После палиц и палок пришел черед топоров — очень давно яноама украли их у сборщиков каучука. Тушауа дважды ударил в грудь обухом топора своего противника, и тот упал. Брат поверженного четыре раза ударил Фузиве в грудь, но тот устоял. Потом Фузиве сказал: «А теперь приготовься ты» — и дважды сильно ударил юношу. Тот побледнел и упал. Подбежали женщины и унесли его. Подошел второй брат и несколько раз ударил Фузиве обухом топора в грудь, но мой муж был очень сильный и даже не пригнулся. Потом он поднял свой топор, нанес удар, и противник свалился на землю. Тогда против него встал Махарашиве, брат Рашаве, и сказал: «У этих юношей сил еще маловато. Поглядим, как ты против меня устоишь». Фузиве поднял руку, и Махарашиве ударил его обухом топора: раз, два, три. Тут Махарашиве опустил топор, но мой муж сказал: «Нет, нет, бей еще, пока я не упаду». Махарашиве снова несколько раз ударил его, но Фузиве крепко стоял на ногах. «Хватит, хватит»,— сказали те, что стояли рядом. Тогда Фузиве занес топор, изо всех сил ударил Махарашиве обухом в грудь, тот покачнулся, еще удар — и Махарашиве упал. И тут вперед выступил Рашаве, который заступился за меня и спас мне жизнь. «А теперь мой черед»,— сказал он.— «Начинай ты первым». Фузиве ударил его сначала в грудь, потом в плечо, но Рашаве выдержал. Он был очень сильным и стойким. Потом он ударил Фузиве. Я стояла рядом вместе с другой женой Фузиве и смотрела. Наконец Фузиве сел, изо рта у него хлынула кровь. Когда все поединки закончились, Фузиве сказал: «Мы вас крепко побили, и вы нас тоже. Пролилась ваша и наша кровь. Наш гнев прошел. Теперь мы снова стали друзьями». И еще Фузиве сказал: «А теперь возвращайтесь к себе в шапуно. Вот вам мясо, вот вам бананы, пупунье и маис». Женщины тут же принесли корзины с мясом и с плодами. «Если вы устали,— продолжал Фузиве,— и не можете двинуться в путь, оставайтесь ночевать у нас. Уйдете завтра утром. Мы бились на палках и топорах не для того, чтобы остаться врагами, а чтобы прошел ваш и наш гнев. Я узнал, что вы держите зло на меня. Но я не хочу быть вашим врагом, потому что мы один народ». Брат Фузиве тоже сказал: «Не сердитесь на нас. Мы позвали вас, чтобы вернулась наша прежняя дружба. Хотели вас испытать. Если бы вы не захотели или не умели биться на палицах, тогда пришлось бы сразиться с вами стрелами. Но теперь наш гнев утих, и никто не скажет про вас плохого слова, и нам не нужно стрелять друг в друга». Фузиве часто дрался на таких поединках. Нередко потом он весь распухал и становился багровым. Стоило мне надавить пальцем на кожу, и оставалась вмятина. Ночью он беспрестанно стонал и никак не мог уснуть. Индейцы говорят, что они бьются на палицах, чтобы успокоиться и стать друзьями. Однажды, когда все мужчины ушли на охоту, дочь Фузиве сказала мне: «Хочу попробовать эпену отца». Женщинам и детям строго запрещено даже касаться рукой бамбуковых трубочек и маленьких куйи, в которых мужчины хранят эпену. Женщины могут дотронуться до куйи, если только муж скажет: «Пойди принеси мне эпену». Дочь Фузиве растерла листья, процедила жижу, разогрела ее в горшке и сказала мне: «А теперь давай вдохнем эпену, попробуем, какой у нее запах». Я с силой вдохнула серую пыльцу, и сразу внутренности обожгло, словно это был перец. Вдохнув эпену раза четыре, я села на землю. У меня все поплыло перед глазами, в голове шумело. Я еле поднялась. Ноги плохо слушались меня. «Больше не буду вдыхать,— сказала я,— не то вовсе не встану». Дочь Фузиве надышалась эпены сильнее, чем я. «Шапуно вертится вокруг меня»,— сказала она потом. Мы отправились к игарапе, чтобы искупаться. Но я чувствовала такую слабость, что в воду лезть побоялась. Все, что мне говорили, я понимала, но с большим трудом. Так продолжалось примерно с час, потом стало легче. Но голова болела весь день. Я только один раз попробовала