— Значит, заглянув в прошлое Сноу, мы вполне возможно сможем понять, кто такой Колл, — произнесла я, многозначительно глядя на Вайята. Не обращая на меня внимания, тот обратился к Фину: — Полагаю, ты не сделал фотографию? Фин покачал головой. — Я не смог бы сделать ее, не раскрыв себя. У меня есть и другие новости. Он хочет встретиться с тобой. На мгновение мне показалось, что Фин просто забыл посмотреть на меня. Но он смотрел прямо на Вайята, чьи брови взлетели до самой линии волос. — Со мной? — он спросил в то же время, что и я: — Почему? — Он не сказал мне почему, — ответил Фин. — Я никогда не признавался, что знаю, кто ты и где находишься; он просто предположил. Он сказал, чтобы я взял тебя с собой сегодня вечером. — Только Вайята? — спросила я. — Хочешь верь, хочешь нет, Эви, но не все знают, что ты выжила — в первый раз и уж точно не во второй. — Может быть, это значит, что Колл меня знает, — заметил Вайят. Он действительно обдумывал эту встречу. Я уперла обе руки в бока. — Или Сноу знает и рассказал о тебе Коллу, и один из них хочет всадить тебе пулю между глаз. Ты не можешь… — Нет? — Он встал, сжав руки в кулаки. — Он негодяй, Эви, и он хочет встретиться со мной лицом к лицу. Как, черт возьми, часто это происходит? — Как я уже сказала, обычно перед тем, как злодей убивает ничего не подозревающего героя. Это способ подставиться, Вайят. Что-то опасное промелькнуло на его лице. — Если бы Колл позвал тебя, ты бы первой пошла, и будь я проклят, если бы стал возражать. — Я… Что? Он держал меня на крючке, и мы оба это знали. Любые протесты, которые я ему брошу, будут отклонены, потому что у меня нет для них веских причин. Только эгоистичные. Мне не нравилось быть тем, кто наблюдает со стороны. — Если это хоть как-то поможет, — проговорил Фин, — у меня не сложилось впечатления, что Колл хочет его убить. Он казался более заинтересованным в разговоре. — Он намекнул на тему разговора? — спросил Вайят. — Он вообще почти ничего не говорил. Большую часть разговора вел Сноу. Все та же болтовня о том, что расы должны сами себя охранять и наказывать виновных в преступлениях против них. — В словах Фина не прозвучало прямого обвинения; Вайят однако вздрогнул. — Вайят, — я все таки решила разобраться, — почему старейшина Кицунэ велел мне спросить тебя о ссоре Сноу с триадами? Почему именно тебя? Что ты сделал с кланом Кицунэ? Мои вопросы повисли в воздухе, как глыбы льда, холодные и непроницаемые. Вайят застыл совершенно неподвижно, его лицо ничего не выражало. Я видела там столько эмоций за такой короткий промежуток времени, что эта пустота поразила меня. Он не хотел ничего раскрывать, и все, казалось, указывало на эту самую тайну. — Ты, — произнес Фин. Широко раскрытые глаза, что-то похожее на шок в его тоне, когда он уставился на Вайята. — Ты был тем, кто убил Рейн. Вайят побледнел и, казалось, балансировал на грани рвоты. Я потянулась к нему, но он направился в другой конец комнаты. Добравшись до нее, он замер. Затем повернулся, лицо пылало, руки тряслись, каждая унция ярости была направлена на Фина. — Да, я убил ее. Я принял приказ о нейтрализации и выполнил его сам, чтобы никто больше не узнал. Особенно мои охотники. — Кто этот Рейн? — спросила я. — Лиса-оборотень, Кицунэ, называй ее как хочешь, — ответил Вайят таким же ядовитым голосом, как и выражение на его лице. — Это было четыре гребаных года назад. Почему Сноу разволновался именно сейчас? — Не знаю, — ответил Фин. — Сноу однажды упомянул это имя во время своего выступления. Он использовал ее смерть как пример того, что триады вышли из-под контроля. Я смотрела на двух кипящих от гнева мужчин. Вытягивать из них ответы было все равно что