Выйдя под сень деревьев, Алёна вздохнула полной грудью. На душе вмиг сделалось спокойнее, показалось, что за спиной остались не только стены дворца, но даже часть сложных вопросов и неприятных мыслей. Вдруг перестал так заботить нрав князя, Алёна искренне подивилась, отчего так расстроилась, ей ведь с Ярославом детей не воспитывать. Да и от размышлений об убийстве сумела отмахнуться: Вьюжин явно знает, что делает, и Матушка ему в помощь, а она совсем не годится в сыщики, ну и пусть. Снаружи было хорошо. День склонился к закату, сладко пахло цветами и разнотравьем, где-то далеко и смутно слышались чужие голоса, а здесь – только шелест листвы над головой да птичий посвист. Еще на дворе было светлее и свежее: все же под каменными сводами дворца, несмотря на все ухищрения зодчих с чарами, постоянно царила некоторая сумрачная сырость. В дневную летнюю жару это было кстати, но не сейчас. Возвращаться внутрь расхотелось совсем, и Алёна пошла куда глаза глядят. Позади дворца раскинулся целый маленький мир, по которому алатырница успела пройти уже несколько раз, но все поспешая, почти не осматриваясь по сторонам. Ну и ладно, зато вот теперь могла это исправить. Живая изгородь отделяла парадную часть от большого хозяйства, но никто не мешал гуляющим придворным забредать сюда, на изнанку. Знакомой дорогой Алёна не пошла и сумела найти еще один дивный сад – с ледяным источником, извилистым ручейком и резными горбатыми мостиками над ним. Встретила небольшую кузницу, обнаружила псарню, а потом неожиданно для себя самой вышла с другой стороны к знакомой конюшне и огороженному полю перед ней. Подивилась, как затейливо вьются здешние тропки, и собралась пойти дальше… но замерла, увидев, что поле не пустует, и без труда узнав того, кто гарцевал внутри на гнедом. Ну то есть как гарцевал… Оказалось, воевода не очень-то ловко держится в седле, даже немного смешно. Конюх Остап же был куда прямее в словах: не заметив Алёны, он с такой душой и удовольствием бранил Олега, что даже привычной к крепкому слову алатырнице стало неловко. Подумалось, что, если бы дед так учил ее саму, ничего путного могло и не выйти, только слезы да обиды. А Рубцов – ничего, на грубость внимания не обращал, знай себе коня подбадривал, и даром что в седле кулем сидел, но держался крепко. Алёна немного постояла у ограды, облокотившись, а потом и вовсе забралась внутрь и вскарабкалась на забор вблизи столбика, придерживаясь за него для удобства. Мужчина гонял жеребца по небольшому кругу на ближнем краю поля, и до стоящего спиной конюха отсюда было всего несколько саженей, так что девушка прекрасно слышала все – и его голос, и ответы воеводы, и дробный топот коня, и его шумное дыхание. Даже странно, как ее до сих пор не заметили. – Да что ты руки растопыриваешь, как лядь – ноги?! – воскликнул Остап. – Вместе держи, как честная девка! Алатырница от такого сравнения захихикала, а воевода не нашел другого момента, чтобы ее заметить. Навряд ли услышал, просто двигался ровно на нее, вскинул взгляд – и повернул лошадь, заводя на круг. – За языком последи, – бросил конюху. – Итить какой нежный! Что ж у тебя руки как… – Да мне-то без разницы, княгини постыдись, – насмешливо ответил Рубцов, намеренно не перебивая, а дождавшись, пока Остап Егорович выскажется, и мотнул головой в сторону сидящей на заборе Алёны. Конюх обернулся, смерил ее взглядом, сплюнул под ноги и что-то процедил, девушка издалека не расслышала. – Ну и леший с тобой, будешь перед девкой позориться. Она-то не как пень корявый в седле держится, – без особого труда нашел он новые, менее бранные выражения. – Так меня и наставляли другими словами, – не удержалась Алёна. – С ним другими не помогает! – отрезал Остап. – Ишь ты, глянь, приосанился! Сойдет, уже лучше. Никак стыдно стало перед девкой, а? Алатырница поспела почти к самому началу и потому успела насидеться на заборе и насмотреться на предмет своих дум вдосталь. Когда воевода пускал коня в намет, посмеивалась, сидел тот и впрямь слишком неуклюже, чтобы этого не замечать, а вот на шаге и на рысях – любовалась. Не столько посадкой, сколько ладной фигурой всадника. Простая рубаха из беленого льна