эпену, и больше у меня такого желания не появлялось. А ведь это была слабая эпена, из коры деревьев. Мужчины же обычно вдыхают куда более крепкую — из семян[36]. Готовая эпена — это серо-зеленая пыль, которую индейцы чаще всего хранят в бамбуковых трубках. Саматари, намоетери и их соседи готовят ее из лесных, а не культивируемых растений. Когда они находят растение эпены с большими листьями и расходящимися от ствола веером ветками, то надрезают желтоватую кору и выскребают из нее тонкие волокна, которые сушат сначала на солнце, а затем над огнем. А еще они лечат корой эпены кожную болезнь, называемую куруба. Когда растолченные волокна накладывают на рану, то больное место сразу обжигает как огнем. Кроме того, эпену готовят из коры растения хама-ацита. Просушив волокна на солнце, а затем опалив их сверху головешками, но так, чтобы они не превратились в золу, индейцы смешивают уже готовую эпену с волокнами хама-ациты и затем руками растирают эту смесь до тех пор, пока не получат тончайшую пыльцу. В эту пыльцу добавляют пахучую траву маши-хири, которую вначале тоже сушат на солнце, а потом над огнем. Самой сильной бывает эпена, которую индейцы делают из темных семян одного невысокого растения, название которого я забыла. Помню только, что семена эти величиной каждое с фасолину. Даже когда их высушат над огнем, они остаются слегка влажными. Поэтому в них все время подбавляют горячую золу. Потом жидкую смесь осторожно выливают на раскаленную глиняную сковородку. Капли, попадая на раскаленную сковородку, вздуваются пузырьками и тут же лопаются с шипением: «пам, пам, пам». Если пузырьки вздуваются сильно, значит, эпена «дозрела» и будет крепкой. У намоетери этого растения не было, и они одалживали семена у других. Однажды Фузиве посадил растение, из которого получают эпену, на склоне холма. Года четыре спустя он взял корзину и отправился на холм. Вернулся он оттуда с корзиной, полной семян. Муж сказал мне: «Видишь, мои растеньица дали хороший урожай. Ветви еще маленькие и слабые, но на каждом уже висит много плодов. Видно, там на склоне хорошая земля». АМАХИНИ — ЛЕСНЫЕ ДУХИ Как-то раз один мальчик вышел из шапуно и пропал. Его мать едва заметила, что сын ушел, спросила: «Где сын? Может, он пошел к игарапе вместе с другими ребятишками?» Но другие дети его не видели. Отец мальчишки, который был сыном дяди тушауа, тоже спрашивал, не видел ли кто его сына. Отец мальчика страшно перепугался: ведь это был его первенец. Ночью он вместе со своей матерью, братом и женой, держа в руках горящие головешки, отправился в лес. Они отчаянно кричали: «Саматари, саматари» (мать малыша была саматари, поэтому и мальчика все звали саматари). В шапуно они вернулись лишь утром. Они добрались до берега большой реки, потому что решили, что речные духи, которые живут в красивых хижинах под водой, утащили его к себе. Эти духи, которых индейцы часто видят, надышавшись эпены, похищают мужчин, женщин, детей, утаскивают их под воду и больше уже не отпускают. Мальчика искали три дня. На четвертый день решили отправиться к месту, где берет начало одно маленькое игарапе. Мы часто собирали на его берегах плоды какао — там этих деревьев дикого какао росло видимо-невидимо. И вот там родители увидели пропавшего малыша. Он сидел на стволе дерева, на груди его, щеках и лбу белой глиной были проведены змеящиеся полосы. Отец малыша сказал жене: «Смотри! Вот наш саматари!» Мать позвала его. Малыш оглянулся и свалился в воду. Они подбежали к стволу, но там никого не было. А рядом на илистом берегу были хорошо видны следы малыша. Женщина снова стала звать сына. Прибежали те, кто искал малыша поблизости, и тоже увидели следы на берегу. Потом уже вечером туда пришел один из охотников. Вернувшись в шапуно, он рассказал, что еще издали услышал, как малыш плакал и звал: «Мама, мамочка». Он подбежал к