пытаться вырвать зубы пинцетом. — Почему она была убита? — спросила я. Глаза Фина сузились, а голова дернулась в сторону. Он был похож на хищную птицу, готовую к нападению, — такого зверя я еще никогда не видела. Он ждал ответа от Вайята, который продолжал свирепо смотреть на Фина. Мне хотелось стукнуть их головами друг о друга, пока ответы не выплеснутся наружу и тестостерон не исчезнет. — Официально? — уточнил Вайят. — Ее считали угрозой для сохранения человеческой расы. Я побледнела. — А неофициально? Вайят промолчал. Фин перенял эстафету и проговорил: — Она влюбилась в человека, Эви. Вот ее преступление. Она хотела любить и выйти замуж за пределами своего вида. В комнате стало на десять градусов холоднее, воздух стал гуще. Стало труднее дышать. Шок разрывал мой желудок, угрожая опрокинуть его скудное содержимое. Начальство приказало убить женщину из-за того, кого она выбрала для любви. И Вайят вызвался убить ее, чтобы другие охотники не узнали. Скрыть тот факт, что такой приказ когда-либо поступал. Если бы эта женщина была вампиром, возможно, я бы поняла. Риск заражения слишком велик, чтобы рисковать, оставляя такую пару, даже если бы я верила, что вампиры способны любить людей. Любой другой вид едва ли обладал человеческими чертами — гоблины, тролли, горгульи — многие из них несильно отличались от монстров. Терианцы всегда одновременно и были и не были угрозой смешения кровей — были потому, что могли казаться полностью человекоподобными; и не были потому, что решили жить среди нас, не нарушая статус-кво. Как сильно может навредить любовь одной женщины-оборотня к человеку? Что, если бы Аврора полюбила человека? Или Даника? Или Финеас? Их бы тоже приказали убить за это предполагаемое преступление? Комок застрял у меня в горле, подкрепленный слезами, которые я не хотела проливать. Я обратила всю силу своего замешательства на Вайята, который даже сделал шаг назад. — Почему? — единственное слово, которое я смогла произнести, и оно прозвучало скорее как рычание, чем как вопрос. Он несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем попытался нерешительно ответить: — Тесные отношения между расами… — Не отвечай мне, как в учебнике, Трумен. Я вбила его себе в голову в учебном лагере, и я видела, что случилось с Брэдфордом. — Единственным уроком, который наши инструкторы повторяли снова и снова, была абсолютная бесчеловечность Падших. Мы — люди, а они — нет. Точка. Только не точка, больше нет. Эти последние несколько дней с Фином серьезно изменили мое суждение, поставили под вопрос четыре года слепого принятия всего, чему меня научил учебный лагерь. Без слепого согласия охотники стали бы подвергать сомнению приказы, что усложнило бы контроль над ними. До тех пор, пока мы видели все в идеальных черно-белых цветах, мы не сомневались и не искали оттенки серого между ними. — Меня ведь не должно удивлять, — спросила я, — что после всего, что начальство сделало со мной, они пошли на такие крайности, чтобы сохранить контроль? Они не могут позволить лисе-оборотню любить человека и закрывать на это глаза, потому что это противоречит всему, чему они учат охотников, тому, как им смотреть на Падших. — Дело было не только в этом. — Держу пари. — Мои руки начали болеть, и я поняла, что сжала их так сильно, что ногти впились в ладони. Я сжала их сильнее, радуясь внешней боли. — И каким же гребаным лицемером это делает тебя? Убить ее за то, что она полюбила кого-то, кого не имела права любить, а потом сам влюбился в меня, когда, черт возьми, ты прекрасно знал, что этого нельзя делать? Каждое яростное обвинение, казалось, обрушивалось на него, как удар кулака, и с каждым ударом он немного слабел. Я