Пелка разворачивал коня, мчался к ним галопом; выглядел по-боевому, пусть и на маленьком сером коньке, осадил его, дергая за поводья, потянув за них немилосердно, схватил старого слугу за бороду. – Забери госпожу в Барду! – приказал рыцарь. – Жизнью за нее отвечаешь. Что-то с ней случится – повешу на воротах как Дунимира, помнишь?! – Помню, – кивнул старик и побледнел сильнее, чем при виде хунгуров. Пелка резво соскочил с коня, перебросил правую ногу над передней лукой седла. На миг его взгляд скользнул по телу Венеды, но та не ответила на его взгляд. Потом он вытянул топор из петли при боку коня, отпустил жеребца, остановился на миг у повозки с Яксой, наклонился, притянул мальца к себе, поцеловал в лоб. – Честью отца клянусь, Якса. Заберу для тебя несколько хунгурских голов. И уже бежал дальше, не останавливаясь, мимо повозки, из которой выпрыгивали его люди, крикнул им: – К бою, други! Воины! Гридни, щитоносцы! Берите оружие и ступайте нам на помощь! Скандинги не бегут, как жены! На мост, задержим их – или станем зваться городскими козлами из Тауридики! – Дружица! Дружица-а-а! – крикнул кто-то, а все поддержали его в голос. – На мост, други, – приказал Пелка. – Становимся стеной, готовимся к бою. За топоры, за мечи! – Скандия-а-а-а! Они вбежали на мост, сперва – пятеро последних дружинников Пелки, которого они называли Ингваром, за ними – вооруженные гридни, щитоносцы, стражники. С длинными топорами, с копьями. – Стена! Ставить стену, братья! Поставили ее посреди моста, развернув строй на каменных плитах, от края до края пропасти. Ряд круглых красных щитов, где змеями вились золотые ленты Дружицы. Завели их друг за друга, выставили копья. Стена окованных изнутри щитов, над ними – зубчатая стена второй стены: из голов в шлемах, шишаках с кольчужными чепцами, опадающими на плечи, ряд распахнутых в крике ртов, шапки, колпаки, раскрасневшиеся лица, перечеркнутые железными стрелками наносников… Хунгуры шли! Ворвались на мост без раздумий. Нахлестывая лошадей нагайками, с гортанными криками, с воплями… – В клин, други! – орал Пелка. – Вместе-е-е! Давай! В последний момент крайние скандинги отступили, выставляя копья. Из шеренги превратились в треугольник, похожий на наконечник, острием которого стал самый крепкий, сильнейший, с топором в руках – Ингвар. Хунгуры ударили в них, словно морская волна. Кони били грудью в щиты. Раздался крик, визг, удары копыт, животные и люди надевались на копья, кони вставали дыбом, махали головами, но пробиться сквозь вал щитов, подпертых сзади тремя рядами воинов, – не сумели! – В стороны, братья! – орал посреди боя Пелка. – Разломать! Давай! Скандинги застонали, крикнули натужно, и вдруг боковые стороны клина изменили строй. Вместо того чтобы двинуться вперед, щиты и копья развернулись в стороны. И воины рванулись, рубя топорами, охаживая мечами, сметая хунгуров вместе с лошадьми с моста – прямо в пропасть, туда, где в ста локтях внизу текла речка, ощетинившаяся острыми скалами. Визг и ржанье перепуганных животных, вопли людей, летящих вниз, треск, звон клинков! Пелка рванулся, ударил изо всей силы окрепшей в боях рукой; его топор разрубил кожаный, набитый клепками шлем на голове конного воина, свалил его с седла. Конь встал на дыбы, развернулся, помчался к своим, волоча следом зацепившееся ногой в стремени тело, словно платяной мешок, чертя по камням кровавые дорожки. – Дружица-а-а-а! – орал Пелка. – Кро-о-о-овь! – Строем, строем, сомкнуть стену, братья! Вместе! – Скандия-а-а-а! Воде-е-е-ен! Владыка вечного пламени… Побитые, отогнанные хунгуры возвращались снова, собирались по ту сторону моста. По знаку свистка двинулись, но на этот раз не пошли в атаку. Перед началом моста разделились на две длинные линии коней, идущих рысью один за другим. И вдруг перешли в галоп, свернули круг, поднимая луки и… – За щиты! Свист стрел был как дыхание ветра. А потом с глухим грохотом стрелы ударили в щиты, перья зашуршали по ветру. Кто-то свалился, другие – стонали. Линия покачнулась. – Стоять, други! Не сдаваться! Дружица! Дружица! И вдруг всадники рванули вперед, с луками в руках, словно не доверяли силе кривых мечей. Спокойным, небыстрым галопом, раскачиваясь в седлах. Впереди ехал худой, усатый, опаленный солнцем хунгур на сивом коне, в стеганом, обшитом железом кафтане, в рогатом малахае. В руке у него колыхалось нечто на пучке длинных волос. Круглое, словно мяч, бледное, покрытое полосами засохшей крови. Пелка уткнул в него взгляд – и уже не отводил. Милош! Голова его брата! И вдруг та открыла рот, заговорила – а может, это лишь показалось, и слышал это только он. Но – не важно! – Бра-а-ат, молю. Спаси. Спаси-и-и-и… Заверши страдание… Я жив, жив… держат меня здесь. Молю, молю-у-у-у, ранами Ессы. – Милош, – прошептал побледневшими губами Пелка. – Милош, погоди. Не кричи, перетерпи боль. – Ты обладал моей женой, так спаси же меня… от страданий. И вдруг Пелкой словно бес овладел. Он