стволу, но никого не увидел. На шестой день колдуны объявили, что мальчика украли речные духи — амахини. Эти амахини — маленькие человечки, которые живут под землей или под водой. На следующий день все снова отправились искать малыша, но теперь уже на рассвете. «Может, амахини приходят к устью рано утром»,— сказал один из колдунов. Ночью колдуны надышались эпены, а потом подули ею на амахини, чтобы их спугнуть. И вот когда совсем рассвело, отец и мать увидели, что малыш, весь разрисованный, сидит на прежнем месте. Ствол, на котором сидел малыш, покачивался и мальчуган, чтобы не упасть, держался руками за ветку. Отец малыша незаметно подкрался к нему сзади и, когда был уже совсем рядом, прыгнул и схватил сына на руки. Индейцы рассказывали потом, что амахини все время хлестали малыша лианами. Спина, руки и зад у него были все в багровых полосах. У него спросили: «Что ты ел?» Малыш был для своих лет очень сообразительным, но он еще почти не умел говорить и лишь повторял: «Напе, хапе» (мама, папа). В последний день амахини раскрасили малыша не белым илом, а красным уруку. Мальчик подрос, но так ничего и не вспомнил из того, что с ним случилось. Отец брал его с собой на охоту, но каждый раз, когда должен был преследовать зверя, сажал малыша на ветку дерева — боялся, что вернутся амахини и снова украдут сына. Мать часто окуривала сына дымом, чтобы амахини не могли к нему подступиться. Фузиве был великим колдуном. Он знал много песен и всех до одного хекура. Согласно поверью, хекура живут в горах. На высоких горах живут и хекураньума, дочери хекура. Все они молодые и красивые. Фузиве говорил нам, женщинам: «Думаете, хекураньума похожи на вас? Нет, они прекрасны, как солнце, и благоухают, как лесные цветы. Когда услышишь этот чудный запах, то сразу забываешь про голод и жажду». Индейцы не призывают дочерей хекура, чтобы те помогли им на войне, но они просят их вылечить от болезней, положить свои руки на тело, горящее от лихорадки, чтобы недуг вышел из тела. А против врагов индейцы призывают хекура большого муравьеда, при этом они держат за спиной пальмовый лист, похожий на хвост муравьеда. Когда индейцы вызывают хекура дикой свиньи, то отыскивают грязь, банановую кожуру или золу и валяются в них, словно они на самом деле дикие свиньи. Фузиве, когда уходил в поход или на охоту, говорил, что он берет с собой не всех своих хекура, а лишь трех из них: вакариве, окориве и пашориве (духов большого броненосца, маленького броненосца и обезьяны). Остальных хекура он оставлял охранять шапуно. В бурю призывают вайкуньариве — духа анаконды. Индейцы поют: «Приди, о вайкуньариве. Ты так силен, что можешь удержать падающие деревья. Обвейся вокруг ствола и не дай ветру их свалить». А еще, чтобы защитить деревья и кусты, индейцы призывают вайкошевеириве, духа паука, чтобы тот обвил листву и ветви. Индейцы поют: «Ты маленький, но очень сильный, вайкошевеириве». Когда же они призывают хамориве, духа белого паука, то посыпают грудь и плечи белой золой. При этом они поют: «Я хамориве. Я был стариком, взобрался на высокое дерево жатуба, сорвался, упал, скрючился и стал не человеком, а пауком. Зачем ты меня позвал? Зачем ты потревожил мой сон?» Тот же самый человек отвечал: «Хамориве, я позвал тебя, чтобы ты сдул тех хекура, которые ломают деревья и кусты». Затем этот человек вставал и начинал дуть в тоненькую трубочку, которой он обычно вдыхает эпену. Это он пылью эпены насылал чесотку на враждебных хекура. Фузиве насылал на другие племена бурю. Но иногда он начинал сильно чесаться и говорил: «Враги наслали на меня чесотку». Он тут же посылал за водой и обливал ею голову. Когда буря кончалась, индейцы говорили, что это хекура ее прогнали. МАРАМАВЕ Я ждала ребенка и вот-вот должна была родить. В это время многие намоетери решили отправиться к вакавакатери (вака — индейцы