ненавидела видеть его таким — слабым, побежденным и совершенно несчастным — но часть меня была рада. Рада видеть, как виноватого съедает заживо своя же совесть. Приятно сознавать, что он все еще чувствует боль от содеянного. — Если бы не я, — сказал он, — это сделал бы кто-нибудь другой. Я должен был держать это в секрете, Эви. Как ты думаешь, почему никто не использует смерть Рейн в качестве наглядного урока триады? Больше никто не знал. — Конечно, нет. Ведь нельзя допускать, чтобы другие охотники думали, что мы ходим и убиваем людей просто так, без всяких причин. Посмотрим, как ты справишься с моим сарказмом. — Это несправедливо. — Он выпрямился, расправив плечи. К нему возвращалось самообладание, заставляя бороться. — Ты понятия не имеешь, почему я сделал то, что сделал. Ты еще не присоединилась к команде. Ты не знаешь, какую часть меня я принес в жертву той ночью! — Так скажи мне, мать твою! Его глаза пылали яростью, такой горячей я еще никогда не видела. Я почти ожидала, что он спонтанно воспламенится от этого жара. — В приказе о нейтрализации было два имени, Эви. Рейн и мужчина, которого она любила. Они оба должны были умереть. Все это начинало приобретать какой-то странный смысл. Четыре года назад, как раз перед тем, как я присоединилась к команде. Вайят взялся за эту работу, чтобы скрыть ее от остальных и от своих охотников. Он потерял часть самого себя. Боже… — Скажи мне, что ты не убил Коула, — сказала я. — Скажи мне, что это не он был влюблен в Рейн и что не его имя значилось в приказе. Черт подери, скажи мне это. — Его молчание разбило мне сердце. Слезы жгли мне глаза. Я попятилась назад, пока не споткнулась о кровать, затем тяжело села. Не в силах оторвать взгляд от тусклого пятна на полу. — Я взялся выполнить приказ, потому что в нем было его имя, — Вайят, выплевывал слова, как будто они отвратительны на вкус. — Я взял его, потому что он не должен был умереть. Я резко вскинула голову. Фин придвинулся ближе ко мне, но все мое внимание сосредоточилось на Вайяте. Тот выглядел одновременно разъяренным и побежденным, и его щеки все еще полыхали, хотя глаза были холодными. На этот раз мне не пришлось просить. Он собирался рассказать сам. — Я знал, что Коул с кем-то встречается, но не знал, с кем именно, пока начальство не прислало приказ. Они сказали, что это мой охотник стал проблемой, так что теперь это проблема моя, мне ее решать. Я просто не мог заставить себя рассказать об этом Джесси и Эш. Я никому не мог рассказать о своих планах. Сначала я направился к квартире Рейн и использовал снайперскую винтовку, чтобы уничтожить свою первую цель. Она работала клерком в офисе адвоката по уголовным делам, который готовился к громкому судебному процессу, поэтому ее убийство было легко объяснено городской полицией. От того, как отстранено он говорил об устранении цели, у меня по спине побежали мурашки. Я знала этот психологический прием — воздвигнуть стену между собой и своими действиями, дегуманизировать жертву. Сделать ее работой, а не личностью. Знание, которое я использовала десятки раз в своей карьере охотника, убивая вампиров, оборотней и других Падших, полагаясь исключительно на слова других. Животные подлежат эвтаназии, но не люди с их жизнями, близкими и будущим. Мне чертовски неприятно было видеть Вайята таким холодным. Он продолжил: — Я забрал Коула и отвез в горы. Сначала он ни о чем меня не спрашивал, пока я не остановил машину посреди леса. Я рассказал ему о приказе, а потом ударил его ножом в плечо. Мое лицо, должно быть, выражало вопрос, на который он поспешил ответить. — Лезвие ножа покрывало заклинание, на покупку которого я потратил все свои сбережения. Оно вырубило его и