На Луне находится лунный камень – массивный радужно-белый кабошон, встроенный в тонкую серую почву. Это крупнейший из фрагментов, здоровенный, как целый узел Сил Анагиста, его гнездо – вся Луна. По его краям расположен комплекс зданий, каждое загерметизировано от безвоздушной тьмы, так что не слишком отличается от тех, которые мы только что покинули. Просто они на Луне. Это Нулевая Точка, где будет вершиться история. Нас заводят внутрь, где постоянный персонал Нулевой Точки выстроился вдоль стен и смотрит на нас с гордым восхищением, как восхищаются точными инструментами. Нас ведут к креслам, которые выглядят точно так же, как те, которые мы ежедневно использовали для практики, – хотя на сей раз нас отводят каждого в отдельную комнату. К каждой комнате примыкает смотровая комната проводника с прозрачным кристаллическим окном. Я привык быть под наблюдением во время работы – но не привык, чтобы меня заводили в саму смотровую комнату, как впервые происходит сегодня. Там я стою, маленький и просто одетый среди высоких, богато и замысловато одетых людей, и мой дискомфорт просто ощутим. Галлат представляет меня – «Хоува, наш лучший настройщик». Это лишь подтверждает, что либо проводники действительно понятия не имеют, как мы функционируем, либо Галлат нервничает и хочет хоть что-то сказать. Может, и то, и другое. Душва смеются каскадом микротолчков – пласты Луны тонкие, пыльные и мертвые, но не сильно отличаются от Земли – пока я стою и произношу приветствия, чего от меня и ждут. Может, Галлат это имеет в виду – я настройщик, который лучше всего изображает, что ему есть дело до ерунды, которую несет проводник. Однако, когда представления и бессодержательные разговоры закончены и я сосредотачиваюсь на том, чтобы говорить нужные слова в нужное время, кое-что привлекает мое внимание. Я оборачиваюсь и замечаю колонну стазиса в задней части комнаты. Она тихо гудит и мерцает собственной планетарной энергией, генерируя поле, которое поддерживает стабильность чего-то внутри. И над ее срезанной кристаллической поверхностью парит… В комнате находится женщина выше всех ростом и одетая изысканнее прочих. Она прослеживает мой взгляд и обращается к Галлату. – Они знают о тестовом бурении? Галлат вздрагивает и смотрит на меня, затем на колонну стазиса. – Нет, – говорит он. Он не называет женщину ни по имени, ни по титулу, но тон его очень почтителен. – Им рассказали только то, что необходимо. – Мне кажется, контекст необходим даже таким, как вы. – Галлат ощетинивается, поскольку его свалили в одну кучу с нами, но ничего не отвечает. У женщины насмешливо-изумленный вид. Она наклоняется, чтобы наши глаза были на одном уровне, хотя я не настолько ниже ее. – Ты хотел бы узнать, что это за артефакт, настройщик? Я немедленно наполняюсь ненавистью к ней. – Да, прошу вас, – говорю я. Она берет меня за руку прежде, чем Галлат успевает остановить ее. Я не испытываю дискомфорта. У нее сухая кожа. Она подводит меня к колонне стазиса, так что я теперь могу как следует рассмотреть ту штуку, что парит над ней. Сначала мне кажется, что это всего лишь сферический кусочек железа, висящий в нескольких дюймах над поверхностью колонны стазиса и освещенный ее белым светом. Это и есть всего лишь кусок железа, его поверхность покрыта косыми круговыми линиями. Фрагмент метеора? Нет. Я осознаю, что сфера вращается – медленно. На слегка наклонной оси север-юг. Я смотрю на знаки предостережения вокруг края колонны и вижу маркеры чрезвычайно высокой температуры и давления и предостережения против нарушения поля стазиса. Внутри, как указывают маркеры, воссоздана природная среда объекта. Никто не станет такого делать ради какого-то куска железа. Я смаргиваю, перестраиваю восприятие с сэсунального на магическое и быстро возвращаюсь, когда вспыхивает и проходит