Тогда Фузиве ответил: «Раз ты просишь меня не убивать Напаньуму, я ее пощажу». Рашаве воскликнул: «Однажды, Фузиве, ты мне скажешь так: «Твои слова были мудрыми. Поешь эту банановую кашу, ее приготовила Напаньума». Вот что ты мне скажешь однажды». Фузиве и Рашаве подошли ко мне. Фузиве сказал старшей из своих жен: «Дай Напаньуме гамак, она останется с нами. Я хотел убить ее сегодня же, но, когда я советовался с отцом, пришел он (он показал на стоящего рядом Рашаве) и отговорил меня». Рашаве посмотрел на меня и спросил: «Куда ты хотела убежать?» «Я бродила вокруг шапуно»,— ответила я. «Больше не убегай. Я тебя защищал, не дал тебя убить, но ты уж больше не убегай». Тушауа Фузиве подошел к стене шапуно, взял огромную дубинку из пальмы пупунье и сказал: «Этой дубинкой я хотел тебя убить. Этот человек спас тебя, и ты будешь жить, считай его отныне твоим братом». Я расплакалась. Тогда Рашаве сказал мне: «Живи с ним, не убегай больше». Я не отвечала, лишь горько всхлипывала. Повернувшись к Фузиве, Рашаве продолжал: «Мне очень жалко ее, и мой старик отец тоже очень ее жалеет. Ты великий тушауа, но ты послушал моего совета. Мой отец говорил: «У нее никого нет, она могла бы жить с нами». Но ты нашел ее в лесу, и она твоя. Не обижай ее, не бей. Она убегала, потому что у нее не было родных, которые могли бы ее защитить и спрятать! А махекототери трусы. Когда мы вместе с вашими воинами нагнали их, они чуть не умерли со страху. Старики кричали, старухи вопили, мужчины все разбежались». Рашаве был тушауа пишиаансетери. Вместе с Фузиве и его воинами он участвовал в нападении на махекототери и захватил двух молодых женщин. Несколько дней спустя Рашаве со своими людьми вернулся в родное шапуно у подножия горы. Я осталась с намоетери. Больше я не убегала: Фузиве был высоким и сильным. ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЖЕНА ФУЗИВЕ Так я стала пятой женой Фузиве. Мы жили отдельно, но наши очаги были рядом. Самая старая из жен была из общины патанаветери племени намоетери. У нее была взрослая замужняя дочь и маленькая дочка. Она командовала всеми нами. Вторую жену звали Шерекума. Она принадлежала к арамамисетери. Фузиве похитил ее совсем девочкой, когда она купалась в реке. Воспитала ее мать Фузиве. Третью жену, по происхождению хасубуетери, Фузиве захватил после одного праздника, когда она с родичами возвращалась в шапуно. Четвертую жену, намоетери, самую молодую и красивую, звали Токома. И наконец, пятой женой стала я. Индейцы не любят, когда их называют по имени, и я узнала их имена лишь много времени спустя[33]. Однажды Фузиве сказал: «Почему это вы не находите для детей красивых имен?» Одна из его жен сказала: «Твое имя тоже плохое». Но я не решилась спросить, как его зовут. От жены хасубуетери у Фузиве был сын по имени Комохиве. И я звала своего мужа «отец Комохиве», другая жена называла его «отец моего сына», тетка— «отец моего племянника». Имя отца Фузиве я узнала, лишь когда тот умер. Звали его Хайамамукуве (что означает «олений глаз»). Малышей называют по имени, но только до тех пор, пока они не подрастут. Женщин обычно тоже называют не по имени, например, а — Мать Моего Сына. Когда человека нет в шапуно, другие иной раз называют его по имени, но в его присутствии — никогда. Во время боя индейцы окликают своих врагов по имени, но это потому, что они враги. В состав намоетери (намое — название высокой горы) входили также патанаветери, гнаминаветери и пишиаансетерй. Когда они жили вместе, всеми ими руководил Фузиве. Их общая численность составляла больше сотни мужчин, женщин и детей. До Фузиве вождем всей группы был его отец, а вождем собственно намоетери был старший сын вождя группы. Дядя Фузиве, имевший двоих сыновей-колдунов, младший брат его отца, был вождем патанаветери, самого многочисленного среди всех четырех подразделений. Вождь другой группы все время повторял: «Хочу жить один, гнами». Поэтому и всю группу назвали гнаминаветери — одинокие. Вождем пишиаансетери был Рашаве, спасший меня от смерти. До этого вождем пишиаансетери был его отец. Рашаве не был старшим сыном, но он отличался храбростью и силой и стал вождем. Возле нашего шапуно были две большие расчистки. На одной росли бананы, на другой — хлопок. Кустов хлопчатника я до этого не видела, потому что саматари его не сеют. Однажды Фузиве сказал: «Колибри поедают семена хлопка, а крысы пожирают то, что падает на землю. Надо поскорее его собрать». Мы почти без отдыха трудились целых три дня. Хлопок еще не созрел, и мы положили его сушиться на банановые листья. Индейцы обычно сушат хлопок на открытой лучам солнца площадке перед шапуно, при этом подальше от огня, чтобы он не пожелтел. Сеют хлопок мужчины. Вырывают на поле сорную траву, затем жгут деревья и сажают семена. С помощью сломанного лука или заостренной палки делают в земле ямку и кладут в нее два семени. Если хлопок кустится слишком сильно, его подрезают, оставляя всего два отростка. Индейцы говорят, что у некоторых «дурная» рука, и, когда они сеют хлопок, он потом вырастает чрезмерно высоким. Однажды тушауа Фузиве рассказал мне историю хлопка: «В давние времена колибри были людьми и у них были гамаки из хлопка. (До сих пор колибри крадут кусочки хлопка, чтобы сделать себе гнездо.) Яноама увидели эти гамаки и спросили у теншо (колибри), как они их сделали. Колибри привела людей к расчистке и показала людям маленькие растеньица, потом растения с коробочками хлопка и, наконец, те же растения, но уже с пустыми коробочками. Потом сказала людям: «Сажайте на расчистке один только хлопок, потому что другие растения отнимают у земли силу. Сажайте хлопок так, чтобы у вас были и молодые побеги, и с коробочками, и старые. Тогда у вас всегда будет хлопок». Колибри дала яноама семена и сказала: «Когда растение вырастет, подрежьте ему макушку, тогда ветви будут гуще». Взяла длинную палочку, кусок круглой и гладкой внизу куйи и сделала из них веретено. Так она научила людей прясть. А когда люди превратились в животных, теншо превратилась в маленьких птиц колибри». Самая старая из жен Фузиве очень хорошо относилась ко мне. Иногда другие три жены требовали, чтобы я делала для них большие ножи и материю, потому что я белая и должна это уметь. Они приходили к Фузиве и говорили: «Побей ее, она белая, а не хочет делать для нас ни горшков, ни ножей». Тушауа гнаминаветери всегда меня защищал: «Белые женщины, наверное, тоже не умеют делать больших ножей, нет! И потом Напаньума уже давно живет с нами, откуда же ей знать! Почему вы хотите, чтобы ее побили? Почему вы желаете ей зла, нехорошо это!» Но женщины не сдавались: «Она белая и должна знать. Просто не хочет ничего делать. Побей ее. А если не умеет, значит, ее отец не был белым». Я отвечала: «Мой отец не умел делать мачете, он работал на сборе каучука и покупал мачете у других[34]. А ткани ему давали в уплату за работу». Фузиве не требовал, чтобы я делала мачете или ткани, но и не защищал меня, когда другие жены кричали и возмущались. Во время сбора урожая кукурузы, когда нужно было разделить между всеми пятью нашу долю урожая, этим занималась самая старая из жен Фузиве. Она отделяла маленькие початки от больших и потом говорила мне: «Когда они соберут кукурузу, поделишь ее между всеми». Я отказывалась: «Не хочу, вдруг я одной дам больше, а другой меньше». Старая жена часто говорила мне: «Командуй ими сама». Когда не хватало хворосту, она звала меня и говорила: «Хворосту мало осталось, пошли остальных в лес». Я говорила им: «Идите в лес и принесите оттуда хворосту». Вначале я не хотела командовать и даже плакала. Но потом привыкла. Нередко одна из жен спрашивала: «А ты почему не идешь?» Я отвечала: «Мне велено передать тебе, и все тут. Посылают-то тебя, а не меня». «Как! Ты, чужая здесь, будешь командовать, а мы должны тебе повиноваться!» Я передавала их слова старой жене, а она отвечала: «Если они тебе еще раз скажут