– Матушка с тобой. Лизавету пока в острог отправь, посидит с крысами, глядишь, нрав смирит, я подумаю, как ее уму-разуму поучить. А сына Чеснокова забирай, коль он так тебе глянулся, что ты ради него эдак извернулся. – Ты, княже, скажи еще, что это я его мамаше в голову мысль вложил, что от княгини новой избавиться надо! – почти искренне возмутился Вьюжин. – Не скажу, – отозвался тот со смешком и внимательно посмотрел на девушку. – Ну так что, Алёна Ивановна? Не по душе тебе дворец и место княгини? Да говори, я же сам спрашиваю! Что тебе Вьюжин такое про меня наплел, что ты ни жива ни мертва сидишь? – Улыбка у князя оказалась хорошая, светлая и живая, гораздо приятнее, чем у боярина. – Предостерег, чтобы глупостей не болтала и в чужой разговор не лезла, – сказала Алёна честно. Немного замешкалась перед следующим ответом, но все же и тут лукавить не стала: – Не по душе, ваша светлость. Мне моя служба по сердцу, и когда Алексей Петрович поймает злодея, я бы очень хотела на заставу вернуться. – Небось и возлюбленный есть? Парни-то на заставе хороши? – продолжил допытываться он. – Парни хороши, да никто не глянулся пока, – заверила Алёна. Но опять опустила взгляд, потому что воевода Рубцов встал перед глазами как живой и словно въяве ощутила на плечах тепло больших ладоней. – Нехорошо князю врать, – шутливо укорил Ярослав. А потом вдруг посерьезнел и спросил строже: – Ты, надеюсь, не на княжича глаз положила? – Нет, что вы, ваша светлость! – Алатырница испуганно встрепенулась. – Нет, я… другого люблю, – созналась тихо, смущенно. – Я давно его знаю, и мне он люб, да только вряд ли я ему по сердцу. У девушки непроизвольно вырвался слабый горький вздох, и князь смягчился. А Вьюжин наблюдал за разговором с живым интересом и чему-то едва заметно улыбался. – Это хорошо. А то у княжича и так одни кони да игрища воинские на уме, не хватало ему еще девицей такой же увлечься, – сказал Ярослав доверительно. – Вот как его к наукам счетным, дельным приучить? – Я тебе, княже, давно говорил: пошли его на границу, хлебнет службы полной ложкой – глядишь, за ум возьмется, – предложил Вьюжин вкрадчиво, осторожно, куда мягче, чем прежде. – Вот еще вздумал. Это игрушки, что ли? Не для того столько людей надрывалось и жизнью рисковало, чтобы княжич дурь свою тешил, и довольно об этом! – раздраженно отмахнулся Ярослав явно не в первый раз и опять обратился к Алёне: – Я рад, что ты достаточно разумна и не лезешь выше головы. Отслужишь тут оговоренный срок, а там Вьюжин убийцу поймает или поражение признает, и домой отправишься с чистой душой. Неволить не стану, обещаю. Ступай, мне с боярином еще парой слов перекинуться надо. – Благодарю, ваша светлость! – Алёна не заставила себя упрашивать и поспешила откланяться. Выйдя за дверь, девушка глубоко вздохнула и медленно пошла в сторону женской половины, переводя дух. Разговора с князем она побаивалась и сейчас радовалась, что все обошлось, что сам Ярослав оказался куда человечней, чем представлялось, а данное им обещание и вовсе согрело душу. Подозревать его в лицемерии у Алёны повода не было, так что о будущем своем она перестала беспокоиться и, отбросив тревожные мысли о княжеской доле, попыталась угадать планы Вьюжина. Наследник остался один, и Алёне не верилось, что именно на него боярин расставляет ловушку. Но если нет, то на кого? Кому еще мог помешать Краснов? Вороватого управляющего за руку поймал, нагрянув без предупреждения? Или вовсе его случайные грабители пристукнули? Или какие-нибудь давние враги воспользовались случаем? Он же был богат, а где деньги – там всегда желающие их заполучить. Все это звучало правдоподобно и, наверное, могло случиться, но не