называют большого броненосца) и попросить у них подарков. Они узнали, что у вакавакатери есть много мачете. Предстоял дальний путь. Я осталась в шапуно. Утром мы, жены Фузиве, вместе с самим Фузиве, его дочерью и многими другими пошли в лес искать бурити[37]. Живот у меня к тому времени был уже очень большим. На обратном пути мы перешли игарапе. Женщины наловили рыбы и рачков. Я несла большой пакет рыбы. К вечеру мы набрели на рощу пальм бакабе. Мужчины взобрались на деревья и оттуда бросали нам гроздья плодов. Они кричали сверху: «Поживее двигайтесь, уже поздно. Враги могут быть близко». У меня очень сильно заболел живот, и я села. Одна из девушек спросила: «Что с тобой?» «Ничего»,— ответила я, не вставая. Дочь Фузиве также ждала ребенка и у нее был большой живот. Она сказала мне: «Давай уйдем вперед, не то мы их потом не догоним». Но тут другие увидели дикий кокосовый орех, и дочь Фузиве стала есть его. Я сказала ей: «Передай, что я пойду вперед. Пусть меня не ждут». Когда боль становилась особенно сильной, я садилась. Так потихоньку добралась до берега игарапе и искупалась. Возле шапуно мне повстречалась старая мать Фузиве. «У тебя что, живот болит?»—спросила она. «Нет»,— ответила я. «Неправда, болит»,— повторила старуха. Мы подошли к шапуно. Я поставила на огонь пакет с рыбой и села в гамак. Вскоре вернулся Фузиве. «Рыба готова»,— сказала я ему. Я слезла с гамака и поделила рыбу между всеми членами семьи, как меня учила старуха — мать Фузиве. Боль становилась все сильнее. Всю ночь я не могла заснуть, но никому ничего не сказала. На следующий день многие мужчины снова отправились ловить рыбу. При этом дети плакали, потому что они не хотели оставаться в шапуно. Нам, женщинам, Фузиве сказал: «А вы идите собирать пупунье, чтобы, когда рыбаки вернутся голодными, их уже ждала еда». Я взяла маленькую корзину и пошла в лес вслед за остальными женщинами. Мы дошли до поляны. От боли я не могла идти, села и прислонилась к стволу. При этом подумала: «Если закричу, остальные меня увидят». И тогда полезла в чащу. Другие женщины стали меня звать, но я не отвечала. Я сидела у большого дерева, когда услышала вдали крики. Потом узнала, что один из тех, кто пошел в гости к вакавакатери, прибежал назад с вестью, что всех намоетери убили, и спасся только он один. Ребенок родился ночью. Он был весь багровый и не шевелился. Я посмотрела на него и подумала: «Наверное, он умер! Что же мне теперь делать? Надо набрать листьев пишиаанси, завернуть его в эти листья и похоронить в норе броненосца». Неподалеку я видела такую нору. И с грустью побрела искать эти листья. Боли больше не чувствовала. Я взобралась по лианам, которые росли уступами (индейцы называют такие лианы набути), на скалу и там нарвала охапку листьев. Потом тихонько пошла назад. Когда уже была совсем близко от того большого дерева, то услышала плач: «А, а, а». Малыш лежал под деревом, весь облепленный муравьями, и плакал. Я не знала, что делать с новорожденным, и даже пупок ему не отрезала. Когда я была маленькая, мать родила одного сына, потом другого, но тетушка не пустила меня тогда к матери, и потому я ничего не знала. А у женщин-индианок я спрашивать не стала. Все же я подумала, что надо отрезать пупок. Неподалеку рос бамбук. Отломила кусок и провела им по своим волосам — бамбук был острый. Тогда я этим кусочком бамбука отрезала у малыша пупок, но вот перевязать его не догадалась. Из пупка стала сочиться кровь. Я взяла малыша на руки. Он дышал тяжело, с хрипом. Тут я вспомнила, что мать говорила: «Если у тебя родится ребенок и ему трудно будет дышать, высоси у него из носа воду. У новорожденных всегда в носу вода». И верно, когда я стала отсасывать губами воду из носика малыша, оттуда вышла бурая жидкость. И сразу малыш стал дышать ровнее и легче. Потом я завернула в листья послед, сделала пакет и пошла