— Ничего. — Она встряхнула плечами. — Не слушай меня. Твой отец прав. Я должна научиться держать свое мнение при себе. А теперь — как насчет того, чтобы чего-нибудь съесть? Поднявшись, старушка прошаркала к сверкающему золотистому столику-тележке, на котором держала свои чайные чашки, чайник и красивую жестянку печенья с изображением котика. Ее пальцы с трудом открыли крышку. — Чертов артрит, — проворчала она. — Может, вам помочь? — Спасибо. Ты добрая девочка. Потом она похлопала меня по плечу, и мы принялись уплетать шоколадное печенье. — Мы с тобой в одной лодке, ты и я. Остается только надеяться, что все будет в порядке, когда родится ребенок. — А что может случиться? — спросила я, когда мы устроились на диване смотреть телевизор. — Все изменится, поверь мне. — Я не понимаю. Она снова потрепала меня по плечу. — Даже если бы поняла, ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Не рассказывай об этом разговоре отцу, иначе мы обе попадем в беду. А теперь тсс. Реклама закончилась. Мы же не хотим пропустить следующую часть, да? Я поймала себя на том, что прижимаюсь к ней. От нее исходило утешение, особенно нужное, когда все снова менялось из-за предстоящего рождения ребенка. — А можно я буду называть вас бабулей? — спросила я неожиданно для самой себя. — Мне всегда хотелось иметь бабушку, как у остальных девочек в школе. Мои бабушки и дедушки все умерли до моего рождения. Ее лицо покраснело. На мгновение мне показалось, что я обидела ее. А затем она просияла и обняла меня. — Я вовсе не возражаю, — сказала она со слезами на глазах. — Наоборот, мне бы очень этого хотелось. Надо нам предупредить тех двоих. — Она усмехнулась. — Представляю, что моя дочь вообразит по этому поводу! Пожалуй, решит, что мы объединились против нее. Приближалось Рождество. Это обычно волнующее время, потому что мой день рождения следовал сразу за ним. Все вокруг менялось в предвкушении праздника. Я любила сверкающие огни и когда люди счастливы, придумывала, что они празднуют и мой особенный день тоже. Мама часто говорила, что я стала для нее лучшим подарком из всех, о которых только можно мечтать. С тех пор как она умерла, у нас с отцом не было елки. Но на этот раз в холле стояло огромное дерево со множеством завернутых подарков под ней. — Да уж, не такой большой, как подарочек в животе моей дочери, — хрипела бабушка Гринуэй, когда мы тыкали пальцами и ощупывали коробки в надежде угадать, что внутри. — По их подсчетам, она должна родить через пару недель или около того. — А как они его достанут? — спросила я. Она кинула на меня острый взгляд. — На твоем месте я бы не спрашивала. Это только напугает тебя до полусмерти. — Она вздрогнула. — Если бы кто-то сказал мне, каково это на самом деле, я, наверно, никогда не подпустила бы к себе мужчину. — Что ты имеешь в виду? Она отмахнулась: — Неважно. Лучше заведи для меня мелодию на этой твоей драгоценной музыкальной шкатулке. В прежние времена в канун Рождества мы ходили в городскую церковь на рождественскую службу петь гимны для детей. Каждому ребенку там давали небольшой подарок. Однажды я получила маленького шелкового ангела, чтобы вешать на елку. Я не знаю, куда он потом подевался. Множество вещей с той поры, казалось, исчезли после того, как моя новая мать «немного прибралась». — Это обязательно? — простонала она, когда отец предложил пойти на службу. — У меня спина болит. — Ну, раз ты не хочешь, то не пойдем, дорогая. — Но мы же всегда ходим! — вырвалось у меня. — Пожалуйста, папа! Отец колебался. — Мы можем сходить вдвоем, если ты не против. Он разговаривал с моей новой матерью так, будто меня не было в комнате. Она пожала плечами. — Ступайте. Это