сквозь меня обжигающе-белый свет. Эта железная сфера полна магии – концентрированных, трескучих перекрывающихся нитей, некоторые из них протягиваются за пределы сферы наружу и… еще дальше. Я не могу отследить нити, утекающие за пределы комнаты; они уходят за границы моей досягаемости. Я могу видеть, как они тянутся к небу – по какой-то причине. И в пульсации нитей я читаю… я хмурюсь. – Он в гневе, – говорю я. И он мне знаком. Где я прежде видел магию, подобную этой? Женщина непонимающе моргает. Галлат стонет про себя. – Хоува… – Нет, – говорит женщина, поднимая руку. Она снова сверлит меня взглядом, теперь настойчивым и любопытным. – Что ты сказал, маленький настройщик? Я поворачиваюсь к ней. Она явно важная персона. Возможно, мне следует бояться, но я не боюсь. – Эта штука в гневе, – говорю я. – В ярости. Она не хочет быть здесь. Ведь вы ее взяли откуда-то из другого места? Остальные в комнате заметили наш разговор. Не все они проводники, но все смотрят на женщину и на меня с ощутимым недовольством и смятением. Галлат затаил дыхание. – Да, – говорит она мне наконец. – Мы совершили тестовое бурение в одном из антарктических узлов. Затем запустили туда зонды, взявшие этот образец из самой глубины ядра. Это образец самого сердца планеты. – Она горделиво улыбается. – Именно богатство магии в ядре обеспечит нам Геоарканию. Именно в результате этого теста мы построили Сердечник, фрагменты и тебя. Я вновь смотрю на железную сферу и дивлюсь тому, что она стоит так близко к ней. Оно в гневе, снова думаю я, не понимая, почему мне пришли на ум именно эти слова. Оно сделает то, что должно. Кто? Кто сделает что? Я мотаю головой, необъяснимо раздраженный, затем поворачиваюсь к Галлату. – Не пора ли нам начать? Женщина с удовольствием смеется. Галлат зло смотрит на меня, но чуть расслабляется, когда становится очевидно, что женщина приятно удивлена. И все же он говорит: – Да, Хоува, думаю, пора. Если ты не против… (Он обращается к женщине по какому-то титулу и имени. Я со временем забуду оба. Через сорок тысяч лет я буду помнить только ее смех и то, что для нее Галлат был таким же, как мы, и как беспечно она стоит возле железной сферы, исходящей чистой злобой – и магией, достаточной для уничтожения всех до единого зданий Нулевой Точки. И я запомню, как и я тоже отмахнулся от всех предзнаменований грядущего.) Галлат уводит меня в комнату с проволочным креслом, где мне приказывают в него забраться. Мои конечности пристегнуты, чего я никогда не осознавал, поскольку, когда я был в аметисте, я едва чувствовал свое тело, что уж говорить о том, чтобы шевелиться. Мои губы покалывает от сефа, что означает, что туда добавили стимулятор. Он не был мне нужен. Я тянусь к другим и обнаруживаю их твердыми как гранит в своей решимости. Да. На смотровой стене передо мной появляются изображения голубой сферы Земли, всех пяти кресел остальных настройщиков и картинка Сердечника с ониксом, висящим наготове над ним. Остальные настройщики смотрят на меня со своих изображений. Подходит Галлат и напоказ проверяет контактные точки проволочного кресла, которые должны посылать данные биомагестрическому отделу. – Сегодня оникс держишь ты, Хоува. Я слышу, как еле заметно вздрогнула в другом здании Нулевой Точки Гэва. Мы сегодня настроены друг на друга. – Оникс держит Келенли, – говорю я. – Уже нет. – Галлат не поднимает головы, пока говорит, без нужды проверяя мои ремни. И я вспоминаю, как он точно таким же движением привлекал к себе Келенли в саду. А, теперь я понимаю. Все это потому, что он боялся потерять ее… из-за нас. Боялся сделать ее лишь очередным инструментом в глазах начальства. Позволят ли они ему сохранить ее, когда получат Геоарканию? Или он боится, что и ее тоже бросят в терновую рощу? Должен бояться. Зачем же еще так сильно менять