к норе, чтобы его закопать. По дороге встретила пожилого бородатого мужчину. Он сказал мне: «Знаешь отчего так кричат в шапуно? Всех намоетери, которые пришли к вакавакатери просить мачете, убили. Наши воины хотят сегодня же выступить в поход и отомстить им». Тут он увидел малыша и воскликнул: «О, это у тебя родился ребенок. Я услышал, что кто-то стонет, и подошел посмотреть. Думал, что это стонет олененок, а увидел плачущего малыша; он дрыгал ножками, а рядом не было никакой женщины. Я решил, что это сын поре, испугался и убежал». Наконец, я добралась до норы броненосца. Положила в нее пакетик с последом и потом утрамбовала землю. Чуть поодаль увидела игарапе и подумала, что надо бы помыться. Потом я взобралась на пригорок и положила малыша на большой лист, села у самого игарапе и холодной водой помыла ребенку головку. Из пупка у него по-прежнему текла кровь, особенно когда он начинал плакать и корчиться. Мне стало холодно, я вернулась на поляну и села погреться на солнце. Малыш почти сразу умолк. Я почувствовала голод и решила вернуться в шапуно. Взяла несколько спелых бананов и пошла, неся малыша на руках. Когда у намоетери родится ребенок, его отец долгое время не должен есть мясо тапира, большого кабана и обезьяны. А вот мясо маленьких кабанчиков могут есть и отец и мать малыша. Мать Фузиве сказала мне: «Маленький кабанчик был создан на свет добрым омаве, и потому его можно есть». Еще разрешается есть птичье мясо[38]. Я раздвинула крышу и увидела, что молодой индеец что-то рассказывает Фузиве, а тот внимательно слушает его, держа в руках лук и стрелы. Женщины громко рыдали: думали, что их родные убиты. Я боялась войти, но потом все же решилась и тихонько проскользнула в свой гамак. Ко мне подошла мать Фузиве и сказала: «Убили брата твоего мужа». «Неужели это правда?» —подумала я. Когда с кем-нибудь случается несчастье, мне становится жалко этого человека и я начинаю плакать. Но сейчас из моих глаз даже слезинки не вытекло. И я сказала: «Нет, по-моему, этот человек лжет». Фузиве заметил меня, увидел малыша и спросил: «Кто?» «Сын»,— ответила его старуха мать. Фузиве подошел ко мне: «Тогда береги его и постарайся вырастить сильным. Помни, что саматари мне враги, вакавакатери убили моего брата. У меня много врагов. Когда твой сын подрастет, он сможет защитить тебя». С этими словами он ушел. Примерно через час он вернулся, сел рядом со мной и долго сидел задумчивый, мрачный. Потом вскочил и крикнул: «Пей хав, пей хав! Сегодня выступаем в поход. Иначе вакавакатери скажут: «Вы не боитесь сражаться со слабыми, а вот хватит ли у вас храбрости прийти и сразиться с нами. Посмотрим, какие вы ваитери». Так они скажут». Я сказала Фузиве: «Я не верю, что вакавакатери убили своих гостей! К ним в шапуно отправилось много намоетери. Неужели только одному удалось спастись? Подождите еще немного. Глаза мои не плачут, значит, эти люди живы. Вы всегда хотите сразу же попасть во врага стрелой, убить его. Подождите, может, этот человек все придумал». Но Фузиве ответил: «Нет, тогда мои воины скажут, неужели наш тушауа боится сразиться с вакавакатери! Я хочу сразиться с ними и посмотреть, отомстят ли мои воины за меня, если я погибну». Тут к Фузиве подошел индеец махекототери по имени Акаве. Позднее он стал отцом двух моих детей. Акаве сказал: «Ты тушауа намоетери, но не ты должен сразиться с вакавакатери. Я знаю, где они живут, как проникнуть в их шапуно и откуда они выходят, чтобы пойти на охоту. Наш шапуно недалеко от их шапуно, я проберусь к ним и все разведаю». Тем временем женщины подошли и стали рассматривать моего сына. Он был белый, красивый, но почти безволосый. И женщины зашумели: «Это не человек, у него нет волос. Наши дети родятся сразу с волосами. Убей его, поскорее убей!» Я ответила: «Я не умею убивать детей. Моя мать никогда не убивала своих детей. Как я могу его убить?» «Положи его на землю, потом положи ему на шею бревно и надави на него ногой». Фузиве услышал их слова и подошел. «Что они говорят?» — спросил он. «Хотят, чтобы я убила сына, потому что у него не человечье лицо и волос нет». «Как у вас язык повернулся сказать такое? — воскликнул Фузиве. — Вам самим кто-нибудь велел убивать ваших детей? И так же, как вы любите своих малышей, Напаньума любит своего». «Но у него нет волос!» — отвечали женщины. «Это уж забота Напаньумы, а не ваша. Она мать,— сказал Фузиве.