– Пришлось прикончить Чету, – спокойно говорит он. Чета, насколько ты знаешь, одна из трех Опор, подстреленных реннанитами, – по иронии судьбы, она сама бывшая реннанитка, зачисленная в армию вместе с Данель. – Остальные двое, вероятно, выживут, но болт пробил Чете живот. Смерть была бы медленной и ужасной. Хотя здесь полно обезболивающих. – Он вздыхает и трет глаза. – Ты видела… это… в проволочном кресле. Ты киваешь, медлишь, затем касаешься его руки. Он не особо потрясен, как ты с облегчением понимаешь, но порой любому нужны маленькие утешения. Напоминание, что он не один и что не все безнадежно. Потому ты говоришь: – Если мне удастся закрыть Разлом, может, вам и не понадобятся узловики. – Ты не уверена в этом, но надеешься. Он легонько сжимает твою руку. Замечательно осознавать, что он никогда не является инициатором ваших контактов. Он ждет твоей инициативы, а затем отвечает на твой жест с той же или меньшей интенсивностью, что и ты. Он уважает твои границы, острые и на волосок от срыва. Ты все эти годы и не подозревала, что он настолько наблюдателен, – но сейчас-то должна была догадаться. Он много лет назад понял, что ты ороген, просто наблюдая за тобой. Иннону, думаешь ты, он не понравился бы. Словно услышав твои мысли, Лерна смотрит на тебя беспокойным взглядом. – Я думал кое о чем тебе не рассказывать, – говорит он. – Или, скорее, не указывать на то, чего ты, вероятно, предпочитаешь не замечать. – Ничего себе вступление. Он еле заметно улыбается, затем вздыхает и смотрит на ваши сжатые руки, и улыбка его гаснет. Этот момент тонкий; напряжение растет в тебе, поскольку это так непохоже на него. Наконец он вздыхает. – Когда в последний раз у тебя была менструация? – Как… – ты осекаешься. Срань. Срань. Ты молчишь, и Лерна вздыхает, прислонившись головой к стене. Ты пытаешься придумывать объяснения. Голод. Чрезвычайная физическая нагрузка. Тебе сорок четыре года – так ты думаешь. Ты не можешь припомнить, какой сейчас месяц. Шансы ниже, чем были у Кастримы на выживание в пустыне. Но… у тебя всю жизнь были сильные и регулярные месячные, прерываясь лишь в трех случаях. Трех важных случаях. Именно потому Эпицентр и решил размножить тебя. Приличная орогения и хорошие бедра срединницы. Ты знала. Лерна прав. На каком-то уровне ты замечала. А затем решила не замечать, поскольку – Лерна рядом с тобой какое-то время молчит, глядя как община отдыхает, и рука его безвольна в твоей. Очень тихо он говорит: – Я верно понимаю, что тебе нужно завершить твое дело в Сердечнике к определенному времени? Тон его слишком формален. Ты вздыхаешь, закрываешь глаза. – Да. – Скоро? Хоа сказал тебе, что перигей – когда Луна ближе всего – наступит через несколько дней. После этого она пройдет мимо Земли, наберет скорость и снова улетит к далеким звездам или где еще была все это время. Если не поймать ее тогда, то никогда. – Да, – говоришь ты. Ты устала. Ты… обижена. – Очень скоро. Ты не обсуждала этого и, вероятно, должна это сделать ради ваших отношений. У тебя никогда не было необходимости это обсуждать, поскольку и говорить было нечего. Лерна говорит: – Использование всех обелисков однажды сделало это с твоей рукой. Ты невольно смотришь на культю. – Да. – Ты знаешь, в какую сторону пойдет этот разговор, потому решаешь перейти сразу к завершению. – Именно ты спрашивал меня, что я собираюсь сделать с Зимой. Он вздыхает. – Я был зол. – Но прав. – Его рука чуть вздрагивает поверх твоей. – Что если я попрошу тебя не делать этого? Ты не смеешься. Иначе смех был бы злым, а он этого не заслуживает. Вместо этого ты вздыхаешь и укладываешься, толкая его, пока он не делает то же самое. Он чуть короче тебя, так что ты обнимаешь его со спины. От этого ты, конечно же, утыкаешься носом в его седые волосы, но он тоже побывал в душе, так что ты не против. У него хороший