объясняло главного для алатырницы: зачем выдавать ее за княгиню теперь? Поначалу, когда Вьюжин с ней разговаривал во вдовьем доме, слова его звучали разумно и план казался простым и понятным. А теперь-то зачем продолжать? И вот на этот вопрос ответа не было вовсе. Алёна училась на боевого алатырника, и училась не только тому, что касалось янтаря, чар и всевозможной нечисти и нежити, с которой могла столкнуть служба, но и неколдовским воинским премудростям, в числе прочего – разным хитростям и уловкам, призванным запутать и загубить противника без потерь. Большинство таких приемов были придуманы против болотников, но кое-что и против нечисти помогало. А самое главное, наставники пытались научить молодых алатырников правильно думать и развивать смекалку. Только вот Алёна никогда не любила эти уроки, потому что давались они с трудом. Не умела она загадывать, хитрить и плести сложные сети. Уважала тех военачальников, кто на такое был способен, понимала важность подобных умений, любила веселого старичка-наставника, который постоянно сыпал прибаутками, вроде любимой присказки «загад смекалкой горазд»: мол, как бы хорошо ты ни продумал какое-то дело, непременно что-то пойдет не так, и расчет твой хорош только тогда, когда он легко правится и подстраивается под новые обстоятельства. Еманова искренне восхищалась теми, кто умел применять эту мудрость к делу, но никак не могла освоить сама. Было проще сразу принять, что выше сотника ей не подняться, чем научиться. Да и не собиралась она, если честно, всю жизнь связывать со службой, и зачем жилы рвать на нелюбимом и не таком уж нужном поприще? Лет десять: обязательные пять лет после учебы, потом еще пять – за деньги (пограничников князь не обижал), а там можно и замуж, и хозяйство, и детей. Но то она. А вот Вьюжин наверняка владел искусством хитрить и продумывать сложные планы в совершенстве и, кажется, очень это дело любил. Алатырница нутром чуяла, что у него не просто мыслишка есть, как он князю говорил, а уже почти уверенность. Только, наверное, доказать не может или за руку схватить хочет. Но понять его замысел не могла, как ни старалась. Может, и правда вдова в этом замешана, раз больше все равно никто в голову не приходит? Но чем ей вдруг муж помешал и почему нельзя было потерпеть, пока понесет? С полюбовником поймал? Но как и когда, если Светлана во время его отъезда оставалась во дворце?.. Если Краснов был крутого нрава, то мог и бить, и мучить жену, и то, что она говорила про его заботу, вполне могло быть ложью. Но все равно непонятно, как и когда, если она во дворце оставалась? Таких негодяев убивают обычно в горячке, защищаясь, но не вот так. Да и на доведенную до отчаяния жертву вдова совсем не походила. Пока добралась до покоев, успела все свои придумки раскритиковать и отбросить, оставшись под конец с носом. В горнице Степанида не преминула насесть с расспросами, и Алёна вкратце все пересказала, не видя причин скрывать, а после сама попробовала добиться ответов на вопросы и услышать хоть что-то о планах главы Разбойного приказа от той, что наверняка знала больше. – Стеша, но ты ведь понимаешь, чего Вьюжин хочет! Кого он подозревает? Зачем я ему теперь? Я уж голову сломала, ничего путного не придумывается. – Да Матушка его знает! Он же скрытный, – рассеянно отмахнулась Степанида. – Конечно, после такого Краснов-старший, даже если племянника убил, вряд ли против тебя пойдет, он не глуп и не настолько самонадеян. Разве что кто-то из его детей по молодости-горячности. Да ты не волнуйся, Алексей Петрович ничего просто так не делает, это ясно, и если решил оставить тебя княгиней – что-то придумал. – То есть ты не расскажешь? – вздохнула