— Когда мальчик подрастет, он защитит Напаньуму от врагов. А вы идите лучше варить пупунье для ваших мужей. Нам скоро выступать в поход». Женщины начали понемногу расходиться. Когда я осталась одна, Фузиве сказал: «Если бы на твоем месте оказалась женщина потрусливее, она бы убила своего сына». «Нет, я никогда не убью его»,— сквозь слезы отвечала я. Фузиве положил мне руку на плечо. К вечеру воины приготовились к походу против вакавакатери. Они раскрасили свое тело черной краской, собрались все вместе и закричали: «Хав, хав, хав!», да так сильно, что задрожала стенка шапуно. День спустя после рождения сына я уже собирала в лесу хворост. Женщины яноама, когда у них родится ребенок, сразу же встают и начинают заниматься делами. Поэтому и я не стала отлеживаться в гамаке. Внезапно я услышала странный шум и подумала, что это ягуар. Но шум доносился откуда-то сверху. Я взглянула на небо и увидела белый самолет. Он летал совсем низко над шапуно. Когда я была маленькой, дедушка однажды рассказал мне про самолеты, но сама я до этого их не видела. «Неужели в них сидят люди?» —подумала я. Я положила малыша на большой лист, сверху накрыла его другим листом и побежала к шапуно. Там никого не было — все убежали. Мужчины и женщины спрятались в лесной чаще, некоторые со страху залезли в расщелины скал. Я стала кричать, делать самолету знаки и размахивать листьями эмбаубы. С самолета, видно, заметили шапуно, летчик спустился, стал кружить над ним. Индейцы решили, что это прилетели души мертвецов, чтобы всех их съесть. «Поре капе, поре капе!» — в страхе кричали они. Я им объяснила: «Это не поре, а белые. Мне дедушка рассказывал, что белые умеют летать по воздуху». Но индейцы мне не поверили и все повторяли: «Нет, это поре, поре». Они заметили, что я подавала самолету знаки, и теперь поглядывали на меня с подозрением. Ночью все жаловались, что у них болит голова и дрожь пробегает по телу. Они очень сильно испугались,— может, оттого их и пробирала дрожь. Следующим утром все пошли к игарапе и обмазали все тело белым илом, чтобы остудить жар. У меня жара не было, да и дрожь меня не била. Женщины сказали: «Ты не человек и твой сын не человек, вы — звери, поэтому у вас нет жара». Я отвечала: «Нет, болезнь поняла, что мы люди, и не тронула нас». Тогда старики стали дуть в мою сторону, чтобы наслать на меня жар. Я смеялась. «Дуйте, дуйте, все равно меня болезнь не тронет». Воины, которые пошли, чтобы сразиться с вакавакатери, добрались до большой реки (скорее всего, это была Ориноко), а как через нее переправиться — не знали. Потом мне рассказали, что Акаве, который вел их, переплыл через реку, держа в руке длинные лианы. На противоположном берегу он привязал лианы к стволу дерева. За ним, цепляясь за лианы, на другой берег перебрались и все воины. И тут на тропе показались те, кто ходил в гости к вакавакатери. Они несли подарки: мачете, глиняные горшки, бананы. Воины спросили у них: «Что случилось?» «Ничего, они нам дали подарки». Когда все с громкими криками вернулись в шапуно, тот человек, который солгал, будто намоетери всех гостей убили, решил, что теперь его самого убьют, и убежал в лес. Он всю ночь просидел на дереве и вернулся в шапуно лишь вечером следующего дня. Его никто не тронул. Фузиве сказал мне: «Раз весть о том, будто вакавакатери