запах. Здоровый. – Ты не просил, – говоришь ты ему в затылок. – А если бы попросил? – Это сказано устало и бесцветно. Он не попросил бы. Ты целуешь его в шею. – Я бы сказала «ладно», и нас стало бы трое, и мы оставались бы вместе, пока не умерли бы от пепельного легкого. – Он снова берет тебя за руку. На сей раз инициатива не твоя, но тебе все равно. – Пообещай, – говорит он. Он не дожидается твоего ответа и засыпает. * * * Через четыре дня вы добираетесь до Реннаниса. Хорошая новость в том, что пеплопад больше вас не допекает. Разлом слишком близко, и Стена выбрасывает более легкие частицы наверх; больше вам не придется об этом беспокоиться. Но вместо этого возникают периодические выбросы воспламеняющегося материала – лапиллей, крохотных кусочков вулканического материала, слишком крупных, чтобы их вдохнуть, но горящих на лету. Данель говорит, что реннаниты называют это искропадом, он по большей части не опасен, хотя надо держать в стратегических точках канистры с водой, на случай если какая-то искра что-то подожжет. Но более зрелищной является пляска молний над горизонтом города, так близко к Стене. Инноваторов это восхищает. Тонки говорит, что существует множество способов использовать надежные молнии. (Ты пялишься на нее, словно это сказала не Тонки.) Однако ни одна молния не попадает в землю – только в высокие здания, которые все снабжены громоотводами прежними жителями города. Это безопасно. Просто надо привыкнуть. Реннанис не совсем таков, как вы ожидали. О, это огромный город, весь в экваториальном стиле, со все еще функционирующей гидросистемой, и фильтрованная вода бежит в гладких, высоких обсидиановых стенах, на которых вырезаны внушающие ужас изображения того, что ждет врагов города. Его здания не столь красивы или впечатляющи, как в Юменесе, но ведь Юменес был величайшим из экваториальных городов, а Реннанис едва дотягивает до этого титула. «Всего полмиллиона жителей», вспоминаешь ты чью-то насмешку из прошлой жизни. Но две жизни назад ты родилась в жалкой деревушке Северного Срединья, и для той Дамайи, что еще осталась в тебе, Реннанис по-прежнему великолепен. Вас меньше тысячи на многотысячный город. Юкка приказывает всем занять небольшой комплекс зданий неподалеку от зеленых зон города. (В нем таких шестнадцать.) Бывшие жители удобно пометили городские здания цветовым кодом на основе их структурной прочности, поскольку город пережил Разлом не без потерь. Дома, помеченные зеленым крестиком, считались безопасными. Желтый означает повреждения, которые могут вызвать обрушение, особенно в случае очередного сильного толчка. Красные заметно повреждены и опасны, хотя вы видите признаки, что в них тоже жили – вероятно, те, кто предпочел иметь хоть какое-то убежище, чем стоять под пеплом. Здесь более чем достаточно зеленых домов для Кастримы, так что каждое хозяйство получает жилье с обстановкой, крепкое, с функционирующими гидро– и геосистемами. По городу бегает несколько одичавших стай расплодившихся кур и коз. Урожай на зеленых зонах, однако, погиб без полива и ухода за месяцы между тем, как ты убила реннанитов, и приходом Кастримы. Несмотря на это, среди запасов семян достаточно одуванчика и других стойких, способных выносить недостаток солнечного света съедобных растений, включая исключительно экваториальные массовые продукты вроде таро. Городские склады переполнены долгим хлебом, сыром, жирной острой колбасой, зерном и фруктами, еще больше трав и листьев, залитых маслом. Некоторые свежее прочих – их доставила в город грабительская армия. И всего этого больше, чем люди Кастримы способны съесть, даже если будут пировать каждый вечер в течение десяти лет. Это замечательно. Но есть несколько нюансов. Первый – что управлять системой очистки воды Реннаниса сложнее, чем все ожидали. Она работает автоматически и пока не сломалась, но