Значит, нет смысла отправлять мальчика в Лоракко. Юлиан со вздохом встал с корточек, достал якорь и поднял парус. Суденышко сорвалось с места и, лавируя между скалами, стало пересекать Лилейский пролив, чтобы вдоль Ноэльского берега попасть в бухту. Мальчик лежал под парусом, свернувшись клубочком, и боязливо смотрел на высокого северянина. Время было уже далеко за полдень, когда Халлик наконец, чуть осмелел. — А кто Вы, господин? Вы выглядите, как наши, с Севера. И говорите со мной по-северному. — Я? Ну, много кто. Но раньше, до того как я попал в Ноэль, меня звали Уильямом, — вспоминая прошлое, пусть местами и темное, все же по губам мужчины скользнула светлая улыбка. — А вы откуда? — Из Офурта. — Вурдалачий край! — охнул мальчик и вынырнул ненадолго из мрачных дум. — Да-да. — А вы видели когда-нибудь вурдалаков! Они существуют? — Видел, Халлик, видел. — И какие они? — Страшные… — коротко ответил Юлиан, не желая вдаваться в подробности. — Дядь, — после недолгого молчания спросил Халлик. — А как там, у Ямеса, вы знаете? Папе там будет хорошо? Юлиан помедлил и нахмурился. Он не верил в богов, но сейчас нельзя говорить правду, хотя бы ради душевного спокойствия ребенка, которому и так досталось на его коротком веку. — Я не знаю. Но думаю, твой отец рад, что ты выжил. Ты подрастешь, возмужаешь, заведешь свою семью и выполнишь долг перед родителями. — Долг? Какой? Папа говорил, что мой долг — это научиться его ремеслу. Не зря же я родился перед днем Аарда! — Продолжение рода. Это же один из главных заветов Ямеса. — А-а-а-а. А у Вас уже есть дети? — Нет, — покачал головой Юлиан и поморщился от соленых брызг. Рыболовная лодка весело летела над игривыми волнами в сторону маяка, который еще прятался за мысом. Солнце гладило прохладными лучами бледные северные лица ребенка и мужчины. — Вы меня отправите к дяде Барну? — Нет. Если ты говоришь, что твой отец с братом постоянно ругались, то сомневаюсь, что тебе там будут рады. — А куда вы меня? — с испугом прошептал ребенок, выглядывая из-под накинутого сверху плаща. — Что-нибудь придумаем, не переживай. — Зачем Вам столько медуз? — Это неважно. — Вы их едите? — О боги, нет, они ядовиты! Это не для меня. Ребенок умолк и нахохлился, озираясь по сторонам, но, судя по выражению лица, он вновь проживал те ужасные минуты появления Левиафана. — Дядь, а, дядь. А то чудище с шестью глазами. Оно давно здесь живет? Папа, — сын купца всхлипнул, — говорил, что это выдумка. Говорил, что только идиоты верят в россказни в тавернах. — Давно, Халлик… Просыпается он раз в пятнадцать лет, но сейчас пробудился на год раньше. А глаз у Левиафана пять. Когда-то один ему повредил рыцарь Ной из Белого Афолеона. — Да нет. Шесть, — Халлик из Лоракко похлопал глазенками, вспоминая. — Он как вылез по правому борту, там три глаза было, я помню. А потом повернулся, чтоб укусить за корму, там тоже три. — Тебе показалось, — нахмурился Юлиан, вспоминая клятвенные заверения Амая, прислуги Авариэля. — Не, я глазастый, папа всегда ругался из-за этого. Оно как вынырнуло, с полкорабля размером, так я сразу все рассмотрел. Ну там сложно было не увидеть, дядь… Его глаза мерцали во тьме! Вот как у чертят киабу! — С полкорабля? Левиафан намного больше, Халлик. Сколько была длина «Морского Черта» от носа до кормы? Двадцать пять васо? — Нет. Всего лишь девятнадцать. Тело графа напряглось под высохшими рубахой и шароварами. Что-то не сходилось. Предположим, ребенок не разглядел поврежденный глаз. Но перепутать полсотни васо, размер Левиафана, с десятью васами — невозможно! Рыбацкая лодчонка, ведомая крепким северо-восточным ветром, бодро подпрыгивала на волнах. Впереди уже замаячил Ноэльский мыс, за которым открывался проход в бухту Нериум. Далеко по правую руку остался Лилейский остров с парящими над ним гарпиями. Халлик от рассказа о Левиафане перешел сначала к своему житью-бытью в Лоракко, а потом снова вернулся к кораблекрушению, но Юлиан слушал