была прекрасная служба. Мы сидели рядом с Питером Гордоном и его родителями, пели любимый гимн моей настоящей мамы — «Там, в яслях». По окончании миссис Гордон крепко меня обняла, а Питер пожелал «счастливого Рождества» с некоторой неловкостью, словно понимал, что это особенно непростое для меня время. Потом многие гладили меня по голове. Какие-то люди говорили отцу, что «желают ему добра». Он крепко сжимал мою руку, пока мы возвращались домой. — Я знаю, что жизнь бывает тяжелая, Элли. Но теперь все будет хорошо. Когда мы подходили к дому, отец вдруг рванул вперед. — Что случилось, папа? — крикнула я. — Подожди! Возле дома стояла «Скорая помощь». Мою новую мать заносили туда на носилках. — Началось, — всхлипнула она. — Я же просила не оставлять меня одну! Это была неправда! Она разрешила нам пойти. — Дорогая! Пожалуйста, прости. Не волнуйся. Теперь я рядом. Я поеду с тобой. — Можно мне с вами? — попросилась я. Папа выглядел расстроенным. Я ведь пригожусь ему там? — Нет! — отрезал отец. К моему ужасу, он подтолкнул меня к дому так, как будто не хотел иметь со мной никаких дел. — Иди внутрь, Элли. Миссис Гринуэй за тобой приглядит. — Из-за тебя я наступила на трещину в асфальте! — взвыла я. — О чем ты говоришь? Просто зайди внутрь, ладно? На Рождество мы с бабушкой Гринуэй не сообразили, как приготовить индейку, так что вместо нее ели нарезанную ветчину из холодильника. Мы с тоской поглядывали на подарки под елкой. — Лучше не трогать, пока они не вернутся, — сказала бабушка. Я согласилась, хотя мне не терпелось узнать, что же внутри. Потом мы допоздна сидели и смотрели фильм «Эта чудесная жизнь». Я так утомилась, что задремала прямо на ее плече. Когда я очнулась, она обнимала меня одной рукой. Мне было тепло и уютно. Пожалуйста, пусть моя новая мать не торопится с возвращением, подумала вдруг я и тут же устыдилась такой неподобающей мысли. На следующий день я проснулась с новым ощущением. Мне уже девять! А не восемь, как было вчера. — Сегодня мой день рождения! — сказала я миссис Гринуэй. — Поздравляю, дорогая! — ответила она. Но я не видела никаких подарков. Наверно, папа принесет их, когда вернется из больницы. Затем я почувствовала себя эгоисткой, потому что думаю о своих подарках, когда моя новая мать лежит в больнице. На завтрак у нас с миссис Гринуэй были вареные яйца. Они получились вкрутую, а не всмятку, однако я съела их из вежливости. Наконец отец вернулся. Он выглядел усталым, но улыбался. — Теперь у тебя есть братик! — сообщил он. Никогда раньше я не видела отца таким счастливым. Даже когда моя настоящая мама была жива. Я запрыгала на месте от возбуждения. Братик! Я буду присматривать за ним и играть с ним. Я буду любить его вечно, и он тоже будет любить меня. — Когда я смогу на него посмотреть? — спросила я. — Можем навестить их сразу после обеда, если хочешь. Оставшиеся часы я провела в нетерпении. Мы с бабушкой Гринуэй сидели на заднем сиденье машины, держась за руки. Время от времени она крепко сжимала мою ладонь, словно говоря: «Не волнуйся». О чем? Из-за чего нервничать? Моя новая мать лежала в отдельной палате. Она сидела на кровати с белым свертком в руках. — Иди поздоровайся с братишкой, — сказал отец. Я подошла на цыпочках. Он был такой крошечный! С таким смешным лицом! Таким красным и сморщенным. Моя новая мать не отрывала от него глаз, не обращая на меня никакого внимания. — Хочешь подержать его, Элли? — спросил отец. Что, правда можно? Но я никогда раньше не держала ребенка. — Садись на этот стул у кровати и выстави руки вот так, — пояснил отец, показывая. Я осторожно сделала, как велено. — Вот, правильно. Моя новая мать колебалась.