Поскольку ничего больше не остается, люди начинают терять надежду. По ту сторону пустыни, говорит всем Данель у костра как-то ночью, есть еще один имперский тракт, по которому можно идти. По которому легко дойти до самого Реннаниса. Это регион речной дельты, с хорошей землей, некогда житница Экваториалей. Вокруг любой общины полно заброшенных ферм. Армия Данель хорошо фуражировала там по пути на юг. Если сможете пройти через пустыню, там будет еда. Если сможете пройти через пустыню. Ты знаешь, чем это кончится. Не так ли? Как ты можешь сидеть здесь и слушать эти байки, если знаешь? Но порой большее значение имеет ход игры, а не ее конец. Вот и конец: около одиннадцати сотен душ вступили в пустыню, и чуть более восьми сотен и пятидесяти достигают Имперского тракта. На несколько дней община, по сути, разбредается. Отчаявшиеся люди более не желают ждать, пока Охотники должным порядком добудут пропитание, они, шатаясь, копаются в земле, добывая полусгнившие клубни, горькие корешки и едва съедобные древесные корни. Земля вокруг неухоженная, безлесная, полупустынная, полуплодородная, население давно вырезано реннанитами. Чтобы не потерять слишком многих, Юкка приказывает разбить лагерь на старой ферме с несколькими еще уцелевшими амбарами. Стены, за исключением основных структур, продержались не так хорошо, но и не упали. Ей были нужны крыши, поскольку на краю пустыни все еще идет дождь, хотя не такой сильный и с перерывами. Хотя бы в сухом месте поспать, и то хорошо. Юкка дает три дня. За это время люди возвращаются назад по двое-трое, некоторые приносят пищу, которой делятся с теми, кто слишком слаб для фуражировки. Охотники, которые сочли нужным вернуться, приносят рыбу с берега относительно близкой реки. Один из них находит вещь, которая спасает вас, вещь, которая кажется жизнью после той смерти, что тянется за вами: захоронку какого-то фермера, кукурузную муку, запечатанную в глиняных горшках и спрятанную под половицами разрушенного дома. Вам не с чем ее смешать, нет ни молока, ни яиц, одна кислая вода, но Предание Камня гласит: еда – то, что питает. В эту ночь община пирует жареной мучной кашицей. Один горшок треснул и кишит мучными червями, но что за дело! Дополнительный белок. Многие не вернулись. Это Зима. Все меняется. По истечении третьего дня Юкка объявляет, что все, кто еще остался в лагере – Кастрима; тот, кто не вернулся, нынче неприкаянный и пепел с ними. Это проще, чем гадать, как они могли умереть или кто их мог убить. Что осталось от группы, сворачивают лагерь. Вы идете на север. * * * Не слишком ли быстро я закончил? Возможно, трагедии не следует подытоживать так резко. Я хотел быть милосердным, не жестоким. Тебе пришлось жить среди жестокости… но удаленность и отстраненность лечат. Иногда. Я мог бы забрать тебя из пустыни. Ты не должна была страдать вместе с ними. И все же… они стали частью тебя, люди этой общины. Твоими друзьями. Тебе надо было позаботиться о них. Страдание – твое лекарство, по крайней мере, сейчас. Чтобы ты не считала меня бесчеловечным, камнем, я помогал, как мог. Некоторые из зверей, лежащих в спячке под песком, способны охотиться на людей – ты знала это? Некоторые проснулись после того, как вы прошли, но я удержал их. Одна из деревянных тележных осей почти растворилась от дождя и начала прогибаться, хотя никто из вас не заметил этого. Я трансмутировал дерево – окаменил, если ты предпочитаешь думать так – так что оно продержится. Именно я сдвинул побитую молью тряпку на той заброшенной ферме, чтобы ваш Охотник нашел муку. Онтраг, которая не говорила Юкке об усиливающейся боли в боку и груди, а также одышке, недолго прожила после того, как община оставила ее. Я вернулся к ней в ту ночь, когда она умерла, и отвел ту боль, которую она чувствовала. (Ты слышала ту песню. Сурьма пела ее для Алебастра однажды. И я спою ее для тебя, если…) Она не была одна под конец. Утешает ли это тебя? Надеюсь. Я все еще человек, я же говорил тебе. Твое мнение имеет для меня значение. Кастрима выжила, это тоже имеет значение. Ты выжила. По крайней мере, сейчас. И в конце концов, чуть позже, вы достигаете южной границы территории Реннаниса. * * * Честь – для времени безопасности, выживание – в час угрозы. Необходимость – единственный закон. Табличка Третья, «Структуры», стих четвертый 10 Нэссун, сквозь огонь ВСЕ ЭТО ПРОИСХОДИТ В ЗЕМЛЕ. Мне – знать и делиться с тобой. Ей – страдать. Извини. Внутри отливающей