конфигурацию в самый важный день истории человечества? Словно подтверждая мою догадку, он говорит: – Биомагестрия говорит, что ты сейчас показываешь гораздо большую, чем требуется, совместимость для поддержания связи в течение нужного времени. Он смотрит на меня, надеясь, что я не буду протестовать. Внезапно я осознаю, что могу это сделать. При таком внимании к каждому решению Галлата сегодня важные люди заметят, если я буду настаивать на том, что новая конфигурация – плохая идея. Всего лишь повысив голос, я могу отнять Келенли у Галлата. Я могу уничтожить его, как он уничтожил Тетлеву. Но это глупая, бесполезная мысль, потому что как я могу испытать свою силу на нем, не сделав больно ей? Я и так причиню ей достаточно страданий, когда мы обратим мощность Планетарного Движителя на него самого. Она должна пережить начальный спазм магии; даже если она в контакте с любым устройством потока, у нее хватит мастерства, чтобы отвести обратное воздействие. Потом она станет просто еще одной выжившей, равной с остальными в страданиях. Никто не будет знать, что она такое на самом деле – она или ее ребенок, если он станет как она. Как мы. Мы освободим ее… чтобы она боролась за существование вместе с остальными. Но ведь это лучше, чем иллюзия безопасности в золотой клетке, не так ли? Лучше, чем все, что ты дал бы ей, думаю я о Галлате. – Хорошо, – говорю я. Он чуть расслабляется. Галлат покидает мою комнату и возвращается в смотровую вместе с прочими проводниками. Я один. Я никогда не одинок, остальные со мной. Поступает сигнал начинать, когда само мгновение словно затаило дыхание. Мы готовы. Сначала сеть. Поскольку мы настроены друг на друга, модулировать серебряные потоки и снимать сопротивление легко и приятно. Ремва работает регулятором, но едва ли нужно обуздывать кого-то из нас, чтобы мы резонировали выше или ниже или тянули с одинаковой скоростью – мы настроены друг на друга. Мы все этого хотим. Над нами, но в пределах нашей достижимости Земля тоже, кажется, гудит. Почти как нечто живое. Мы путешествовали в Сердечник и обратно в начале нашего обучения; мы путешествовали сквозь мантию и видели массивные потоки магии, которая по природе пенится и поднимается вверх из железно-никелевого сердца планеты. Отрегулировать краном эту бездонную купель будет величайшим достижением человечества. Однажды эта мысль будила во мне гордость. Теперь я делюсь этим со всеми остальными, и камнетрепетное слюдянистое мерцание горестного смешка проходит волнами сквозь всех нас. Они никогда не считали нас людьми, но сегодня мы докажем, что мы больше, чем инструмент. Даже если мы не относимся к человеческому виду, мы люди. Они больше никогда не смогут этого отрицать. Хватит глупостей. Сначала сеть, затем надо собрать фрагменты Движителя. Мы тянемся к аметисту, поскольку он ближе всего на земном шаре. Хотя мы за целый мир от него, мы знаем, что он тянет низкую ровную ноту, его накопитель пылает, переполненный энергией, пока мы погружаемся вверх в его бурное течение. Он уже закончил выкачивать остатки из терновой рощи у его корней, становясь замкнутой системой; теперь он ощущается почти живым. Когда мы уговариваем его перейти из покоя в звучную активность, он начинает пульсировать, а затем, в конце концов, мерцать по схеме, имитирующей жизнь, как включение нейромедиаторов или сокращение кишечника. Он живой? Я впервые задаюсь этим вопросом, вызванным уроками Келенли. Это вопрос состояния высокого уровня энергий, но он неразрывно связан с вопросом подобного состояния высокого уровня магии, взятой из тел людей, которые некогда смеялись, гневались, пели… Осталось ли в аметисте что-нибудь от их личностей? Если так… одобрили бы ньессы то, что мы, их карикатурные дети, намереваемся сделать? Я больше не могу тратить времени на такие мысли. Решение