Алёна, и рыжая в ответ рассмеялась: – Ну ладно, ладно! Верно говоришь, в самом деле кое-что знаю. Но не расскажу, чтобы ты ничего не испортила. Могу поклясться, что он ничего дурного тебе не сделает. Да и вообще, ты у него сейчас больше про запас, на всякий случай, он на других людей и другие дела рассчитывает. – Мне-то ладно дурного не сделает, тут главное, чтобы он вообще чего плохого не замыслил, – проворчала алатырница. – Против великого князя, например. – Об этом точно не волнуйся! – Предположение вызвало у Степаниды новую вспышку веселья. – Уж в этом его подозревать – последнее дело, Ярославу нашему Вьюжин предан с потрохами. Вот что, не кручинься ты, а иди-ка умойся да к ужину переодеваться пора, а то опоздаешь. Тебе еще девочку эту, Ульяну, с собой взять надо, ей одной оставаться пока не стоит, среди народа лучше будет. – Что с ней? – помрачнела Алёна. – Ничего такого страшного, просто перепугалась здорово. Она бы уже получше себя чувствовала, но ее еще что-то гнетет, вот и сложилось. Я в душу не полезла, что это – не знаю, но видно. Алатырница только понимающе кивнула в ответ, а говорить о том, что у Ульяны имеется какой-то тайный сердечный интерес, не стала. На то он и тайный, чтобы не молоть языком, все равно ничего не изменится и никому не станет лучше, если Степанида узнает. Ульяна к приходу Алёны успела принарядиться, очень тщательно причесаться, надеть красивое очелье, расшитое мелким речным жемчугом. Была она при этом хмурой, расстроенной, на вопросы отвечала невпопад – наверное, это было то самое, о чем предупреждала Степанида: сказывались последствия испуга вместе с сердечной тоской. Вскоре алатырница отчаялась растормошить спутницу и оставила в покое, так что в нужную трапезную они вошли в тягостном молчании. Озерная зала была немного больше виденных Алёной во дворце прежде и, наверное, самой красивой. Синий, голубой, белый и темное серебро – стены, частью расписанные, а частью выложенные тщательно подобранным камнем, хотелось разглядывать, не отвлекаясь на остальное. Казалось, что все в комнате находится под водой, ощущение это усиливали искусно нарисованные на сводах морские чудовища и висящие под потолком серебристые рыбки, каждая из которых держала во рту светец. Столы тут стояли буквой П, вместо скамей – стулья без подлокотников и с резными спинками, но гости не спешили рассаживаться. Звучал смех, велись оживленные разговоры. Сильнее всего радовалась молодежь, девицы из княгининой свиты старательно пользовались случаем и наслаждались обществом мужчин. Молодых парней тоже было немало – кажется, друзья княжича. Один из кружков собрался возле наследника. Он тоже казался отстраненным, и хотя улыбался окружающим, но не в такт и почти не слушал красавицу Людмилу, которая что-то ему рассказывала. Алёну он заметил, приветливо улыбнулся и кивнул, улыбнулся и Владислав, который стоял с ним рядом и, по своему обыкновению, помалкивал. Он вообще понравился Алёне основательностью и немногословием, которое явно шло не от отсутствия ума. Но понравился и понравился, ей вообще много кто нравился. Только все равно взгляд невольно пробежал по лицам, безрезультатно отыскивая то самое. Некоторые мужчины, кто постарше, сидели у стола, некоторые – равно как молодежь, собралась в кружки по интересам, многие были с женами. – Алёна, идите к нам! – окликнул ее княжич, и повода отказаться не нашлось, не стоять же столбами посреди залы. – Вот, новая княгиня Краснова, – представил он ее окружающим, и от алатырницы не укрылся злой взгляд, каким смерила ее прерванная наследником Людмила. – Самая храбрая девушка, какую я когда-либо видел. А уж как она в седле держится – залюбуешься! – Да