Надышался он зелья, что в бане варилось. С похмелья слез с коня богатырь и в поле ловить бабочек. Вскоре голос услышал с неба: — Илья, один ты на свете такой распрекрасный воин; жаль, на голову болен! — и смех покатился протяжный. С Муромца пот сошёл влажный. Сивка верная друга боднула, в бока его больно лягнула и говорит: «Хозяин, давай отсюда слиняем, мы ведь ведьму искали; знаю где она, поскакали!» Очнулся Муромец Илья, вскочил на сивого коня и за бабкой вдогонку! Лишь стучали звонко у бегущей лошади зубы, богатырь натянул подпругу. Ох, и долго они рыскали, но всё-таки выискали лежанку бабы Яги. Вот Яга, а с ней хмыри суп из мухоморов суп варят, сами едят, похлёбку хвалят. Ой да, старый казак Илья Муромец, ты приехал в тёмный бор, конечно, с Мурома; да и подвигов у тебя тьма-тьмущая! Но гляди, сидит Ягуща в ад не спущена. Достаёт богатырь палицу могучую, и идёт ей бить да ноги скручивать у разбойничков окаянных, у брательничков самозваных. Как скрутил их всех, так размахнулся, закинул на Луну, не промахнулся, и бабу Ягу туда же. — Отродясь я не видал рож гаже! — плюнул Муромец в костёр, суп вылил и волшебное зеркальце вынул, посмотрел на поверхность Луны: там летают четыре души, призывают кого-то, вроде, но этот кто-то к ним не приходит. Не приходит он и не надо. Век за веком уходит куда-то. О Яге больше слухи не ходят. Лишь по улицам калики бродят и нечисть всякую поминают, да о том, как Буслаев скакает и народ зачем-то всё топчет, а Илюша Муромец ропщет и спасает мир тридцать три раза, потому как он боится сглаза ведьмы бабы Яги. И ты себя береги, не ходи в болота далёко, говорят, там не только осока…