то же самое, предупреди тушауа (то есть Фузиве). Он сам решит, что и как». Спустя некоторое время, когда старой жены не было рядом, я уже сама говорила: «Ты сходи за водой, а ты свари мингау из бананов». И они подчинялись. Когда в гости приходили женщины из других шапуно, старуха говорила мне: «Сходи по воду вместе с остальными женами. Не то они начнут болтать, будут без конца купаться в реке и потеряют впустую много времени. А если ты пойдешь с ними, они долго бездельничать не станут — побоятся, что ты потом передашь все тушауа. Большую корзину не бери, понесешь только куйю». Как-то Фузиве мне сказал: «Если какой-нибудь из мужчин будет лезть к тебе или к твоим подругам, ты знаешь, где его слабое место?» «Нет»,— ответила я. «Так вот, схвати его между ног и дави изо всех сил и увидишь, что он мертвым упадет». В шапуно мужчины обычно не трогают женщин. Но не все. И я сказала им однажды: «Не вздумайте приставать ко мне. Я вас за шею или за руку хватать не стану, схвачу вот за это место и, сколько не кричите, не отпущу». Мне рассказывали, что одна женщина убила так одного насильника, а потом убежала в другое шапуно. В нашем шапуно мужчины все время преследовали одну девушку, отец у нее был намоетери, а мать саматари. Она очень боялась и вечно просила меня проводить ее к реке. Мужчины часто спрашивали ее: «Почему ты неразлучна с Напаньумой? Она тебе что — мать или муж?» Однажды мы вчетвером отправились в лес: я, эта девушка, ее тетка и дочь моего мужа. Вдруг на девушку набросилось несколько мужчин. Она обхватила руками и ногами ствол дерева. Женщины тянули ее в одну сторону, мужчины в другую. Дочь моего мужа пыталась ее защитить, но мужчины оттолкнули ее и снова окружили девушку. Она закричала: «Напаньума, спаси меня, спаси!» Я бросила корзину и встала между девушкой и мужчинами. Один из них сказал: «Отойди, не то плохо тебе будет». Но я закричала: «У вас в руках отравленные стрелы, и все равно я вас не боюсь!» У мужчин не хватило смелости тронуть меня, но они не расходились. А я в ярости вопила: «Вы хуже собачьей своры. Может, думаете, я из тех, что садятся на землю и ждут, пока вы кончите свое дело? Нет, хоть я и слабая женщина, но свою подругу в обиду не дам». Я и в шапуно вошла с криками и плачем. Несколько мужчин спросили: «Кто же это был?» Я показала рукой на женщин: «Вон стоят их жены». «Они причинили зло девушке?» — спросил кто-то. «Нет, но они хотели»,— ответила я. Меня переполняла ярость. Девушке я сказала: «А ты со всеми болтаешь. Девушка, которая собирается замуж, не должна так себя вести». От волнения и обиды я разрыдалась. Это увидел Фузиве. Он подошел и спросил: «Почему ты плачешь? Кто тебя обидел? Сейчас я испробую на нем мою дубинку!» Тут вернулись из лесу мужчины и сказали ему: «Мы не трогали ни Напаньуму, ни твою дочь». «Знаю, но вы не должны трогать и других женщин». Он схватил дубинку и хотел ударить наших обидчиков по голове. Потом стал кричать: «Если думаете, что сможете делать подобные дела в моем шапуно, то лучше вам сразу отсюда уйти. Перебирайтесь к хасубуетери, они со своими женщинами всякое проделывают. В следующий раз я сам пойду за женщинами, которые отправляются в лес, и, если услышу крики, прибегу и убью вас этой дубинкой». Многие женщины яноама всю жизнь остаются верными мужу, другие ему изменяют. Нередко дед и бабушка говорили внуку: «Скажи своему отцу, что, пока он был в походе, твоя мать жила с другим». Иногда отец отвечал: «Мне все равно, пусть спит, с кем ей вздумается». Но большинство мужей были очень ревнивыми. Помню, как одна женщина, очаг которой был рядом с моим, поднесла мужу, вернувшемуся из лесу, банановое мингау. Тот отшвырнул мингау и ударил жену палкой по голове. Подбежала ее старая мать, громко запричитала, но он кричал: «Она настоящая сука. Стоит мне уйти из шапуно, как она уже бежит в кусты с другим». Потом он отыскал того, с кем она изменила, и побил его дубинкой. Женщина осталась с мужем. Но