брось, захвалишь, – неодобрительно проговорила Алёна в ответ. Не подумала она, что княжич станет болтать об ее умениях, да еще с таким искренним удовольствием. – И впрямь залюбуешься, – подтвердил один из парней, статный красавец с густыми черными волосами, собранными в хвост, и холодной улыбкой. На вид он был постарше княжича, лет двадцати пяти, – сильный, жилистый. Обвел Алёну взглядом, от которого янтарь в крови полыхнул гневом, насилу сдержала. – Я бы на своем жеребце покатал. Алатырница не ждала от друзей княжича такой грубости и замерла, не найдясь с ответом: то, что рвалось с языка, сдержала, помня, где находится, а вот как на такое положено княгине отвечать? А Дмитрий словно и не заметил двусмыслицы, улыбнулся легко и весело. – Да вот на Уголька и посадим, он же тоже твоих конюшен. Василий – сын Василия Сафронова, ты не могла не слышать, их конезавод в Озерном уезде – лучший в Белогорье. – Слышала, как же, – медленно кивнула алатырница, порадовавшись такой подсказке. И хотя вороным княжича тоже любовалась, но смолчать не могла: – Статью сафроновские кони – из лучших, да только нагайки вечно просят. – А ты с норовистыми не справляешься? – ухмыльнулся Василий. – Норов от огня бывает, как у рыжих степняков, а у сафроновских – от дури и трусости. Конь в первую очередь надежным другом должен быть и верным помощником, а красоваться перед девицами изгибом шеи да легкостью ног – невелики достоинства. – Это ты с Угольком не знакома! – явно обиделся за своего любимца княжич. – Вот завтра и попробуешь! Он знаешь какой?.. – Ну ладно, будет вам про лошадей! – капризно надула губы Людмила, разглядывая Алёну с недобрым блеском в глазах, – небось задумала что-то. – Неужто других интересных вещей нет? Например, Митя так и не сказал, отчего его батюшка вдруг решил вечерку тут собрать. – Да почем я знаю? – недовольно отмахнулся княжич. – Экая важность, решил и решил! Будто он передо мной отчитывается. – Может быть, просто захотел провести вечер с женой? – неуверенно предположила Алёна и осеклась, уж больно странное действие возымели эти слова. Ульяна, стоявшая рядом тихо, словно тень, цепко сжала локоть алатырницы, хотя лицо ее осталось неподвижным и спокойным, будто маска, – неожиданно для обычно очень живой и искренней боярышни. Наследник посмурнел и только отмахнулся, Василий неопределенно усмехнулся, а Людмила, переглянувшись со стоявшей рядом Яной, окинула Алёну снисходительным взглядом. Остальные кто глаза отвел, кто ухмыльнулся. – Видишь ли, Алёнушка… – медленно, с издевкой в голосе, заговорила Светлана, но закончить не успела. По зале прокатилось взволнованным рокотом негромкое «идут», и все без суеты двинулись к столам – уверенно, словно откуда-то точно знали, где им положено сидеть. Если бы не Ульяна, потянувшая алатырницу за собой, та бы так и стояла в растерянности до появления княжеской семьи. Только, усаживаясь, Алёна с удивлением обнаружила, что устроились они совсем не рядом с остальными княгиниными «подружками», а на краю, в конце одной из ножек буквы П. Спросить, почему, тоже не успела: двери распахнулись, и вошли князь с княгиней – вдвоем, без младших детей. Чинно, рука об руку, спокойные и величественные, прошагали мимо стоящих придворных к своим местам. Ярослав вежливо помог супруге устроиться, только после этого сел сам и повелительно махнул дланью. Расселись остальные гости, потянулась вереница слуг с яствами, поплыли приятные запахи, загудели негромкие разговоры. Алёна искренне залюбовалась красивой парой, но через несколько мгновений чувство это смазалось какой-то неприятной тенью. Девушка еще немного посмотрела на них, пытаясь понять, что не так, а потом сообразила: тоскливая