако эти настройщики со временем умирали, когда кончалась их полезность или когда остальные обвиняли их в гневе Земли. Только дети Келенли, которые не показывали себя, чья сила не была видна простым взглядом, продолжали существовать. От ньессов остались только потомки Келенли – лористы, бродящие от поселения к поселению, предупреждающие о грядущей катастрофе и учащие остальных сотрудничать, приспосабливаться и помнить. Но, однако, все получилось. Ты жива. Это ведь тоже моих рук дело, не так ли? Я делал лучшее, что мог. Помогал чем и когда мог. И теперь, любовь моя, у нас есть второй шанс. Пришла тебе пора снова покончить с миром. * * * 2501: Тектонический сдвиг в направлении Минималь-Максималь: массивный. Ударная волна прошла по половине Северного Срединья и Арктике, но остановилась на внешнем рубеже экваториальной узловой системы. На другой год цены на продовольствие резко возросли, но голод предотвращен. Проектные записки Ятра Инноватора Дибарс 13 Нэссун и Иссун, на темной стороне мира ЭТО ЗАКАТ ТОГО ДНЯ, КОГДА НЭССУН РЕШАЕТ ИЗМЕНИТЬ МИР. Она весь день пролежала, свернувшись комочком, рядом с Шаффой, подложив под голову его старую, все еще в хлопьях пепла, одежду, вдыхая его запах и желая невозможного. Наконец, она встает и очень осторожно скармливает ему остатки приготовленного ею варева из овощей. Еще она дает ему много воды. Даже после того, как она затащит Луну на встречный курс, до столкновения с Землей останется еще несколько дней. Она не хочет, чтобы Шаффа в это время слишком страдал, поскольку ее не окажется рядом, чтобы помочь ему. (В душе она такая хорошая девочка. Не сердись на нее. Она может делать выбор лишь в пределах ее невеликого опыта, и не ее вина, что этот опыт по большей части был ужасен. Вместо этого подивись, насколько легко она умеет любить, насколько полно. Любви достаточно, чтобы изменить мир! Она узнала откуда-то, как любить вот так.) Промокая тканью пролитое варево с его губ, она тянется вверх и начинает активировать свою сеть. Здесь, в Сердечнике, она может делать это даже и без оникса, но запуск займет время. – «Заповедь, начертанная в камне», – серьезно говорит она Шаффе. Его глаза снова открыты. Он моргает, вероятно, реагируя на звук, хотя она понимает, что это бессознательно. Эти слова она прочла в странной рукописной книге – той, в которой она нашла, как использовать малую сеть обелисков как «резервный ключ», чтобы подорвать власть оникса над Вратами. Человек, написавший эту книгу, был, вероятно, сумасшедшим, судя по тому, что он, похоже, любил мать Нэссун много лет назад. Это странно и неправильно, но почему-то не удивляет. Каким бы огромным ни был мир, Нэссун начинает понимать, что он еще и тесен. Одна и та же история ходит по кругу. То же начало, тот же конец. Те же вечно повторяемые ошибки. – Некоторые вещи слишком сломаны, чтобы их исправить, Шаффа. – Необъяснимо, но она думает о Джидже. Эта боль заставляет ее на миг замолчать. – Я… я не могла придумать ничего лучше. Но я хотя бы сумела остановить эту плохую вещь. С этими словами она встает, чтобы уйти. Она не видит, как лицо Шаффы поворачивается, словно Луна, уходя в тень, чтобы посмотреть ей вслед.