перламутром повозки стены украшены изящным рисунком лоз, сделанным чем-то, похожим с виду на золото. Нэссун не уверена, является ли этот металл чисто декоративным или имеет какое-то предназначение. Твердые гладкие сиденья пастельных цветов сделаны в виде створок раковин мидий, которые она ела когда-то в Найденной Луне, и имеют удивительно мягкую обивку. Они прикреплены к полу, обнаруживает Нэссун, и все же их можно крутить из стороны в сторону и откидывать спинку. Она понятия не имеет, из чего они сделаны. К ее изумлению, когда они устраиваются, в воздухе звучит голос. Женский, вежливый, отстраненный и каким-то образом успокаивающий. Язык… непонятен и совершенно незнаком. Однако произношение слогов такое же, как в санзе-мэте, и что-то в ритмике предложений, порядке слов соответствует ожиданиям Нэссун. Она подозревает, что часть первого предложения – приветствие. Она думает, что слово, повторяющееся в промежутках между произнесенными тоном приказа отрывками, может быть смягчающим, чем-то вроде пожалуйста. Остальное, однако, полностью чуждо. Голос звучит лишь короткое время, затем замолкает. Нэссун бросает взгляд на Шаффу и с удивлением видит, что он хмурится, глаза сосредоточенно сузились – хотя это отчасти от напряжения в его челюстях и еле заметной бледности вокруг губ. Серебро снова терзает его, и сейчас сильно. И все же он поднимает на нее взгляд с чем-то вроде удивления. – Я помню этот язык, – говорит он. – Эти странные слова? Что они говорят? – Что эта… – Он кривится. – Штука. Она называется трансмаль. Объявление говорит, что она покидает этот город и начинает переход в Сердечник через две минуты и прибудет туда через шесть часов. Говорится еще что-то о другом транспорте, других маршрутах, обратных поездках в разные… узлы? Не помню, что это значит. И она надеется, что нам понравится поездка. – Он натянуто улыбается. – О. – Довольная, Нэссун немного ерзает в своем кресле. Шесть часов для путешествия на ту сторону планеты? Так чего удивляться, ведь эти люди построили обелиски. Делать вроде бы нечего, кроме как устроиться поудобнее. Нэссун осторожно снимает свой рюкзак и вешает на спинку кресла. При этом она замечает, что весь пол вроде как зарос лишайниками, хотя это не может быть от природы или случайно – они цветут приятными регулярными узорами. Она тянется к полу и обнаруживает, что он мягкий, как ковер. Шаффа более беспокоен, он расхаживает по уютному пространству этого самого… трансмаля… и то и дело касается его золотых прожилок. Он расхаживает медленно, методично, но это нехарактерно для него, и Нэссун тоже начинает беспокоиться. – Я бывал здесь, – бормочет он. – Что? – Она слышала его слова. Она просто озадачена. – В этом трансмале. Возможно, сидел в этом же самом кресле. Я был здесь, я чувствую. И этот язык – не помню даже, чтобы я слышал его, и все же. – Внезапно он оскаливает зубы и запускает пальцы в волосы. – Знакомо, но нет, нет… контекста! Смысла! Что-то в этом путешествии не так. Что-то не так, и я не помню, что именно. Сколько Нэссун знает Шаффу, в нем всегда был надлом, но сейчас впервые он показался ей травмированным. Он говорит быстрее, слова налетают друг на друга. В том, как его глаза мечутся по интерьеру трансмаля, есть некая странность, заставляющая Нэссун думать, что он видит то, чего здесь нет. Стараясь скрыть тревогу, она хлопает рукой по раковине-креслу рядом с ней. – Оно достаточно мягкое, чтобы в нем поспать, Шаффа. Это слишком очевидное предложение, но он оборачивается к ней, и на мгновение затравленное напряженное выражение его лица смягчается. – Ты всегда так волнуешься за меня, малышка. – Но, как она и надеялась, это гасит его беспокойство, и он садится. Как только он это делает – Нэссун подскакивает – снова слышится голос. Он задает вопрос. Шаффа сдвигает брови и медленно переводит: – Она – я думаю, это голос трансмаля. Она сейчас обращается конкретно к нам. Это не просто объявление. Нэссун ерзает, внезапно ей становится не так уютно внутри этой штуки. – Она говорит. Она живая? – Я не уверен, что различие между живым существом и неживым предметом имело значение для тех, кто создал это место. И все же… – Он медлит, затем повышает голос, чтобы неуверенно произнести странные слова. Голос отвечает снова, повторяя нечто, что Нэссун уже слышала прежде. Она не уверена, где эти слова начинаются или кончаются, но слоги те же самые. – Оно говорит, что мы приближаемся к точке перехода. Оно