с подвернутыми рукавами и расстегнутым воротом обрисовывала широкие плечи, длинные ноги в темных штанах и высоких сапогах крепко сжимали бока коня… Сосредоточенный, собранный, напружиненный – и совсем уже не тянет смеяться над его неуклюжестью. Наконец Остап решил, что на сегодня довольно, и, велев ученику шагать, ушел с поля, махнув рукой. Олег пустил коня вдоль забора и придержал его, поравнявшись с алатырницей. – Ну здравствуй, Алёна, – окинул ее внимательным взглядом. – Какими судьбами тут? Да еще одна. – Погулять вышла, – отозвалась она, чувствуя неловкость. Он ее уже дважды обнимал, а поговорить толком вот только первый раз и выходит… – Случайно сюда забрела. Как вышло, что вы так плохо держитесь в седле? – Ну вот так. – Он пожал плечами. – Поздно начал учиться, да и когда начал – все через пень-колоду, не до того было. Почему ты скрываешь янтарь от людей? – не стал он ходить вокруг да около и сразу задал самый важный вопрос. – Ты бы ту нежить мигом спалила. – Ну вот так, – неловко пожала она плечами. – Вам коня выхаживать велели, нельзя ему стоять… Воевода окинул алатырницу новым взглядом, усмехнулся как-то странно и решил: – А мы совместим. Что именно, спросить Алёна не успела. Олег выпустил поводья, потянулся и легко стащил ее с забора, только охнуть от неожиданности и успела. А через мгновение оказалась сидящей боком на холке коня, благо лука у седла была низкая. Воевода одной рукой приобнял ее, невозмутимо прижав к себе, второй – собрал поводья и тронул коня пятками. Тот шумно вздохнул и лениво зашагал вдоль забора. – Что вы делаете?.. – растерянно пробормотала Алёна, вцепившись обеими руками в широкое предплечье. Было неудобно и ей, и, наверное, коню, а еще смущало, как близко воевода опять оказался и что обнимает и прижимает к себе. И опять сердце зашлось едва ли не под горлом, и голос вдруг пропал… – Совмещаю, – спокойно ответил Рубцов. – Ты же сказала, коню ходить надо, а на шаге он нас обоих немного покатает, не убудет. Ну так что? Почему ты прячешь янтарь? – Не могу сказать, это не моя тайна, – вздохнула она. А ведь придумывала же что-то, мол, негоже девице колдовские умения показывать и ей велели, чтобы легче было жениха найти. Но то она придумывала для простого разговора, а не когда… вот так! – А чья? – Олег Сергеевич, я правда не могу… – Продолжишь выкать – поцелую, – со смешком оборвал он, и Алёна почувствовала, что у нее горят уши. Уж очень заманчиво было продолжить. – Ты Вьюжину то же самое на допросе будешь говорить? – Он и так знает! – раздосадованно отмахнулась алатырница и тут же прикусила язык. – Вон оно что! – протянул воевода. – Так это его интриги опять. – Его… что? – переспросила Алёна. – Козни. Коварные замыслы, – с непонятным весельем пояснил Олег. – Если ты еще дашь слово, что он против князя ничего не замыслил, я с этими вопросами отстану. – Откуда мне знать, что он замыслил? – Алатырница честно ответила и на это. – Но что до меня – князь тоже знает про мой дар. – И про службу? – И про службу, – подтвердила она. К этому мгновению уже пообвыкла в руках воеводы, уняла бешеный стук сердца и немного расслабилась, прислонившись к широкой груди. Склонить бы еще голову на плечо, но на это она не решилась. – А откуда вы все эти диковинные слова берете? Ой! – негромко воскликнула от неожиданности, когда Олег вдруг звонко чмокнул ее в висок. – Это что?.. – спросила, повернув голову, чтобы видеть его лицо. – Предупредил же: будешь выкать – поцелую. – Рубцов улыбался уголками губ. – Так это ж разве поцелуй? – вырвалось у нее. Улыбка Олега стала шире, и Алёна вовсе задержала дыхание, залюбовавшись. Он словно скинул прошедшие годы, и опять вспомнилось, как сидел с дедом в горнице, смеялся, с золотыми искорками во взгляде, такой живой и такой… родной? А еще вот так, вблизи и при ярком свете, оказалось, что у него есть веснушки. Совсем тусклые, едва заметные сквозь негустой загар, они мелким крапом рассыпались по щекам и переносице. Алёна совсем не помнила их по прежней встрече, и от этого вдруг стало по-особенному радостно, по сердцу медом растеклось неожиданное тепло. Вот же он, настоящий, совсем рядом! Не мечта, не воспоминание, обнимает