время от времени муж, вспомнив про ее грехи, снова принимался потчевать ее палкой по голове, приговаривая: «Беги, беги к своему милому». Одна из замужних женщин полюбила мужчину, который был моложе ее мужа. Она дождалась, когда муж ушел далеко на охоту, и пригласила молодого воина на свидание на старую расчистку. Когда муж вернулся, ему об этом рассказали. Он избил свою жену палкой, а потом прижег ей грудь горящей головешкой. Но женщина сказала подруге: «Он избил меня палкой, теперь я еще и не такое сделаю». Мать Фузиве часто беседовала со мной. Обычно свекрови не любят делиться опытом с женами своих сыновей, но моя рассказывала мне о многом. Она говорила, что не боится меня и я не должна ее бояться, потому что она уже совсем старая. Между тем, мужчины очень боятся своих тещ и говорят, что, стоит теще на них взглянуть, их словно огнем обжигает. Старуха рассказала мне об одном довольно диком обычае намоетери. Если первый сын родится и умирает, а за ним умирают второй и третий, то женщина должна провести ночь с другим мужчиной, и тогда ребенок не умрет. Иногда дети рождаются желтые-желтые. Индейцы говорят, что, значит, отец совсем недавно съел пепел умершего. Поэтому, когда женщина ждет ребенка, ее муж не ест пепла умерших. У одной женщины дети все время родились желтыми и потом умирали. Старик колдун вдохнул в себя эпену и сказал мужу, что, если он хочет иметь детей, его жена должна встретиться с другим мужчиной. Мужу это не понравилось, и он отказался послать жену к другому, но колдун сказал ему: «Я тебе только дал совет. И не забывай, дети умирают по твоей вине». Все же муж не послушался колдуна, и дети у него по-прежнему рождались желтыми и потом сразу умирали. Я помню три случая, когда жены по воле своих мужей проводили ночь с другими мужчинами, чтобы иметь детей. Одна женщина не хотела встретиться с мужчиной, выбранным для нее мужем, и тот побил ее палкой. Были женщины, которые встречались с женщинами, но остальные считали это диким. Однажды несколько девушек сказали одной из таких женщин: «Вон твоя жена». Ее мать услышала это, но ничего не сказала. Эта девушка не хотела выходить замуж и избегала мужчин. Немного спустя она сказала своей приятельнице: «Пойдем в лес собирать плоды кайу». Другие девушки тоже хотели пойти, но она сказала: «Нет, мы пойдем вдвоем, потому что от вас мало проку». Девушки ответили: «Хотите пойти в лес одни, потому что вы — муж и жена!» Тут мать девушки схватила палку, та бросилась бежать, но мать догнала ее и побила. Мужчины и женщины яноама стесняются интимных отношений. Мать Фузиве давала ему много мудрых советов. Я не раз слышала, как она говорила: «Сын мой, у тебя много жен. У этой нет детей, у той есть, а у этой двое почти взрослых детей. Когда пойдешь в лес, возьми с собой ту, у которой нет ребенка. Когда у нее округлится живот, оставь ее в шапуно, а в лес возьми другую, у которой пока тоже нет ребенка. Дети этого не должны видеть». Фузиве отвечал: «Мама, мне стыдно про такое слушать». «Нет, сын мой, тут нет ничего постыдного. Если ты будешь так делать, другие жены не станут сердиться, если ты не возьмешь их в лес. Могу тебе при всех повторить: все это делай тайком, чтобы никто не видел». В то время мы жили мирно и спокойно, на наших плантациях уродился табак. Индейцы сушат табачные листья над огнем. Употребляют их для жевания. Сначала жуют листья, которые уже начинают портиться. Предварительно их кладут в куйю с водой. Затем у костра перемешивают листья с золой до теx пор, пока они снова не становятся сухими. Тогда стряхивают золу, скатывают листья в длинную и толстую трубочку и засовывают ее за нижнюю губу. Женщины тоже жуют табак, но я не хотела жевать, свертывала «сигару» и начинала курить. Фузиве говорил мне: «Если хочешь, кури, когда стемнеет, так, чтобы другие не видели». Ему тоже был неприятен запах табачного дыма. Иногда женщины делают комок, кладут в рот и, пожевав, передают мужу. Некоторые