никто не знает, как управляться с этой машинерией, если вдруг такое случится. Юкка приказывает Инноваторам в этом разобраться или создать работающую альтернативу, если оборудование выйдет из строя. Тонки в высшей степени раздражена: – Я шесть лет отучилась в Седьмом, чтобы дерьмо фильтровать? – Но, несмотря на жалобы, она берется за дело. Второй нюанс в том, что Кастрима никоим образом не сможет охранять периметр городских стен. Город просто слишком велик, а вас слишком мало. Пока вас защищает тот факт, что никто не пойдет на север, если не припрет. Если кто, однако, придет как завоеватель, между общиной и ими не будет ничего, кроме стены. У этой проблемы решения нет. Даже орогены в военном отношении могут сделать не больше этого, поскольку здесь, в тени Разлома, орогения опасна. Армия Данель представляла собой лишнее население Реннаниса, и теперь она кормит кипячей в юго-восточном Срединье – не сказать, что тебе хочется, чтобы они оказались здесь и обошлись с вами как с незваными гостями, каковыми вы и являетесь. Юкка приказывает Селектам повысить уровень воспроизводства, но даже если они привлекут всех здоровых членов общины к делу, у Кастримы не будет достаточно людей для защиты общины в течение нескольких поколений. Делать нечего кроме как защищать любыми способами хотя бы часть города, ныне занятую общиной. – А если придет другая армия, – слышишь ты, как бормочет Юкка, – мы просто пригласим их внутрь и дадим каждому по комнате. Это должно успокоить их. Третий нюанс – и самый весомый экзистенциально, если не логистически – следующий: Кастриме приходится жить среди трупов побежденных. Статуи повсюду. Стоят на кухнях, моя посуду. Лежат в постелях, просевших или сломавшихся под их каменным весом. Поднимаются по ступеням на парапеты, чтобы сменить других на страже. Сидят в общих столовых, попивая давно высохший чай. Они в своем роде красивы с их гривами из дымчатого кварца и гладкой яшмовой кожей и одеждами из турмалина, бирюзы, граната или цитрина. На их лицах улыбки, закаченные глаза или усталая зевота – поскольку ударная волна Врат Обелисков, преобразившая их, была милосердно мгновенной. Они даже испугаться не успели. В первый день все обходят статуи по дуге. Пытаются не сидеть на их линии прямого взгляда. Иначе было бы… непочтительно. И все же Кастрима испытала как войну, которую эти люди развязали, так и жизнь беженцев в результате этой войны – и выжила. Точно таким же неуважением к мертвым Кастримы было бы позволить чувству вины затмить эту истину. Так что через день-два люди начинают просто… принимать эти статуи. А что еще сделаешь? Однако что-то в этом тревожит тебя. Как-то ночью ты бродишь по городу. Неподалеку от вашего комплекса есть здание с желтым крестиком. Оно красивое, с фасадом, покрытым резными мотивами лоз и цветов, некоторые выложены блестящей золотой фольгой. Фольга ловит свет и чуть мерцает по мере твоего приближения, углы отражения смещаются, создавая иллюзию живой, шевелящейся растительности. Это здание старше большинства других в Реннанисе. Оно нравится тебе, хотя ты и не знаешь почему. Ты поднимаешься на крышу, находя по пути только привычные комнаты, населенные статуями. Двери не заперты и распахнуты; возможно, кто-то стоял на крыше, когда случился Разлом. Ты, конечно же, проверяешь, на месте ли громоотвод, прежде чем шагнуть через порог; это же одно из самых высоких зданий в городе, хотя в нем всего шесть или семь этажей. (Всего семь, хмыкает Сиенит. Целых семь? – изумляется Дамайя. Да, всего, рявкаешь ты на обеих, чтобы заткнулись.) Здесь не только громоотвод, здесь еще и пустая водонапорная башня, так что пока ты не касаешься металлических поверхностей и не стоишь в непосредственной близости к громоотводу, ты, вероятно, не погибнешь. Вероятно. И там, лицом к грозовой стене Разлома, словно его