начисто стерло память — ничего не осталось от его прошлого, от его жизни охотника, от его знания про Падших. Я отвез его за сто миль и оставил перед приемным покоем. Одного. Потратил свои сбережения, чтобы дать Коулу еще один шанс. Так чертовски знакомо. — И чем же это лучше, чем просто убить его? Он по-совиному моргнул, явно не готовый к моему вопросу. — Я не мог убить его, Эви. Он был одним из моих людей. Он не сделал ничего плохого. — А Рейн? Но разве она не поступила неправильно? Месяц назад я бы не торопилась судить о решении Вайята. Встать на сторону Рейн мне бы и в голову не пришло. Ей в вину вменялось совращении человека — отвратительное преступление, за которое я бы поспешила ее наказать, и, вероятно, получила бы от этого удовольствие. Неужели Рейн сделала что-то не так? Да. И нет. Кто я такая, черт возьми, чтобы осуждать ее за то, что она кого-то полюбила? Не просто кого-то — охотника-человека, черт возьми. — Отсутствие двух тел вызвало бы подозрения, — проговорил Вайят. — Чтобы спасти Коула, необходимо было убедить начальство в том, что я его убил. — Спасти его? — фыркнула я. — Бросить его в незнакомом городе, без знания, кто он и откуда, и не сказав ему правду о Рейн? Может быть, ты и не нажал на гребаный курок, но ты убил все, что делало Коула тем, кем он был. Разве это не убийство? Я не могла забрать назад свой последний вопрос, и он стал тем, что сокрушило Вайята. Он рухнул на ближайший стул, силы, что помогали ему держаться, подточила моя колкость. Отвращение и сочувствие боролись во мне. Я хотела обнять его и заставить боль от его действий казаться нормальной, хоть и не считала его поступок правильным. Я хотела злиться на то, что он сделал, и ненавидеть его за то, что он позволил разлучить Коула и Рейн. Я хотела вырвать ту часть себя, которая понимала, почему он это сделал, и аплодировала ему за то, что он выбрал человека вместо Падшего — часть, которая медленно отступала и которую я изо всех сил пыталась заставить замолчать. Мысль о том, что он может спасти Коулу жизнь, отняв у него все, что тот знал, и заставив забыть о прошлом, родилась из благородного желания Вайята защитить. Он был куратором, защищающим своего охотника. Но кто мы такие на самом деле, кроме наших воспоминаний? Мое тело стало другим, но мой разум остался цел. Я знала, кто я такая, даже с этими кусочками Чалис, выглядывающими время от времени. У Коула забрали все воспоминания и заменили пустой оберткой. — Прости, — едва слышно прошептал Вайят. В его голосе не осталось силы. — Ты не должен передо мной извиняться. — Нет, должен, потому что ты права. Я лицемер. Я разрушил две жизни, а сам сделал то же самое. Ты не можешь выбирать людей, в которых влюбляешься. Теперь я это знаю, и исправлять случившееся уже поздно. — Он судорожно вдохнул, а затем выдохнул коротко, с хрипом. — Что-то мне подсказывает, что извинения перед Сноу, когда я встречусь с ним, не помогут. Я вздрогнула от этой мысли. Сноу, казалось, знал, что сделал Вайят — о таком повороте событий я могла только догадываться, потому что Вайят был осторожен. Он не оставил бы никаких улик, и было очень похоже, что сегодня первый раз за четыре года, когда он говорил с кем-либо об этих событиях. Будучи Кицунэ, Сноу скорее убьет Вайята на месте, чем примет любые извинения. Желание Колла встретиться с ним, скорее всего, лишь предлог, чтобы отдать его на милость Сноу. Я не знала, как простить Вайята, но не могла позволить ему попасть в такую ловушку. Фин издал тихий сдавленный звук, который привлек наше общее внимание. Он смотрел в потолок, как будто там был какой-то пророческий ответ, его рот был открыт. Я подняла глаза, гадая, не упустила ли чего-нибудь.