мужчины не хотят жевать табак, побывавший во рту у жены, им это противно. Я всегда готовила Фузиве жвачку, но сама к ней не притрагивалась. Однажды Фузиве рассказал мне историю табака: «Когда животные были людьми, летучая мышь, вашо, как-то встретила индейца яноама и предложила ему отведать табака. Индейцу табак понравился. Тогда вашо взяла табачные семена, которые хранила в маленькой бамбуковой трубочке. Несколько семян она положила в лист растения микуеми и так сказала человеку: «Возьми термитник, он хорошо горит, и разожги на расчистке огонь. Через три дня положи эти семена на выжженную землю и слегка прикрой их сверху. Когда появятся зеленые кустики, пересади их и укрой от солнца, обложив большими листьями. Когда пройдут дни одной руки (пять дней) и кустики подрастут, убери листья, которыми ты их обложил. На солнце табак станет крепким, сильным, а от дождя он слабеет». Яноама до сих пор так и сеют табак. Однажды Фузиве сказал мне: «Хекура рассказали мне, будто белые закапывают мертвецов в землю. Это правда?» Я ответила: «Да, я никогда не видела, чтобы белые сжигали мертвецов». «Значит, хекура не выдумали?» И добавил: «Однажды мы напали на хижину белых, но они убежали». Один из нас сказал: «Когда кто-нибудь из белых умирает, они вырывают в земле яму и вместе с мертвецом кладут туда все, что он имел при жизни: мачете, кувшины». Мы стали рыть землю, нашли вздувшееся тело в плоском деревянном стволе, но рядом не лежало ни ножей, ни кувшинов — ничего. Тогда мы снова зарыли яму». Я сказала: «Нет, мы ничего не кладем в могилу». Потом я спросила у Фузиве: «А почему вы тоже не закапываете мертвеца в землю?» Фузиве ответил так: «Если мертвец будет лежать в яме, засыпанный землей, его душа не сможет выйти. Вы закапываете своих мертвецов в землю, и их пожирают черви. Значит, вы не любите своих близких». «А вы слишком уж любите,—сказала я тогда. — Сжигаете родных детей, стариков. Мало того что они умерли, так вы еще поджариваете их на огне». Он схватил палку и бросился за мной, но я улизнула. Потом он первый позвал меня: «Иди сюда, поговорим, но только тихо, а то ты вечно кричишь». Я остановилась, посмотрела на него и подумала: «Если я убегу из хижины, он решит, что я испугалась». Я вернулась, села к очагу и сказала: «Когда ты умрешь, вырою в земле большую глубокую яму и положу тебя туда». Фузиве засмеялся, огонь уже догорал, я встала и поила в лес набрать сучьев. Вечером я села возле Фузиве и спросила: «Почему ты погнался за мной с палкой? Что я тебе такого сказала? Просила тебя, если умру, похоронить меня в земле, как это делают все белые! А ты хотел поколотить меня!» «Знаешь, иной раз на тебя нельзя не рассердиться,— сказал Фузиве.— Говоришь громче любого мужчины. Попробуй тебя перекричи». «И все равно вы нехорошо делаете,— повторила я.— Сжигаете мертвеца, потом начинаете размалывать кости. Заставляете беднягу мучиться и после смерти. После этого смешиваете пепел с банановой кашей и съедаете. А затем отправляетесь в лес и оставляете под кустом зловонную кучку грязи». Фузиве внимательно посмотрел на меня и тихо сказал: «Как бы кто-нибудь не услышал этих твоих слов». Индейцы верят, что и после смерти продолжается жизнь. Мать Фузиве говорила мне: «Я хочу умереть и потом отправиться в шапуно Туоно. Я устала от всех бед и дел, а там буду жить спокойно». «Значит, у Туоно есть хижина?» — спросила я. «Конечно,— ответила старуха.