спрашивает, готовы ли мы… к испытанию? – Он раздраженно мотает головой. – Чтобы что-то увидеть. Найти слова в нашем языке труднее, чем понять, что она сказала. Нэссун вся нервно дергается. Она забирается в кресло с ногами, глупо боясь сделать больно этой живой штуке. Она не уверена, о чем хочет спросить. – Нам будет больно? – Трансмалю будет больно, имеет она в виду, но не может отделаться и от мысли, что будет больно им. Голос заговаривает снова, прежде чем Шаффа успевает перевести вопрос Нэссун. – Нет, – отвечает он. Нэссун подпрыгивает от испуга, ее орогения дергается так, что она заслужила бы окрик от Иссун. – Это ты сказала нет? – в панике говорит она, окидывая взглядом стены трансмаля. Вдруг это совпадение? – Избыток биомагестрического сырья позволяет… – голос снова переходит на старый язык, но Нэссун уверена, что даже не представляла, что может услышать эти странно произносимые слова на санзе-мэте, – обработку, – завершает она. Голос звучит успокаивающе, но кажется, что он исходит из стен, и Нэссун беспокоит, что ей не на чем сосредоточить взгляд, нет лица, на которое можно было бы посмотреть, слушая его. Как вообще можно говорить без рта, без горла? Она представляет, что жгутики на внешней стороне повозки каким-то образом трутся друг о друга, как лапки насекомого, и у нее мороз по коже идет. Голос продолжает: – Перевод. – Какие-то слова. – Лингвистическое смещение. – Это звучит как санзе-мэт, но она не понимает, что это значит. Следом звучат еще несколько слов, пять непонятных. Нэссун смотрит на Шаффу, который тоже тревожно хмурится. – Как мне ответить на то, что она спрашивала раньше? – шепчет она. – Как мне сказать, что я хочу увидеть то, о чем она говорит? В ответ, хотя Нэссун не намеревалась задавать этот вопрос напрямую трансмалю, ровная стена перед ними внезапно идет круглыми черными пятнами, словно ее поверхность внезапно покрывает мерзкая плесень. Они растут и быстро сливаются, пока половина стены не становится полной чернотой. Словно они смотрят сквозь окно в чрево города, но снаружи трансмаля не на что смотреть, там лишь одна чернота. Затем на нижнем краю окна – а это действительно окно, осознает она – появляется свет; вся передняя часть трансмаля становится прозрачной. Свет прямоугольных панелей, как те, что обрамляли лестницу с поверхности, становится ярче и уходит вперед во тьму, и Нэссун может видеть стены с арочным перекрытием вокруг них. Очередной туннель, на сей раз способный вместить только трансмаль, извивается в темных скальных стенах, на удивление грубо вырубленных для строителей обелисков, так приверженных к совершенной гладкости. Трансмаль ровно бежит по туннелю, хотя и не быстро. Его толкают жгутики? Или что-то другое, чего Нэссун не способна представить? Она одновременно восхищена и немного утомлена, если такое возможно. Кажется невероятным, что нечто, двигающееся так медленно, может доставить их на другую сторону света за шесть часов. Если все эти шесть часов будут такими – езда по ровной белой колее сквозь скальный черный туннель, и нечем отвлечься кроме тревоги Шаффы и бестелесного голоса, время растянется намного дольше. И тут туннель выпрямляется и впереди Нэссун впервые видит дыру. Она небольшая. Тем не менее в ней есть нечто впечатляющее. Она находится в центре сводчатой пещеры, окруженная большим количеством световых панелей, вделанных в пол. Когда трансмаль приближается, их белый цвет меняется на ярко-красный, и Нэссун решает, что это очередное предупреждение. Внизу в дыре – зияющая тьма. Она инстинктивно пытается сэссить ее размеры – но не может. Окружность – да, всего двадцать футов. Совершенно круглая. Глубина же… она хмурится, выбирается из кресла, сосредотачивается. В ее мозгу мерцает сапфир, предлагая свою силу, но она противится; здесь слишком много того, что отвечает на серебро, на магию, причем непонятным ей образом. И в любом случае она ороген. Сэссить глубину дыры было бы просто… но эта дыра тянется глубоко, гораздо дальше ее предела чувствительности. Колея трансмаля уходит прямо в дыру, через край. Так должно быть или нет? Их цель – Сердечник. И все же Нэссун невольно ощущает прилив тревоги, настолько мощный, что он может перерасти в панику. – Шаффа! – Он немедленно протягивает ей руку. Она крепко сжимает ее, не боясь причинить ему боль. Его сила, которую он использовал лишь для ее защиты и никогда для угрозы, сейчас отчаянно необходима ей для уверенности.