убили гостей, оказалась неправдой, назовем нашего сына Марамаве» (марамаве значит «обман»). ЖИВОТНЫЕ — ЛЮБИМЦЫ Фузиве очень любил собак. Да и вообще для индейцев собаки почти то же, что люди. Я часто видела, как женщины вскармливают щенят грудью. Когда собака умирает, индейцы громко плачут и сжигают ее в самом шапуно. Потом собирают обгоревшие кости и уходят на охоту. Вернувшись с охоты, дробят обгоревшие кости и смешивают их с банановым мингау. Затем кладут их в старую куйю, вырывают у столба, поддерживающего крышу, глубокую яму, сливают туда мингау, смешанное с золой. Куйю индейцы сжигают. Хозяин собаки угощает гостей дичью и остатками мингау. При этом сам он к еде не притрагивается, точно так же как если бы умер кто-нибудь из его родичей. Гости некоторое время спустя делают банановую кашу — мингау — и сами зовут хозяина умершей собаки в гости. Вот так индейцы поминают своих собак. Индейцы держат у себя много разных диких животных и птиц, но не для того, чтобы их потом съесть. В шапуно живут попугаи, туканы и другие птицы. Держат индейцы и маленьких кабанчиков. Но когда эти кабанчики подрастают, они часто становятся злыми, гоняются за людьми и кусают их. И все равно хозяева не убивают этих кабанчиков. Правда, иной раз другие индейцы, увидев в лесу такого ручного кабанчика, притворяются, будто не признали его, и тайком убивают. Иногда индейцы приносят в шапуно и детенышей ягуара. Только они боятся, что придет самка ягуара и ворвется в шапуно. Когда индейцам удается убить ягуара, они отрезают куски кожи и привязывают их детям к пояску, чтобы этот талисман отпугивал болезни и чтобы на малыша не напали в лесу другие ягуары. НАПАДЕНИЕ ЯНОАМА Однажды к Фузиве пришел Хохошиве — младший брат Рохариве и сказал так: «Тушауа, мой брат — убийца. Он наслал яд — ароари на твоего младшего брата и потом хвастал: «Я испытал силу ароари на младшем брате тушауа и теперь точно знаю, что мой ароари убивает людей». Фузиве ответил: «Я отомщу ему». И сразу же позвал самотари на реахо. Как-то вечером, когда я вместе с другими рубила в лесу дрова, мы увидели, как мимо нас прошло много людей. Я узнала тушауа Рохариве. С ним было человек двадцать саматари. Среди них были те, кто хотел меня убить, когда умерла девочка, съевшая жабьи икринки. Они меня узнали, но ничего не сказали, потому что боялись намоетери. Вместе с Рохариве пришли его жена с маленькой дочкой и его старшая сестра. Они были разрисованы красным уруку как гости, приходящие на реахо с добрыми намерениями. У всех мужчин с головы свисали волосатые обезьяньи хвосты. Я узнала жену Рохариве: когда меня ранили, она выступила в мою защиту. Поэтому я сказала другим женщинам: «Давайте предупредим ее! Мне будет больно смотреть, как ее убьют на моих глазах». Нас, женщин, было четыре: я, дочь Фузиве, другая жена Фузиве и одна саматариньума, жена брата Фузиве. Другая жена сказала саматариньуме: «Иди предупреди своих сородичей». Мы подошли к группе мужчин, которые шли сзади, и спросили: «Что это вы несете?» «Свиней»,— ответили они. «Дайте их нам, а сами возвращайтесь». А я добавила: «Не ходите в шапуно, вас хотят убить!» Другая жена Фузиве подтвердила: «Возвращайтесь, мы не хотим плакать завтра над покойниками». Мужчины переглянулись. Один спросил: «Что? Нас хотят убить?» «Да, хотят»,— ответили мы. Тогда один из саматари сказал: «Меня никто не убьет! Посмотри на мою стрелу, я сам умею убивать». Тогда я сказала: «Многие из вас храбрецы, но никто уже не отомстит сам за себя, когда стрела вонзится ему в грудь». Один из саматари сказал другому: «Ложь. Просто эти женщины хотят полакомиться свиным мясом». Тогда я сказала: «Что ж идите». Жена Шамаве, которая сама была саматари, ничего не говорила, а только плакала, глядя на своих сородичей. Один из воинов сказал: «Я — саматари, меня все боятся!» Другой заметил: «А может, они