— Мои бабушка и прабабушка рассказывали мне о нем. Те, кто умерли на время, а потом ожили, сами побывали там. После смерти сын Туоно призывает к себе тень и говорит: «Пойдешь вот этой дорогой». Сын Туоно живет на горе рядом с шапуно Туоно. Тропа, ведущая к нему, некрасива. Красивая тропинка, по краям поросшая цветами, начинается дальше. Заканчивается она пропастью, но увидеть ее дано не всякому. Подступы к ней усыпаны красивыми листьями. В обрыве беспрестанно бурлит и клокочет смола. Сам Туоно красив и статен, как тушауа, и шапуно у него похоже на шапуно яноама. Вместе с Туоно живут мертвецы, они все очень красиво разрисованы и стали еще прекраснее, чем при жизни. Души умерших не обрабатывают плантации и не ходят на охоту. Они все едят авокадо и мукаму — маленький черный лесной плод[35]. Девушки там благоухают цветами. Никто не стареет, не болеет и не мучается. Но если ты в этой жизни вел себя плохо, то тебе не попасть в шапуно Туоно. Плохие яноама, не послушавшись сына Туоно, выбирают красивую тропу, доходят до пропасти, называющейся Шопариваке, и падают в нее. Оттуда им уже не выбраться, и больше они не увидят своих родных». Такую же историю мне рассказал и Фузиве. Иногда, когда вдалеке слышались раскаты грома, а дождь не начинался, индейцы говорили: «Это в Шопариваке плачут и кричат от боли мертвецы. Бедняги. Там жарче, чем на солнце, а они вдобавок плавятся в смоле». Я говорила тем, кто убил в бою чужого воина: «Вы плохие и попадете в кипящий Шопариваке». «Нет,— отвечали они,— мы не попадем, мы убивали в честном бою». Фузиве говорил мне: «Вот ты попадешь в Шопариваке, потому что, когда у тебя берут твою куйю, ты начинаешь кричать и ругаться. Бананами ты тоже не любишь делиться. Те, у кого есть еда или еще что-нибудь, а они отвечают: «У меня ничего нет, а то бы я охотно дал»,— вот они и попадут в Шопариваке». Старая мать Фузиве говорила мне: «Я очень боюсь Шопариваке, поэтому я даю все, что у меня ни попросят». УСТУПЛЕННАЯ ЖЕНА Однажды мы, жены Фузиве, отправились ловить рыбу на дальнее игарапе. Вечером, когда мы вернулись, каждая разожгла свой костер. Мы наловили много рыбы и теперь принялись жарить ее в пакетах из листьев. У жены хасубуетери был маленький сын и девочка постарше. Вдруг малыш заплакал. Фузиве спросил: «Почему он плачет?» «Не знаю,— ответила я,— может, переел рыбных икринок». Фузиве стал искать мать малыша, позвал несколько раз: «Шаботами, Шаботами». Женщина не отвечала. «Не видела, куда она пошла?» — спросил у меня Фузиве. «Не знаю»,— ответила я. Тогда Фузиве взял малыша на руки и сказал другой своей жене, арамамисетери: «Возьми гамак Шаботами, незаметно обойди все очаги и, как увидишь ее, отдай ей гамак. С кем бы она ни была, пусть даже с моим братом, отдай ей гамак, а мужчине скажи: «Мой муж вручает тебе гамак и жену. Вам очень приятно беседовать, вот и оставайтесь вместе». Женщина взяла гамак и пошла искать Шаботами, которая как раз о чем-то беседовала с младшим братом Фузиве, сидя у его очага. У женщины не хватило храбрости сказать об этом Фузиве, Немного спустя она вернулась и сказала: «Я ее не нашла». «Ах, не нашла!» —воскликнул Фузиве. Схватил толстую палку и ударил жену по спине. Та упала и громко заплакала. «Так где она?» — грозно спросил Фузиве. «Сидит с твоим братом».— «Почему же ты не отдала ему гамак?» И он еще три раза что есть силы ударил бедняжку палкой. Потом той же самой палкой ударил по голове другую свою жену — Такому. Я думала, что меня он не тронет, но он и меня гак ударил палкой, что я упала. Но гут же вскочила и побежала к его старухе матери и спряталась за ее спиной. Мать крикнула: «Что с вами случилось? Вернулись с богатым уловом, сели бы все вместе, поели рыбы, так нет, одна плачет, другая стонет. А ты, сын мой! За что их побил? Иди ложись спать. Твой отец говорил: «Мужчина — сын женщины, и он не должен ее бить». Ты забыл слова отца? Ты ударил и Напаньуму, а ведь она меня больше всех уважает». Я горько плакала. А Фузиве слушал молча, ничего не возражал. Потом он сказал: «Ты всегда защищаешь женщин». «Да, защищаю. Потому что они тоже люди и им тоже бывает очень больно». Фузиве, понурив голову, отошел. Старуха сказала мне: «Иди спокойно доваривай рыбу, он больше тебя не тронет». Я с плачем легла в свой гамак. Фузиве посмотрел на меня и сказал: «Это все Шаботами. А вас я ударил оттого, что малыш плакал, и я сердился. А теперь, Напаньума, возьми ее гамак и отнеси ей. Может, брат так и не найдет другой жены и будет рад, что хоть Шаботами осталась с ним». Я взяла гамак и сказала: «Мне уже раз попало по ее вине, с меня хватит. Если она вернется, я сама ее побью». И я, прихрамывая, пошла к очагу брата Фузиве. Он лежал в своем гамаке и ел бананы, а рядом сидела Шаботами. «Вот ее гамак,— сказала я брату Фузиве и, посмотрев Шаботами прямо в глаза, продолжала.