– То есть… значит… – Тебе приходится сделать глубокий вдох. – Значит, это он? Алебастр. Он… он… Ты не можешь заставить себя вымолвить это слово. Мгновение, и Хоа стоит лицом к тебе с сочувственным выражением лица, но еще почему-то предостерегающим. – Решетка не всегда формируется совершенной, Иссун, – говорит он ласковым тоном. – Но если даже и так, всегда есть… потеря данных. Ты понятия не имеешь, что это значит, и все же тебя трясет. Почему? Ты знаешь, почему. Ты повышаешь голос. – Хоа, если это Алебастр, если я смогу поговорить с ним… – Нет. – Ржавь, почему нет? – Во-первых, потому что это должен быть его выбор. – Голос более жесткий. Укоризненный. Ты вздрагиваешь. – Что еще важнее – мы вначале хрупки, как все новые создания. У нас уходят столетия, у тех, кто личность, на то, чтобы… остыть. Даже слабейшее давление – вроде тебя, требующее, чтобы он подстроился под твои нужды, а не под свои, – может повлиять на окончательное формирование его личности. Ты неожиданно для себя делаешь шаг назад – ты не понимала, что стоишь так близко к нему. А затем ты горбишься. Алебастр жив – и не жив. Похож ли камнеед Алебастр хоть немного на того человека из плоти крови, которого ты знала? Имеет ли это значение теперь, когда он так сильно преобразился? – Я вновь потеряла его, – шепчешь ты. Поначалу кажется, что Хоа не движется, но затем по твоему боку проходит порыв воздуха, и внезапно твердая рука касается внутренней части твоей, мягкой. – Он будет жить вечно, – говорит Хоа так тихо, насколько способен его гулкий голос. – Пока существует Земля, часть того, кем он был, будет жить тоже. Это для тебя все еще существует опасность погибнуть. – Он замолкает. – Но если ты решишь не заканчивать того, что мы начали, я пойму. Ты поднимаешь взгляд и тут, может, во второй или третий раз думаешь, что понимаешь его. Он знает, что ты беременна. Может, он узнал об этом раньше тебя, хотя что это значит для него, ты понятия не имеешь. Он знает и подоплеку твоих мыслей об Алебастре и говорит… что ты не одна. Что неправда, что у тебя ничего нет. У тебя есть Хоа, Юкка, Тонки и, может быть, Хьярка – друзья, которые видели тебя во всей чудовищности рогги и, несмотря на это, приняли тебя. И у тебя есть Лерна – спокойно-требовательный, упорный Лерна, который не сдается, не терпит твоих оправданий и не притворяется, что любовь устраняет страдания. Он отец очередного твоего ребенка, который, вероятно, будет красивым. Пока все твои дети были красивы. Красивы и могущественны. Ты закрываешь глаза, чтобы не сожалеть. Но из-за этого в твои уши вторгается шум города, и ты вздрагиваешь, услышав принесенный ветром с самого низа смех. Вероятно, от одного из общинных костров. И это напоминает тебе о том, что у тебя есть еще и Кастрима, если ты этого хочешь. Эта нелепая община из неприятных людей, которых невозможно представить вместе, за которую ты сражалась и которая, пусть и неохотно, сражалась за тебя. Твой рот растягивается в улыбке. – Нет, – говоришь ты. – Я сделаю то, что нужно. Хоа рассматривает тебя. – Ты уверена. Конечно. Ничего не изменилось. Мир сломался, и ты можешь его починить – это обязали тебя сделать Алебастр и Лерна. Кастрима – дополнительная причина сделать это, не менее. И ты перестала трусить и отправилась искать Нэссун. Даже если она тебя ненавидит. Даже если тебе придется одной столкнуться с ужасным миром. Даже если ты самая плохая мать на свете… ты сделала что могла. И, возможно, это значит, что сейчас ты делаешь выбор между своими детьми – у кого лучший шанс на выживание. Но это ничем не отличается от того, что приходилось делать матерям с начала мира: жертвовать настоящим ради надежды на лучшее будущее. Если жертва сейчас тяжелее, чем прежде… что же. Да будет так. В конце концов, это тоже работа матери, и ты десятиколечница. Ты об этом позаботишься. – Так чего мы ждем? – спрашиваешь ты. – Лишь тебя, – отвечает Хоа. – Верно. Сколько у нас времени? – Перигей через два дня. Я могу доставить тебя в Сердечник за день. – Хорошо. – Ты делаешь глубокий вдох. – Мне надо попрощаться. С полнейшей легкой небрежностью Хоа говорит: – Я могу взять остальных с нами. О. Ты же хочешь этого, не так ли? Ты не хочешь быть одной в конце. Хочешь чувствовать за спиной непоколебимое присутствие Лерны. Тонки взбесится, если не получит шанса увидеть Сердечник, если ты оставишь ее. Хьярка будет в ярости, если ты возьмешь Тонки без нее. Данель хочет создать хронику преображения мира, чтобы затмить доводы экваториальных лористов. Юкка же… – Нет. – Ты мрачнеешь и вздыхаешь. – Снова становлюсь эгоисткой. Кастрима нуждается в Юкке. И все они и так настрадались. Хоа просто смотрит на тебя. Как, ржавь, ему удается передавать такие эмоции каменным лицом? Даже если это холодный скепсис по поводу всего твоего самоедства. Ты