говорят правду». Но третий прервал его: «Остальные ушли вперед, надо их догнать». Дочь Фузиве сказала: «Давайте тоже побежим к шапуно. Если их ранят, они побегут в лес. Наши погонятся за ними и могут попасть в нас стрелой». Саматари привели с собой трех собак. В пути они убили диких свиней и потом весь день жарили мясо. Рохариве сказал: «Отнесем этих свиней тушауа, пусть полакомится дичью». Рохариве не знал, что его ждет, а вот брат, который послал его на смерть, знал. Многие намоетери не знали, что Фузиве решил убить тушауа саматари. Не знали об этом и патанаветери, даже их тушауа, дядя Фузиве, ни о чем не догадывался. Вот почему потом он так разгневался на Фузиве. Саматари вошли в шапуно, и мы услышали приветственные крики мужчин. Потом мне рассказали, что Фузиве, увидев гостей, даже не слез с гамака. Он взял стрелы и с силой бросил их под гамак. Он поступил так, потому что был очень разгневан. Шамаве подошел к нему и сказал: «Брат, слезь с гамака. Если саматари заметят, что ты гневаешься, они ночью подстрелят тебя, а сами спасутся бегством». Фузиве ответил: «Мне хочется перерубить их тушауа шею топором. И я только потому этого не сделал, что сейчас светло и, если они начнут отстреливаться из луков, стрелы могут попасть в женщин». Но Шамаве сказал: «Нельзя показывать свою ярость. Лучше встань спроси, как они до нас добрались и когда их провожать. Я тоже хочу завтра убить их, но своего гнева не выдаю. Лишь крепко держу в руке стрелу». Когда саматари вошли, некоторые из намоетери радостно закричали: «Пей хав, пей хав!» Шамаве и стоящие рядом женщины сказали: «Братья саматари, наверное, голодны? Поскорее сварите для них банановое мингау. Не успеют они его съесть, как уже снова умирают от голода!» Так велел сказать Фузиве. Но саматари не поняли намека. Очаг Фузиве и его родных был далеко от входа. Фузиве сказал нам, женщинам: «Сходите за водой и сварите побыстрее банановое мингау. Завтра утром я их всех убью!» Он говорил громко, но саматари не услышали, потому что стояли далеко. Одна из женщин сказала: «Если ты их убьешь, вина падет и на нас, женщин. Разве ты не знаешь, что саматари убивают всех подряд — мужчин, женщин, детей?» Наступила ночь. Много мужчин собралось у гамака Фузиве. Они стали его уговаривать: «Давай убьем их сейчас, сразу». У Шамаве одна из жен была саматариньума. Он ее похитил, когда она ждала ребенка. Ее девочка подошла к отцу попросить банан как раз в тот момент, когда Рашаве говорил: «Я — ваитери, и никто не спасется от моей стрелы». «Молчи,— сказал Фузиве.— Тут много всякого народу, и кто-нибудь может предупредить саматари. Завтра решим». «Нет, сегодня»,— настаивали воины. Девочка побежала к матери: «Мама, они красятся углем, они хотят убить саматари». Женщина заплакала: «За что они хотят убить саматари? Что они им сделали плохого?» Когда вернулся муж, она спросила: «Вы хотите ночью убить саматари, это правда?» «Правда,— ответил Шамаве.— Но не сегодня ночью, а завтра». С Рохариве пришел и его брат Шерекариве. Тот самый, который вместе с другим братом рассказал Фузиве про то, как Рохариве убил ядом ароари его самого младшего брата. Одна из женщин сказала Шерекариве: «Зачем ты пришел, теперь убьют и тебя. Ночью беги из шапуно». Но Шерекариве ее не послушался. Рохариве, тушауа саматари, никто не предупредил. Ночью саматари пожарили свиней, разрезали их и поделили между хозяевами. Утром Шамаве подошел к Фузиве и спросил: «Брат, саматари подарили тебе тушу свиньи?» «Да,— ответил Фузиве.— Но я не хочу есть мясо животного, убитого моим врагом. У меня потом разболится живот». Саматари стояли рядом и все слышали, но они не убежали. Быть может, они боялись, что намоетери бросятся в погоню и попадут им стрелами в спину. Тем временем гнаминаветери и патанаветери, которые ничего не знали о задуманном нападении, встали и ушли из шапуно в лес.