— Отец твоего сына велел передать тебе гамак, чтобы ты навсегда осталась жить с этим человеком. Он тебя больше не хочет». Шаботами сказала: «Он попросил, и я принесла ему хворост».— «У него что, матери нет? Разве она сама не могла принести ему хворост? И потом, если ты уж и принесла, то должна была сразу вернуться к своему очагу. Я всегда так делаю. По твоей вине тушауа меня ударил. Если ты вернешься, я снова принесу твой гамак сюда». Шаботами молчала. Брат Фузиве помрачнел и сказал: «Я ее не хочу». Швырнул на землю гамак и крикнул: «Скажи ему, что мне эта женщина не нужна». Я подняла гамак и ответила: «Нет, она тебе нравится, иначе бы ты не стал беседовать с ней, а сразу отослал назад». И я с силой бросила Шаботами гамак. Тут подошла мать Фузиве и закричала: «Не хочу для моего сына эту старую, ленивую женщину. Сын мой, отнеси гамак своему старшему брату. Зачем тебе эта лентяйка, ведь она, чтобы напиться, ждет, пока другие принесут воды». Сестра Фузиве поддержала ее: «Брат, я уже подобрала для тебя молодую девушку. Ее мать согласна, эта девушка будет твоей женой». «Пусть берет сразу двоих»,— сказала я. Но брат Фузиве упрямо повторял: «Не хочу ее, не хочу, она мне не нужна». Я вместе с матерью Фузиве вернулась к своему очагу. Мать сказала Фузиве: «Зачем ты послал ему гамак? Я не хочу, чтобы у твоего младшего брата была такая ленивая жена». Фузиве ответил: «Мать, пусть он пока возьмет Шаботами. Когда она состарится, он найдет жену помоложе». Мать ответила: «По-моему, ты ревнуешь ее к брату, потому и велел отдать ему гамак». «Если бы я ревновал, то не послал бы гамак, а избил бы палкой брата и жену. Нет, мне жаль брата. У меня целых пять жен, а у него ни одной. Вот теперь представился случай ему помочь». Тут мать подошла к Фузиве вплотную и тихо сказала: «Тогда ты должен был бы отдать ему жену помоложе. А то все скажут, что ты отдал брату самую плохую». Шаботами вернулась к нам. ЭПЕНА Однажды в шапуно пришли четверо мужчин и две женщины конакунатери. Они говорили немного иначе, чем намоетери. Через некоторое время пришла еще одна конакунатери. Это была молодая женщина, жена одного из этих мужчин. Намоетери забрали ее, а ее мужу сказали: «Не защищай ее, не то мы тебя сразу убьем». Конакунатери тут же отправились в свое шапуно. Они живут далеко в глубине гор Конакуна (буквально — «муравьиные горы»). Чтобы добраться до них, надо пройти мимо всех шапуно арамамисетери и мамунатукатубетери. Фузиве, до того как я с ним познакомилась, воевал против конакунатери с целью захватить у них женщин. Как-то раз несколько намоетери пошли на охоту и убили трех диких свиней. Когда они стали делить добычу, то одному из охотников пишиаансетери дали только ногу. Тот воскликнул: «Как? Мне одну лишь ногу? Свиней было три. Я вам не собака». Он бросил наземь свиную ногу, схватил палку и ударил по голове другого охотника. Тот упал, но тут же вскочил и ударил обидчика палкой. Началась драка, и вскоре она стала всеобщей. В конце концов пишиаансетери ушли из шапуно. Спустя много времени они решили помириться. Когда пишиаансетери вернулись, намоетери сказали им: «Сначала спокойно поешьте банановое мингау. Ведь когда вы надышитесь эпены, то станете как безумные, начнете бегать и непременно опрокинете кору с банановой кашей». Когда все поели, женщины унесли глиняные горшки и все остальное. Всю ночь Фузиве, мужчины намоетери и пишиаансетери пели. А наутро Фузиве сказал: «Принесите эпену». Тогда один из колдунов насыпал немного эпены в глиняный сосуд, за ним второй колдун, потом третий. Наконец тушауа крикнул: «А теперь будем вдыхать эпену, и когда