чернота из глаз княгини не исчезла, стала только гуще. Софья улыбалась супругу, вела с ним негромкий разговор, но не светлела лицом, как рядом с детьми. Да и Ярослав, хоть и держался с княгиней приветливо, и даже улыбался, смотрел все больше не на нее – гостей разглядывал. Не было любви и лада в великокняжеской семье, не было, и все о том прекрасно знали и, наверное, потому на слова Алёны так странно ответили. Словно в ответ на это рассуждение, князь перевел взгляд на алатырницу, улыбнулся уголками губ, а глаза полыхнули жарко. Девушка опешила, отвернулась… И вдруг поняла, что смотрел Ярослав не на нее, а на ту, что сидела рядом. Щеки Ульяны тронул румянец, глаза заблестели, она вмиг стала намного краше и лучше, как это часто бывает с влюбленными. Ярослав отвел взгляд почти сразу, никто, кроме алатырницы, и не заметил, и боярышня тоже неохотно принялась за еду. И вдруг Алёна поняла, что напоминала ей синяя, богато расшитая узорами рубашка князя: платок, виденный у боярышни. Стало пакостно и гадко на душе. Она помнила слова и Стеши, и остальных про княжеские интересы, но… Слова же, ну а что слова? Мало ли что про кого говорят! Конечно, сказанное, например, Вьюжиным неизмеримо больше весит, нежели болтовня Светланы, но все равно видеть такое подтверждение слухов оказалось неприятно. И особенно неприятно, что сейчас Ярослав положил глаз на Ульяну. Но князь чужой, а вот как теперь к боярышне относиться, она не знала. Круглолицая, добрая девушка успела Алёне понравиться, показалась куда более искренней и настоящей, чем остальные. А вон как все повернулось… Вон она, значит, о ком грезила. Сразу вспомнились всякие мелочи – и горячность, с которой Ульяна заступалась за князя, и как она о нем отзывалась. И стало горько. Потому что девушка не искала в этом никакой выгоды и не хотела огласки, иначе бы платок дареный надела. Кажется, она искренне влюбилась. Как ее за такое судить? Как бы вела себя сама Алёна, если бы воевода оказался женат? Последняя мысль совсем уж смутила и заставила алатырницу понуро уткнуться в тарелку. Еда сначала казалась вкусной, а тут кусок в горло не полез, только и оставалось, что ждать окончания обеда. Девушка не жила в маленьком и совершенном мирке. Да, бабушка с дедушкой, заменившие ей родителей, друг друга любили, но случалось всякое, и люди вокруг были разные, и Алёна приучилась не лезть в чужие дела. Но тут все равно разочаровалась. Она попыталась отвлечься от Ульяны и князя, но стало еще хуже. Мысли суетливо заметались, сменяясь и перескакивая с одного на другое. Кто убил Краснова и что Вьюжин задумал? Как с Ульяной теперь держаться? Поговорить или не совать нос не в свое дело? А еще воевода, и как с ним быть – совсем уж непонятно. Когда он появлялся рядом, сердце заходилось так, как ни с кем другим. Нестерпимо хотелось сблизиться с ним, узнать лучше и, самое главное, опять оказаться в его руках, поцеловать… Но страшно до дрожи, до желания зажмуриться и по-детски спрятаться под одеялом. Вдруг и он окажется на поверку совсем не таким, как Алёна думает и надеется? Не слушая и не глядя, что происходит вокруг, не чувствуя вкуса еды, она с трудом высидела до того момента, когда князь с княгиней ушли и можно было тоже не задерживаться за столом. Большинство гостей не спешили расходиться, разговоры продолжились и после ухода Ярослава с женой, но Алёна, извинившись перед соседкой, поспешила удрать. В покои она не пошла, понимая, что слишком взволнована, чтобы уснуть. Выбор был невелик, и алатырница предпочла прогуляться по саду, в надежде, что свежий воздух и чистое небо над головой помогут развеяться и успокоиться после длинного суетного дня. Глава 9 Княжеская находка