Владимир ухнул особенно сочно – и отвалился. Бедная девушка осталась лежать распяленная, вздрагивая и всхлипывая. Нурманы глядели на нее с интересом, но без алчности. Прошлой ночью они изрядно подрастратили семя в захваченном городе. Владимир встал, обтер Рогнединым плащом розовое с обмякающего уда, подтянул штаны, поглядел сверху на обесчещенную девку. Отдать ее гридням или оставить наложницей? Пожалуй, второе привлекательней, решил Владимир, и набросил плащ на ту, кого он полагал полоцкой княжной. Теперь предстояло решить участь ее родичей. В живых их оставлять нельзя, это ясно. Но и тут имелся выбор. Отдать их нурманам – на долгую и лютую смерть или – подарить им смерть легкую и быструю? Еще недавно Владимир склонялся в первому, но сейчас, утолив похоть, князь подобрел. Кликнул сотника, кивнул на Роговолта с сыновьями, показал жестом: вывести и прикончить. Теперь предстояло разобраться с остальными пленниками. Всех полоцких воев, кто оставался в живых, нурманы собрали в одном углу. Живых было немного: десятка полтора. Зато все – целые или легкораненые. Остальных добили нурманы. Они бы порезали всех пленных, поскольку по уговору их ярла с Владимиром все пленные принадлежали князю. Однако в случае продажи рабов ярлу и его людям принадлежала пятая доля. А жадность нурманов вошла в поговорку так же, как и их жестокость. – А я тебя запомнил, – сказал Владимир, останавливаясь над связанным Славкой. – Ты славно бился, отрок! Пойдешь ко мне в дружину? – Я не отрок, – буркнул Славка. – Я – гридень. Твои нурманы с меня пояс содрали. – Гридень, значит… А годов тебе сколько? – Восемнадцать. – Молодой. Помирать не страшно? Славка промолчал. Но глаз не опустил. Глядел с вызовом. Но Владимир, похоже, не оскорбился. – Так пойдешь ко мне в дружину, хоробр? – Нет! – отрезал Славка. – Да ну? – Сын Святослава, похоже, удивился. – Ужели смерть слаще? Очень хотелось Славке сказать что-нибудь дерзкое: мол, лучше помереть, чем служить рабичичу. Кабы снасильничал Владимир Рогнеду, а не какую-то девку, так бы и ответил. Но скажи он так – и Владимир его точно убьет. Как ни храбрился Славка, а помирать все равно не хотелось. – Присяге изменять не стану, – мрачно произнес он. – Меня мой князь не отпускал. Владимир засмеялся. – Я твоего князя в Ирий послал, – сказал он. – Свободен ты от клятвы, гридень. – Помечтай! – не сдержавшись, все-таки сдерзил Славка. – Скорей мой князь сам тебя в Ирий отправит! Я не Роговолта, а Ярополка Киевского дружинник! Но Владимир и тут не осерчал. – И что же позабыл в Полоцке дружинник моего брата? – осведомился он. – А ты у брата и спроси, – буркнул Слава. – Нахальный ты, – отметил Владимир. – А вот отдам тебя нурманам, они тебе быстро язык развяжут. Эй, ты, как тебя… Хюрнинг! – окликнул он по-нурмански ближайшего хирдманна. – Возьми-ка этого храброго гридня да подпали ему пятки. Хочу я узнать, кто его друзья-родичи да для чего он в Полоцк заявился. – Все узнаешь, конунг! – пообещал скандинав. – Я его сделаю разговорчивым! – Кто мои родичи, я тебе и так скажу! – с яростью (лучше бы ему в бою помереть!) выкрикнул Славка. – Отец мой – воевода киевский Серегей, а брат… – Ну-ка погоди! – Владимир невежливо отпихнул нурмана, уже примерившегося половчее подхватить спутанного Славку. – Брата твоего я и сам знаю. Встречались. Что ж ты, гридь, скрыл от меня, чьих