надышимся, то и поговорим по душам». Пишиаансетери вышли, чтобы расписать себя черной золой. Женщины стали испуганно перешептываться. Я прежде такого никогда не видела и теперь удивилась: «Почему женщины так испугались?» Когда гости покрасились и украсили себя перьями, тушауа Фузиве крикнул: «Входите!» Сначала вошли совсем мальчики, расписанные черной краской и держащие в руках палки. Они крикнули: «Хай, хай, хай!» Они еще не пробуют эпену. За ними тоже с палками, но уже побольше и тоже разукрашенные в черный цвет вошли юноши постарше. И наконец, вошли мужчины. Они кричали: «Хай, хай, хай, хо, хо, хо...» —и били палками о землю. Потом все взяли тоненькие трубочки с просмоленным отверстием и стали вдыхать эпену. Хозяева вдували эпену в нос своим гостям. После того как все гости побывали в хижине, вошли юноши, которые должны были участвовать в состязании. Каждый держал в руке палку и лук. Первый кричал: «Хай, хай, хай!», второй — «Хохеа, хохеа!», третий —«Хи, хи, хи!», четвертый — «Фу, фу, фу,!» Они встали в ряд, и те, кто уже надышался эпены, стали по очереди вдувать ее в нос бойцам. Спустя примерно полчаса самые юные стали кричать. Старшие товарищи уговаривали их: «Не кричите, сидите спокойно, боритесь с эпеной». Но они уже не в силах были бороться. Один из юношей вскочил и закричал: «Моя мать умерла!» — и бросился бежать. Мать кинулась за ним, но не догнала. Другой закричал: «Отец, отец! Почему ты от меня убегаешь?» А его отец стоял на месте. Третий отчаянно вопил: «Мама, мама! Хижина кружится, кружится надо мной!» Четвертый зарыдал: «Мой отец стоит на голове». Пятый в ужасе воскликнул: «Какие у вас огромные острые зубы!» Мне стало страшно. Несколько юношей и мужчин постарше совсем обезумели. Они выбегали наружу, обламывали ветки с колючками и, заскочив в хижину, принимались бить ими по спине всех, кто оказывался рядом. Женщины разбежались кто куда. Я спряталась за большим столбом. Когда головы у всех затуманились от эпены, хозяева сказали гостям: «Вы в тревоге, мы тоже в тревоге, нам надо успокоиться». И начался поединок. Двое мужчин встали друг против друга, гость поднял согнутую в локте руку, а хозяин изо всех сил ударил его в грудь кулаком. Потом хозяин поднял согнутую руку, а удар нанес уже гость. Иногда бьющий наносил два-три удара подряд, затем говорил: «А теперь ты». Потом настал черед поединка на палицах. Палицы были приготовлены заранее, с утолщением на том конце, которым наносился удар. Обычно палицы бывают увесистыми, но не слишком длинными, потому что очень длинной палицей, говорят индейцы, вместо головы часто попадаешь по плечу. По словам индейцев яноама, есть такое растение с длинными листьями и маленькими корнями, которое, если его растереть, нагоняет на человека страх. Старухи растирают корни этого растения, а потом мужчины добавляют в крошево уруку и «смазывают» этим зельем палицы. Они говорят, что, если ударить противника такой намазанной палицей, тот сразу же свалится на землю и потом, когда поднимется, ноги его еще долго будут дрожать. Вначале бились один на один, того, кто падал, заменял брат или муж сестры. Но если на одного нападали сразу четыре-пять человек, Фузиве говорил: «Нет, борьба — это один на один, остальные пусть отойдут». Упавшего тут же подхватывали под руки, лили ему на голову воду, растирали уши, обтирали кровь, поднимали и снова давали палицу. Противник, опершись на свою палицу, наклонял голову, ожидая удара. Бить полагается по выбритой макушке. Наносящий удар держит палицу обеими руками. При этом бьющий говорит: «Посмотрим теперь, настоящий ли ты мужчина. Если выдержишь, мой гнев пройдет и мы снова станем друзьями». Другой отвечал: «Бей меня сильнее, и тогда мы опять станем друзьями». Если после удара воин уже не в силах был подняться, его уносили к очагу и жены раненого начинали испуганно причитать. В поединке участвовали не только мужчины — мальчишки тоже бились на палках со своими сверстниками.