принято. Мы распространяем этот цикл запуска на макроуровне на всю сеть. Мы сэссим без сэссапин. Мы ощущаем изменение. Мы чувствуем его костями – поскольку мы часть этого двигателя, компоненты величайшего чуда человечества. На Земле, в сердце каждого узла Сил Анагиста по городу эхом катится звук сирен, и на сигнальных пилонах красным горит предостережение, видное издалека, пока фрагменты один за другим начинают монотонно петь, и мерцать, и выходить из гнезд. Мое дыхание учащается, когда я, в резонансе с остальными, чувствую поначалу отделение кристалла от более грубого камня, тягу, когда мы вспыхиваем и начинаем пульсировать вместе с изменением состояний магии и начинаем подниматься… (Здесь возникает заминка, короткая и едва заметная в этот опьяняющий момент, хотя и пылающая в линзах памяти. Некоторые фрагменты причиняют нам боль, небольшую, выходя из гнезд. Мы ощущаем царапанье металла, которого быть не должно, скрежет игл по нашей кристаллической коже. Мы ощущаем дуновение ржавчины. Это краткая боль и забывается быстро, как и любой укол иглы. Только потом мы это вспомним и будем скорбеть.) …подниматься, и гудеть, и вращаться. Я делаю глубокий вдох, когда гнезда и городские пейзажи вокруг них уходят вниз. Сил Анагист переключается на резервные энергетические системы; их должно хватить до момента включения Геоаркании. Но эти мирские вопросы сейчас не важны. Я теку, лечу, падаю вверх в стремительный свет – пурпурный, индиговый, лиловый или золотой – шпинель, топаз, гранат и сапфир – сколько их, такие яркие! Такие живые от нарастающей мощности. (Такие живые, снова думаю я, и от этой мысли по сети проходит дрожь, поскольку об этом подумали и Гэва, и Душва, и Ремва, который направляет нас к цели треском, подобным разлому: Идиоты, мы погибнем, если вы не сфокусируетесь! Потому я отпускаю эту мысль.) И – ах, да, в центре экрана, в центре нашего сознания, как пылающее око, взирающее на добычу, – оникс. Расположенный так, как в последний раз попросила его Келенли, над Сердечником. Я не нервничаю, говорю себе я, устремляясь к нему. Оникс не похож на остальные фрагменты. Даже лунный камень по сравнению с ним спокоен – в конце концов, он всего лишь зеркало. Но оникс могуч, пугающ, темнее темного, непостижим. Если остальные фрагменты надо найти и активно привлечь, этот вцепляется в мое сознание, как только я приближаюсь, пытаясь втянуть меня глубже в свои грозные конвекционные потоки серебра. Когда я прежде связывался с ним, оникс отверг меня, как и всех остальных по очереди. Лучшие магесты Сил Анагиста не могли понять, почему – но теперь, когда я предлагаю себя, и оникс выбирает меня, я внезапно осознаю, почему так. Оникс живой. То, что при контакте с другими фрагментами было всего лишь вопросом, здесь становится ответом: он сэссит меня. Он изучает меня, касается меня своим присутствием, которое внезапно оказывается неоспоримым. И в тот самый момент, когда я понимаю это, и у меня есть достаточно времени, чтобы со страхом подумать – что все эти личности думают обо мне, своем жалком потомке, сделанном из сплава их генов с ненавистью их губителей… …я постигаю, наконец, тайну магестрии, которую даже ньессы скорее просто принимали, чем понимали. В конце концов, это магия, не наука. В ней всегда будут моменты, которых никто не поймет. Но теперь я знаю: вложи достаточно магии в нечто неживое, и оно станет живым. Вложи достаточно жизней в матрицу памяти, и она сохранит нечто вроде коллективного разума. Они помнят ужас и зверства всем, что осталось от них – своими душами, если хочешь. И оникс поддается мне сейчас, поскольку в конце концов понимает, что я тоже знал боль. Мои глаза открылись, и я увидел собственные эксплуатацию и унижение. Конечно, я испуган и зол, и уязвлен, но оникс не презирает меня за эти чувства. Однако