мальчика уже вполуха и внимательно следил за водами Альбо. Солнце высоко стояло над горами Аше. Неожиданно Юлиан увидел огромную спину, усеянную шрамами и гарпунами, справа, в ста васо от судна. Она на мгновение скользнула по водной глади, вспоров ее, и пропала. Граф вздрогнул, сглотнул слюну в резко пересохшем горле и пригляделся, надеясь, что это было видение. Однако в ста пятидесяти васо, чуть дальше, показалась еще одна спина — размером меньше, абсолютно гладкая и чистая от ран и увечий. Хлопком ладони Юлиан закрыл рот болтающему ребенку, который детально описывал как раз того, кто сейчас преследовал их лодку. Граф все понял. Значит, у маяка Музурин Коркикс вместе с летописцами видел взрослую особь, а на северный неф напал детеныш, который сейчас плыл рядом с матерью под толщей воды. Вероятно, из-за этого Левиафан, что оказалась самкой, и пробудилась раньше времени — чтобы родить. Но где тогда самец? Гладкая спина вновь показалась из воды, уже ближе. — Халлик, сядь рядом с рулем! Как только прикажу, залезай на меня, понял? — Юлиан схватил ребенка за плечо и повернул его в сторону двух левиафанов, чтобы тот увидел. Мальчик увидел, и от этого в ужасе затрясся. А затем, едва не разрыдавшись, сел на колени и вцепился руками в деревянный борт. Юлиану ничего не оставалось, как устремиться в бухту с надеждой, что быстрая лодка на полном ветру сможет ускользнуть от реликтов раньше, чем те ее настигнут. Корабль качнулся, парус поймал ветер и с хлопаньем потащил судно ко входу в бухту. Справа, уже примерно в пятидесяти васо от лодки, из-под воды выросла тень, разорвала морскую гладь и явилась из вод Альбо. Огромная туша, опутанная сгнившими сетями с водорослями, выпрыгнула из глубины и издала низкий рокот. На обвисшей шкуре знаменами победы торчали ржавые гарпуны. Вскинув голову, Халлик истошно завопил. За спиной перепуганных северян чудовище крутанулось в воздухе и рухнуло обратно в объятия моря. Вода под ним вздыбилась, взлетела столбом. Лодку едва не опрокинуло хлынувшей из-под Левиафана высокой волной. Обивка досадно заскрипела, дерево затрещало, но выдержало страшный удар волны о корму, захлестнувшей ее. Халлик закричал, его едва не выкинуло за борт, но Юлиан успел поймать мальчишку за ворот кафтана. Соскользнув по пенистой и рычащей воде вниз, суденышко полетело дальше, не меняя курса. Палубу окатило водопадом из брызг. С затаенным дыханием граф, чувствуя из всего тела лишь свою руку на руле, посмотрел на приближающийся мыс и, не веря в богов, вдруг взмолился им всей душой. И тут будто само море зарокотало — из глубин донесся протяжный и долгий гул, а справа по борту, разрезая гладь ластами, показался детеныш. Подгоняя себя мощным хвостом, он ринулся прямо на судно. Юлиан резко направил лодку левее, ближе к скалам. Та прыгнула на волнах, накренилась, борясь с течением, и, скрипя и сопротивляясь, полетела ко входу в бухту. Угрюмые горы Аше надвинулись, выросли над несчастными моряками, грозясь раздавить. Зубы детеныша схлопнулись буквально в паре васо от кормы. Из-под толщи вод, справа от обиженно ревущего детеныша, явилась самка Левиафана, неторопливо загребая ластами. Зажатые между жировыми валиками два глаза, с третьим, где на месте пустой глазницы зиял шрам от копья, впились яростным взглядом в перепуганных жертв. Мать медлила. Мать учила охотиться. Детеныш глубоко нырнул. Волны рычали за бортом суденышка. Вздыбающиеся из белой пены скалы заставляли Юлиана с сухим жаром в теле глядеть лишь перед собой. В ушах стоял свист ветра. — Внизу! — надрывно вскрикнул Халлик. — Он под нами! Ответив на призыв, лодка опасно накренилась правым бортом под острым углом и хлебнула буйной волны. Белыми пальцами Халлик вцепился в ахтерштаги, застонал. Из моря, слева от судна, родилась грозная тень, выросла и обернулась неистово воющим детенышем. Детеныш разорвал пенистый поток вдоль скалистого взморья, наклонил морду правее, боком навалился на волну и подгреб к