издаешь смешок – и он ржавый. Был немного. – Я думаю, – медленно говорит Хоа, – что если ты кого-то любишь, то не тебе выбирать, как тебя будут любить в ответ. Сколько же слоев в пласте этого утверждения. Ну что же. Ладно. Это не о тебе. Все меняется Зимой – и часть тебя устала, наконец, от повести об одинокой, жаждущей мести женщине. Может, Нэссун – не единственная, ради кого тебе нужен дом. И, может быть, даже тебе не стоит пытаться изменить мир в одиночку. – Ну так пойдем, спросим их, – говоришь ты. – А потом отправимся искать мою маленькую девочку. * * * Кому: Ятру Инноватору Дибарс. От: Альмы Инноватора Дибарс. Меня просили сообщить тебе о прекращении финансирования. Ты должен вернуться в Университет немедленно с минимальными возможными издержками. И поскольку я тебя знаю, старый друг, позволь добавить следующее. Ты веришь в логику. Ты думаешь, что наши высокочтимые коллеги не подвержены предвзятости или политике перед лицом неумолимых фактов. Именно поэтому тебя никогда на милю не подпустят к Комитету по выделению фондов, несмотря на все твои титулы. Нас финансирует Старая Санзе. Семьи столь древние, что в их библиотеках есть книги старше всех Университетов – и они не позволят нам к ним прикоснуться. Как думаешь, почему эти семьи такие древние, Ятр? Почему Санзе продержалась так долго? Вовсе не из-за Предания Камня. Нельзя просто так прийти к таким людям и просить денег на исследовательский проект, который делает из рогг героев! Просто нельзя. Их же кондратий хватит, а когда они придут в себя, они тебе голову оторвут. Они уничтожат тебя так же, как любую угрозу их состоянию и наследию. Да, я знаю, ты думаешь, что делаешь совершенно иное, но это так. И если этого недостаточно, вот факт, который должен быть достаточно логичным даже для тебя: Стражи начинают задавать вопросы. Не знаю, почему. Никто не знает, что движет этими чудовищами. Но именно потому я проголосовал вместе с большинством Комитета, даже если теперь ты меня возненавидишь. Я хочу, чтобы ты остался в живых, старина, а не валялся в переулке со стеклянным кинжалом в сердце. Извини. Доброго пути домой. 12 Нэссун, не одна СЕРДЕЧНИК МОЛЧИТ. Нэссун замечает это, когда трансмаль, в котором они пронзили планету, выныривает на соответствующей станции на другой стороне света. Она расположена в одном из странных наклонных зданий, окружающих массивную дыру в центре Сердечника. Она зовет на помощь, зовет хоть кого-нибудь, плачет, когда дверь трансмаля открывается и она тащит обмякшее, не реагирующее тело Шаффы по молчаливым коридорам и затем по молчаливым улицам. Он большой и тяжелый, так что хотя она так и эдак пытается применить магию, чтобы тащить его, ничего не выходит – магия не предназначена для чего-то такого грубого и локализованного, да и концентрация в этот момент у нее плохая. Она отволакивает его всего на квартал или около того, прежде чем тоже падает от измождения. * * * Какой-то ржавый день какого-то ржавого года. Нашел эти книги, пустые. Материал, из которого они сделаны, – не бумага. Толще. Согнуть нелегко. Наверное, хорошая вещь, иначе уже стала бы пылью. Сохранить мои слова для вечности! Ха! Это дольше, чем продержится мой ржавый разум. Не знаю, что написать. Иннон рассмеялся бы и сказал – пиши о сексе. Ладно, итак: я сегодня онанировал впервые с того момента, как С утянула меня сюда. Подумал о нем в процессе и не смог закончить. Может, я слишком стар? Так сказала бы Сиен. Она была бы в бешенстве, что я все еще могу ее обрюхатить. Забыть, как пахло от Иннона. Здесь все пахнет морем, но не так, как море возле Миова. Другая вода? Иннон пах как здешняя вода. Каждый раз, как дует ветер, я теряю частичку его. Сердечник. Как же я ненавижу это место. * * * Сердечник не совсем чтобы руины. Он не разрушен и не безлюден. Этот город на поверхности открытого, бесконечного океана представляется какой-то аномалией из зданий – не слишком высоких как по сравнению с погибшим Юменесом, так и еще раньше погибшим Сил Анагистом. Сердечник, однако, уникален как для бывшей, так и для нынешней культур. Здания Сердечника построены прочно, из нержавеющего металла, странных полимеров и прочих материалов, способных противостоять частым ураганным соленым ветрам, преобладающим в этой части мира. Те немногие растения, что растут здесь в парках, созданных давным-давно, – уже давно не милые декоративные тепличные создания, любимые строителями Сердечника. Деревья Сердечника – гибридизированные одичавшие потомки первоначального ландшафтного дизайна – огромные, древовидные, скрученные ветром. Они давно вырвались из прежних ухоженных клумб и резервуаров и теперь расползлись по тротуарам из прессованного волокна. В отличие от архитектуры Сил Анагиста, здесь много более острых углов, чтобы минимизировать сопротивление зданий ветру.