просто обезумел, завыл, закричал, вырвался из рядов, отбросив щит; схватил топор двумя руками, кинулся на хунгура, который держал искалеченную голову его брата. Крик его повторили и другие глотки, одна за другой. Стена щитов разломилась, рассыпалась, товарищи его бросились следом за Ингваром. Бежали по трупам, с пеной на губах, все до одного! Заскрипели натягиваемые луки. Стрелы полетели со свистом, с шорохом, некоторые с воем, другие, длинноперые – зловеще тихо. Пелка, на бегу, воздев топор для удара, даже не почувствовал первого попадания. Как, впрочем, и второго. Третье и четвертое заставили его опустить оружие, а из груди его вдруг выросли подрагивающие древки, расцвели багровые пятна, как на щите. Потом – еще одна стрела, и еще одна. И вдруг мир расплылся. Ноги Пелки заплелись. Он бежал все медленнее, как во сне, видя впереди лишь окровавленную голову Милоша. И бежал, бежал, бежал – бесконечно. Когда вождь упал на колени, скандинги ответили рыком. Но не сумели добраться до всадников. Хунгуры развернулись на месте, оглядываясь, и посылали стрелу за стрелой, дротик за дротиком. А потом развернулись снова и с саблями ворвались в кровавую метель. Никто не убегал, никто не просил о пощаде… Двумя клепсидрами позже, когда Булксу приказал выезжать, у седла Тормаса покачивались уже две головы. – Поцелуй братишку! – крикнул хунгур, скаля желтые зубы. 13 Очень скоро Венеда убедилась, что их путь только оттянет казнь. Караван едва волокся, хотя страх, казалось, добавлял сил. Задыхающиеся слуги шагали шляхом, порой бежали трусцой, но все равно двигались слишком медленно. Повозки едва тянулись, потому что шлях сделался вязким от грязи, волы то и дело останавливались, один даже лег, старший слуга приказал его выпрячь, а тот, который остался, едва поспевал за остальными, хотя слуги топтались в грязи, толкая воз. – Дайте нам коня! – крикнула Венеда старшему слуге. – Мы волочемся, словно жирные бараны. Хунгуры вот-вот нас живьем сожрут! – Я не кину повозок и добро! Хозяин меня тогда казнит! Как Дунимира… – Ну, тогда молись Ессе, чтобы тот дал тебе сил! С возами мы не сбежим! Она приподнялась и хотела перепрыгнуть через борт повозки. Тогда он подскочил ближе, толкнул ее назад. Но Венеда не покорилась – наоборот, схватилась двумя руками за костистое предплечье старика, так что когда тот отшатнулся, то потянул ее за собой; оба свалились в грязь. Она поднялась первой, потянулась правой рукой под плащ, прижалась сзади к встающему слуге, рванула его за волосы и приложила нож к шее. – Всем стоять! – воскликнула она. – Потому что папочка кровью захлебнется! А это вредно для здоровья! – Хватайте ее! – хрипел слуга. – На меня не обращайте внимания! Хватайте, вяжите, да на повозку ее… Слуги и невольники бежали к ним, обступали кругом платьев, кафтанов, сорочек. Бритые головы невольников смешивались с белыми платками и чепцами женок. В уши ей ударил крик и писк. – Отвяжите наших коней! – перекрикивала шум Венеда. – Посадите Яксу на меньшего – и никаких глупостей. Я хочу только уехать, а вы – свободны. – Заткните ей рот! Что вы стоите, – рычал старый слуга. – Не слушайте… Те не знали, что делать, в толпе не было вооруженных, только подростки, женщины да детишки. Кто был поотважней – остался с Пелкой на мосту. – Отче, нет! – вдруг взвизгнула девка в сером платье и в фартуке, в узорчатом платке и в заушниках. – Погодите, госпожа! Она отвязала коней, подвела их к повозке, подошла ближе. – Посадите сына в седло. Назад! – Не-е-ет… Она в отчаянье резанула его по глотке, так что потекла кровь. Неглубоко, кажется, даже не задела ничего важного, но он затрясся, захрипел и прекратил вырываться. По ту сторону повозки девки вот-вот должны были уже посадить Яксу в седло, уже подвели его к Бернике, дали поводья в руки. – Вставай! – прошипела Венеда слуге. – Медленно, осторожно, без глупостей! – Хозяин нас накажет! – стонал он. – Сгнием в цепях… И вдруг, когда они встали, дернул головой вправо, разворачиваясь туда же. Хотел схватить ее за руку с кинжалом, но промазал. Венеда отдернула оружие; а потом изо всех сил всадила клинок ему в живот, прикрытый кафтаном и кожаным, из ремней, панцирем… Всадила сильно. Вырвала с отчаяньем и ткнула снова, снова, раз за разом. Пока старик не застонал, не покачнулся; и тогда она толкнула его на толпу слуг, а сама побежала – прямо к коню, к Чамару. Три прыжка! И вот она уже у коня, хватается за стремя, всаживает ногу; все тянется долго, слишком долго, она слышит звук рвущегося платья, перебрасывает левую ногу над задом коня… Садится в седле, окровавленная, страшная, тянет руку к поводьям Берники. Но тех нету, нету. А конь уже рвется вперед, уже летит, расталкивая людей. Она оглядывается… Кобыла бежит следом. Худые руки поднимают копье, ударяют древком в грудь мальчика, скорчившегося на лошади… Якса-а-а-а! О Праотец! Он удержался в седле. Не свалился; лицо его исказила гримаса боли, но сын не упал!