ее, сильный, теплый… и с веснушками. – Смотри, додразнишься, – подначил воевода насмешливо. – На себя потом пеняй. – А что ж вы тогда грозите, если исполнять не намерены? – улыбнулась она в ответ и поразилась, куда вся робость пропала. А сама глаз от этих веснушек отвести не могла, и нестерпимо хотелось их расцеловать. – Это что еще такое?! – прервал их разговор возмущенный оклик конюха. – Тьфу! Оставил козла в огороде! А ну, шуруй сюда, отдавай коня да проваливайте, нашли место миловаться! И псину свою забери, вот же дурная зверюга, морковку лошадиную ворует! Остап Егорович волок за ошейник пса, который топал рядом лениво, но без возражений – показывал тем свою доброту и расположение, вряд ли такую собаку невысокий конюх стащил бы с места без ее на то позволения. Серая морда довольно улыбалась, вывалив длинный розовый язык. – Буду должен, – не то пообещал, не то пригрозил воевода Алёне и направил гнедого к воротам. – Не ори, Остап Егорыч. Жалко тебе, что ли? Подумаешь, покатал девушку. Или завидуешь? – Если бы ты ее на своем горбу катал – слова бы не сказал! – возмутился тот. – Нечего коня мучить, он и так тебя вон сколько терпел! – Тебя-то как-то терпит и не шарахается до сих пор, – весело возразил Олег. – И на Шарика не ори, последняя твоя морковка, что ли? Пожалел псу казенной морковки, как не стыдно! Шарик плюхнулся на попу у ноги остановившегося конюха и поднял на него укоризненный взгляд. Мол, видишь, что хозяин говорит? Можно морковку-то есть! Подъехав, воевода легко спрыгнул с коня, передал поводья Остапу и аккуратно снял с лошадиной спины девушку, которая как раз прикидывала, как бы половчее спуститься, да так, чтобы сарафан до пояса не задрался. На мгновение задержал ладони на ее талии, и Алёна опять ощутила смущенное предвкушение. И досаду: ну что Остапу Егоровичу стоило явиться чуть позже? – Поговори у меня еще! Завтра тоже жду, имей в виду, – перескочил конюх на другое. – А то ты и прежде наездник аховый был, а за столько лет и чему научился – то растерял. – Постараюсь, – пообещал Рубцов и почесал за ушами приветственно застучавшего хвостом пса, а Остап Егорович молча вскочил в седло и направил коня шагом вдоль забора. – Ну что, пойдем? Алёна кивнула. Некоторое время они шли молча, наблюдая за Шариком. Он то лениво топал рядом, то бодро трюхал впереди, утыкался носом в кусты и деловито задирал лапу. То отставал, заинтересовавшись чем-то особенно сильно, и тогда хозяин окликал его коротким свистом. Пес вздыхал и нехотя догонял людей. Немного удалившись от конюшни и поля, Олег заговорил: – Ну рассказывай, хорунжий пятой Моховой заставы. – Что рассказывать? – не поняла алатырница. – Откуда ты? И как получилось, что вдруг оказалась наследницей Краснова? Когда Алёна раньше украдкой мечтала об этом мгновении, она всегда представляла, что скажет про деда, и воевода непременно будет его помнить, и, может, даже узнает ее – видел же, пусть и мельком. А тут застеснялась. Ну что она, в самом деле, навязываться будет?.. – Да я сама не знала, – призналась негромко. – Отца не видела никогда, мать не сказала ничего, да и сама умерла, когда я еще маленькой была. Вдруг оказалось, что князь про меня с самого начала знал, приглядывал издалека. Велели вот приехать, наследницей его назвали, мол, веры у князя другим нет. Не очень-то хотелось, но что я могу против княжьей воли! А вы были знакомы с Красновым? – Были, – кивнул он. – Хороший был мужик, честный, жаль его. – Кто мог его убить? – Алатырница глянула на спутника искоса, с надеждой. – Почем я знаю! – поморщился воевода. – То ли кто из наследников, то ли из тех, с кем он тут ругался. А ругался со всеми вплоть до князя. – Что, и князь мог? – Вряд ли. Если бы это с великокняжеского повеления устроили, подчистили бы аккуратнее. Упал бы с лошади, и всего делов. – Вы так спокойно это говорите. – Алёна глянула удивленно. – Что князь вообще мог бы… – Он же человек, не добрый дух, а некоторые вопросы порой иначе и не решить. Впрочем, я утверждать не могу, что он хоть с кем-то действительно так поступил, это просто рассуждения, – спокойно пояснил воевода. Умолк, глянул насмешливо и бросил: – Два. – Что – два?