поставили здесь смотреть на север еще тогда, когда цветочные мотивы были новыми, ждет Хоа. – Здесь не так много статуй, как должно было бы быть, – говоришь ты, вставая рядом с ним. Ты не можешь не проследить за взглядом Хоа. Отсюда ты все равно не можешь видеть самого Разлома; похоже, что между городом и этим чудовищем лежит мертвый дождевой лес и какие-то холмы. Однако Стена достаточно омерзительна. И, возможно, один экзистенциальный ужас встречать лицом к лицу легче, чем другой, но ты помнишь, как использовала Врата Обелисков против этих людей, скрутив магию между их клетками и превратив мельчайшие их частички из углерода в кремний. Данель рассказывала тебе, каким перенаселенным был Реннанис – настолько, что ради выживания пришлось высылать завоевательные армии. Однако теперь город не перенаселен статуями. Есть признаки, что некогда, однако, был: есть статуи, погруженные в разговор с собеседниками, которых вроде недостает; только двое сидят за столом, накрытым на шестерых. В одном более крупном здании с зеленым крестиком в постели лежит обнаженная статуя с открытым ртом, навеки торчащим пенисом, поднятыми вверх бедрами и руками, словно бы охватывающими чьи-то ноги. Но он один. Чья-то жестокая, отвратительная шутка. – Мои сородичи неразборчивы в пище, – говорит Хоа. Да, именно это ты и боялась услышать. – И, похоже, ржавски голодны? Здесь было много народу. Большинства не хватает. – Мы тоже бережем избыточный ресурс на потом, Иссун. Ты трешь лицо оставшейся рукой, пытаясь не представлять огромную кладовую камнеедов, набитую яркими разноцветными статуями. У тебя не получается. – Злой Земля. Так чего же ты возишься со мной? Я… не такая легкая добыча, как эти. – Моим младшим сородичам надо стать крепче. Мне – нет. – Интонация Хоа чуть заметно меняется. Ты уже знаешь его – это презрение. Он гордое создание (даже сам он это признает). – Они плохо сделаны, слабы, чуть лучше тварей. Мы были так одиноки все эти годы и поначалу понятия не имели, что делать. Эти голодные – результат нашей неловкости. Ты колеблешься, не понимая, действительно ли тебе хочется узнать… но ты уже несколько лет как перестала быть трусихой. Так что ты ожесточаешься, поворачиваешься к нему и говоришь: – И сейчас вы делаете очередного. Не так ли? Из меня. Ведь если это для вас не вопрос еды, значит, это… воспроизводство. – Чудовищное воспроизводство, если оно зависит от смерти человеческого существа в результате окаменения. И в этом должно быть нечто большее, чем просто превращение людей в камень. Ты вспоминаешь о киркхуше в дорожном доме, о Джидже, о женщине в Кастриме, которую ты убила. Ты думаешь о том, как ты ударила ее, размазала магией за не то чтобы преступление – она заставила тебя заново пережить смерть Уке. Но в конце жизни Алебастр был не тем же самым, что ты сделала из этой женщины. Она была сверкающей, разноцветной коллекцией драгоценных камней. Он был уродливым комком коричневого камня – и все же этот коричневый камень был тонко сделан, точно обработан, тщательно, в то время как женщина под красивой поверхностью представляла собой беспорядочную мешанину. Хоа молчит, что само по себе является ответом. И тут ты, наконец, вспоминаешь. Сурьма, через несколько мгновений после того, как ты закрыла Врата Обелисков, но прежде, чем ты впала в постмагический травматический сон. Рядом с ней другой камнеед, странный в своей белизне, тревожащий своей знакомостью. О, Злой Земля, ты не хочешь этого знать, но… – Сурьма использовала этот… – Слишком маленький комок коричневого камня. – Использовала Алебастра. Как сырье для… о, ржавь, чтобы сделать другого камнееда. И она сделала его похожим на него. – Ты снова ненавидишь Сурьму. – Он сам выбрал внешность. Мы все выбираем. Это выбивает твою ярость из нарастающей спирали. Твой желудок сжимается, на сей раз не от отвращения.