ты кровей? – А ты меня не спрашивал. Я-то своей родни не стыжусь! – Еще бы тебе стыдиться! Отпусти его, Хюрнинг. И иди. Не нужен больше. Я сам управлюсь. – Владимир вытянул из сапога кривой нож… И в два взмаха разъял Славкины путы. – Я твоей родне – не враг, – сказал он вполне добродушно. – Отец твой как, поправляется? – Понемногу, – ответил Славка, разминая затекшие руки и не зная, как себя вести с внезапно подобревшим победителем. – Это хорошо. Эй, дядька Добрыня, поди сюда, глянь, какого тура мои нурманы изловили! Славка ничего не понимал. С чего это вдруг беспощадный победитель сменил гнев на милость? – Сын воеводы Серегея, – сообщил Владимир подошедшему дяде. – Как тебя зовут-то? – Богуслав. – Булгарское имя, – удивился князь. – Так и мать у него булгарка, – заметил Добрыня. – Сам небось ромейской веры? – Христианской, – буркнул Славка. – Вот я и говорю, – кивнул Добрыня. – Что делать с ним будешь, князь? – Думал к себе в дружину взять, – сказал Владимир. – Так ведь не хочет. Говорит: Ярополку присягнул. Может, отпустить его? Добрыня покачал головой: – Нет, отпускать его сейчас не ко времени. Он же в Киев побежит… Верно я говорю? – повернулся он к Славке. Славка промолчал. Чего говорить, коли и так ясно. Долг его: князя своего о беде оповестить. – Побежит, – уверенно произнес Добрыня. – Однако ж и обижать сына воеводы Серегея нам с тобой, племянник, тоже негоже. Сам знаешь, сколько Серегей нам добра сделал. Ладно, сынок, – он снова взглянул на Славку, – не хочешь с нами в гриднице сидеть – твоя воля. Будешь тогда гостем. Вижу: статью и доблестью ты в отца пошел. Стало быть, и честью ему не уступишь. Поклянись Богом своим распятым да Перуном славным, что не сбежишь от нас, коли волю тебе дадим и оружие вернем? «Хитрит, – решил Славка. – Думает: не силой, так обманом все у меня выведать». Мысль о том, что победители уверились, что пыткой у Славки ничего не выведать, очень польстила молодому гридню. – А и не дадите – все равно сбегу! – пообещал Славка. – А клясться точно не стану! Владимир расхохотался. Смех этот гулко ударил в черные своды полоцкого кремля. Многие из людей Владимира оглянулись: что это так развеселило князя? – Велю гридням: пусть за ним приглядят, – сказал Добрыня. И, уже Славке: – Ты, хоробр, отдохни покуда. Поразмысли. – И снова Владимиру: – Пойдем, княже. Дел у нас немало. – Бывай, Богуслав! – Владимир хлопнул Славку по плечу. – Как в Киев войдем, я тебе полную свободу дам. Слово князя! Глава одиннадцатая Сладкое слово «свобода» Каморка, в которую посадили Славку, раньше была кладовой. Теперь из нее выгребли все подчистую – только порожние лари остались. Один из таких ларей стал для Славки ложем. Нельзя сказать, что обошлись со Славкой жестоко. Накормили, напоили, кинули пару волчьих шкур – чтоб спать было мягче. Правда, оружия не дали. И добрая бронь тоже досталась кому-то из нурманов. Бронь было жалко. И саблю. Но собственную шкуру много жальче, поэтому Славка посчитал: повезло ему. Сутки спустя Славку привели к Добрыне. Головной воевода Владимира принял его не как пленника, а как почетного гостя. Поприветствовал ласково, усадил за накрытый стол, сам подал рог с дорогим ромейским вином (небось из подвалов Роговолта) и здравицу предложил такую, что Славка не мог отказаться: за батю Славкиного, воеводу Серегея, и матушку его, Сладиславу.