он ищет чего-то еще, чего-то большего и, наконец, находит это в маленьком горящем узле в моем сердце – решимость. Я посвятил себя созданию из всех этих неправильностей чего-то правильного. Это то, чего желает оникс. Справедливости. И поскольку я хочу того же – я открываю свои плотские глаза. – Я связался с контрольным кабошоном, – отчитываюсь я проводникам. – Подтверждаю, – говорит Галлат, глядя на экран, где отдел биомагестрии мониторит наши нейроарканные связи. Наблюдатели начинают аплодировать, и внезапно я ощущаю презрение к ним. Их неуклюжие инструменты и их слабые, примитивные сэссапины, наконец, сказали им то, что для нас очевидно, как дыхание. Планетарный Движитель успешно запущен. Теперь, когда запущены все фрагменты, каждый поднимается, гудит и мерцает над всеми двумястами пятьюдесятью шестью городами-узлами и сейсмическими энергетическими точками, мы начинаем цикл ускорения. Между фрагментами сначала загораются бледные поточные буферы, затем мы повторно запускаем цикл более глубоких драгоценнокаменных тонов генераторов. Оникс отмечает начало цикла одиночным, тяжелым звуковым ударом, от которого рябью идет Полушарный океан. Кожа моя натянута, сердце колотится. Где-то в ином пространстве я стискиваю кулаки. Мы сделали это, наперекор ничтожному разделению шести тел и двухсот пятидесяти шести рук и ног и одного огромного черного пульсирующего сердца. Мой рот открывается (наши рты открываются), когда оникс настраивается совершенным образом для направления бесконечно кипящей земной магии туда, где глубоко-глубоко внизу лежит ее обнаженное сердце. Ради этого момента мы были созданы. Теперь, должны мы сказать. Здесь и сейчас, осуществить связь, и мы замкнем потоки сырой магии планеты в бесконечный цикл служения человечеству. Поскольку вот для чего на самом деле создали нас силанагистанцы: для подтверждения своей философии. Жизнь священна в Сил Анагисте – как и должно быть, ибо город сжигает жизнь как топливо ради своей славы. Ньессы были не первым народом, которые он перемолол своей пастью, просто это пример последнего и наиболее жестокого истребления множества жизней. Но для общества, построенного на угнетении, нет большей угрозы, чем если не останется ни единого угнетаемого. И теперь, если ничего не сделать, Сил Анагисту придется вновь найти способ разделить свой народ на подгруппы и измыслить причину для конфликтов между ними. Магии, получаемой из растений и генджинированной фауны, недостаточно; кто-то обязан страдать, если остальные упиваются роскошью. Лучше пусть страдает Земля, считает Сил Анагист. Лучше поработить огромный неодушевленный объект, который не чувствует боли и не будет сопротивляться. Лучше Геоаркания. Но это обоснование все равно порочно, поскольку Сил Анагист сам по себе нежизнеспособен. Он паразит – его жажда магии растет с каждой каплей, которую он глотает. Сердце Земли не бесконечно. В конце концов, через пятьдесят тысяч лет оно тоже иссякнет. И все погибнет. Все, что мы делаем, бесполезно, и Геоаркания – ложь. И если мы поможем Сил Анагисту и дальше идти по этому пути, нам придется сказать – То, что сделали с нами, справедливо и неизбежно. Нет. Что же, вместо этого мы сказали – Сейчас. Здесь, сейчас, соединение: бледные фрагменты с темными, все фрагменты с ониксом, а оникс… опять с Сил Анагистом. Мы полностью отделяем лунный камень от контура. Теперь вся мощность, запасенная во фрагментах, хлынет в город, и когда Планетарный Движитель умрет, умрет и Сил Анагист. Все начинается и заканчивается задолго до того, как инструменты проводников успевают хотя бы зарегистрировать проблему. Поскольку остальные соединены со мной, наша нота замолкает, когда мы затихаем и ждем, когда нас захлестнет обратная петля отдачи. Я чувствую себя удовлетворенным. Хорошо будет умереть не в одиночку.