лодке. Но та снова ускользнула, как ловкий чертенок в ельниках. Юлиан в состоянии изматывающей сосредоточенности вел судно к мысу. Тот был так близко и далеко одновременно. Вдруг из воды впереди вырвался горячий фонтан, взметнувшись высоко в небеса. Самка Левиафана, играючи, с низким рокотом, похожим на гул самих земляных недр, взметнула необъятную морду. Она встала перед лодчонкой черной непроходимой стеной. А детеныш уже поднырнул, догнал рыбацкое суденышко, и, распахнув усеянную зубами пасть, кинулся к загнанным в ловушку морякам. Мать благосклонно завыла, ответив на старания своего дитя. Справа по борту, в демонических белоснежных водах, что шипели под лодкой, явились острейшие зубы, длиной с человеческую руку. Пасть открывалась все шире и шире. Халлик вопил и рыдал, потеряв всякое самообладание, а темная тень детеныша уже нависла над судном. Лодка дала влево, обошла вздыбившуюся громаду Левиафана, протерлась прошивкой о подводную скалу. Раздался треск. Пробоина! Вода напором хлынула в трюм. Однако северо-восточный фелл подхватил суденышко, надул паруса страшной силой, и судно, едва не потерпев крушение о горы, обогнуло мыс. Скалы раздвинулись в сторону. Буйство зелени бухты запестрело по левому борту спасительными красками. Нырнув, детеныш приготовился снова напасть, пока мать медлила, чтобы дать ее дитя шанс научиться охотиться. Юлиан действовал быстро, хотя руки предательски тряслись. Судно, едва не завалившись, дало круто влево и ушло в узкий фарватер Нериума. Из глотки детеныша раздался стон, да такой силы, что эхом он прокатился меж скал и заставил людей в Луциосе задрожать и выскочить из домов. Граф шумно выдохнул, решив, что реликты не последуют за ним. Однако неуемное дитя, не желая отпускать ускользающую добычу, развернулось и мощными гребками ласт, опутанными наростами, последовало за Юлианом. С негодующим воем за своим беспечным ребенком протиснулась в узкое горло залива и мать, задевая телом скалы, отчего те стали осыпаться. Здесь, в укрытой горами и потаенной бухте, ветер резко спал, и лодчонка, хлопнув напоследок парусом, сильно замедлила ход. — Твою мать! Халлик, лезь на спину! — закричал граф, кидаясь к мачте. Он схватил сына купца, тот обвил ручонками шею северянина, а сам прикрыл глаза от ужаса и затрясся. Юлиан вцепился в мачту и поднялся наверх, насколько это было возможно. Прямо под ним разверзнулась огромная, усеянная острыми зубами пасть детеныша. Мачту затрясло из стороны в сторону. Два левиафана потрошили судно, пока оно не попало на мелководье. С оглушающим треском лопнула обшивка из лорнейской сосны, грот обломился — рыбацкая лодка рассыпалась, и доски, увлекаемые в пасть сильным течением, исчезли внутри. Юлиан спрыгнул с рухнувшей мачты, оттолкнулся, и теперь боролся с всасывающим водоворотом. На расстоянии вытянутой от него руки распахнулся глаз, размером с винную бочку в таверне. Заглотнув лодку со всем ее содержимым, Левиафаны вновь открыли пасти, чтобы дожрать то, что сейчас хотело сбежать. Чудовища не понимали, что им в глотки сыпятся и медузы. — Вериатель! — громко позвал Юлиан, держа одной рукой мальчика, а другой пытаясь отплыть. Там, между колен, Юлиан почувствовал, как вода приобрела плотность, и, схватившись за гриву водной кобылы, он выскочил из водоворота смерти. Вериатель с воем отпрыгнула, словно по земле, а ребенок, хватаясь за Юлиана, закричал в испуге. Граф стащил с шеи сына купца и прижал к себе, чтобы тот не касался демоницы. Сзади раздался жуткий рык боли, отозвавшийся эхом на многие мили вокруг. Два левиафана взметнули морды ввысь. Вода в бухте забурлила. Левиафаны проглотили ядовитый медузий улов, и по их глотке сейчас проходила склизкая масса из сотен и сотен тел, что каждым своим касанием несла смерть. Самка Левиафана с воплями из огромной пасти, способной проглотить целиком любой корабль, кинулась к детенышу, инстинктивно желая защитить его от того, от чего теперь защититься никак нельзя было.