Примерно через четверть часа из густой травы раздался грозный звериный рёв. «Серые» вскочили и схватились за оружие, а «скорпионы» наоборот пригнулись пониже. Один из стражей, наверно, начальник остался стоять у костра, другие же попарно встали по бокам от него. Они выставили копья в сторону саванны, и тревожно вертели головами, высматривая опасного хищника. Теперь они представляли собой отличные мишени. А то, что они сняли доспехи и шлемы, намного упрощало мне решение задачи. Я осторожно поднялся из травы во весь рост позади «серых», качнул пращу вперёд, затем на обратном ходе ускоряя снаряд, отвёл руку в сторону и крутанул над головой. Описав восьмёрку, праща распахнулась, и голыш отправился в полёт. Я промазал, но стоящие ко мне спиной «серые» ничего не поняли, услышав лишь шорох травы. Ремень чуть длинноват, надо сделать поправку. Со второй попытки камень с хрустом врезался в голову крайнего «серого», раздробив ему затылок. Поражённый гигант рухнул, как подкошенный, устроив переполох. Я пригнулся и уложил в пращу новый снаряд. Напарник подстреленного «серого» в растерянности обернулся и тут же получил удар камнем в правый глаз. Он громко заорал от нестерпимой боли и, зажимая руками разбитую глазницу, тоже свалился вниз. Видимо их начальник что-то заподозрил, крикнул оставшимся двум воинам и бросился вниз. «Серые» не сразу сообразили, что главная опасность у них не спереди, а сзади, засуетились, но опоздали. Меня охватила боевая ярость, и моя рука больше не знала промаха. Третий «серый» упал с проломленным виском, а четвёртого завалил копьём выскочивший из зарослей Лихур. Мы с двух сторон начали подходить к сидящим у костра командиру и двум «скорпионам». Их явно потряс наш вид. Мой свирепый друг в запятнанной кровью леопардовой накидке и головном уборе был просто красавцем по сравнению со мной, покрытом грязной коркой с присохшей травой, мусором и листьями. Я медленно подходил к врагам, покачивая «заряженной» пращой, а Лихур громко рычал, выставив вперёд окровавленное жало своего смертоносного копья. Не меняя положения, «скорпионы» как-то сжались в комок, превратившись в коричневые глыбы, а «серый» начальник наоборот окрысился, и вскочил, проявив решимость. – Стойте! Или я убью ваших друзей! – громко прошипел он, поднимая меч и указывая им в сторону связанных ребят. Его лицо напряглось и побледнело. «Не хочешь умирать, сволочь, чего боишься, тем и пугаешь», – подумал я, а вслух сказал, обращаясь к нему, но, не выпуская из вида неподвижных коричневых тварей: – Давай, убивай. Больше одного не успеешь. А я точно успею проломить тебе башку, – спокойно произнёс я, плавно отводя руку с пращой. – Но… я убью… – заикаясь, повторил «серый» и заметно побледнел. – Ну, чего тянешь, рази, – и я сделал вид, что собираюсь метнуть камень. Он рефлекторно вскинул руки, защищая лицо, и тут же у него на плечах повис рычащий Лихур. Я неотрывно смотрел на «скорпионов», ожидая подвоха, и не зря. Едва Лихур скрутил «серого», они вскочили, направив на нас устройства, похожие на обломанные рапиры. Из центра ослепительно отполированных чашек, прикрывающих кисти рук, торчали короткие тёмно-серые трубки с зеркально блестящим каналом. – Прикройся! Кси! – отчаянно заорал Лихур, рывком поднимая пленного «серого» и прячась за него. И тут ближайший к нему «скорпион» пустил оружие в ход, на конце этой штуковины едва заметно сверкнуло и в плече «серого» появилась дымящаяся дырка. Я сразу сообразил, что против нас применили местные ручные лучемёты, называемые кси. Второй раз я выстрелить ему не дал, с силой метнув камень, который попал убийце точно в запястье. Он отчаянно завыл и затряс повреждённой рукой, уронив оружие, и Лихур не теряя ни секунды, метнулся к нему, одновременно бросив копьё во второго «скорпиона», который выстрел за выстрелом лупил мне по ногам, явно желая взять живьём. Его лучемёт-кси сверкнул не меньше пяти раз, но я не стоял на месте, и он всё время мазал, от чего у моих ног каждый раз вспухали плотные облачка сизого дыма. А вот Лихур не промахнулся, и его копьё попало коричневому точно в филейную часть. Подраненный «скорпион» подпрыгнул, упал и ужом завертелся на земле. Я бросился на него. Вражина извивался, пытаясь встать, но с силой прижатый к горлу черенок копья успокоил его. Бесцветные глаза с ледяной ненавистью уставились на меня, тонкие губы скривились, а затем он втянул щёки, резко сомкнул челюсти и тут же затих. Его глаза потемнели из-за расширившихся зрачков, мышцы лица расслабились, а из угла рта вытекла розовая пена. Ушёл, гад! В ярости я пару раз врезал ладонью ему по морде, и тут почувствовал в его правой щеке постороннее уплотнение. Внезапная догадка осенила меня, я огляделся, поднял валявшийся неподалёку тесак, втиснул мертвецу между зубов и силой разжал челюсти. Заглянув покойнику в рот, в правой щеке я увидел прокушенную рану, из которой торчал край полупрозрачной капсулы. Я резко обернулся ко второму «скорпиону», которого удушающим захватом удерживал Лихур. Коричневый хрипел и вот-вот мог отдать концы, и тогда я заорал: – Лихур! Не вздумай его прикончить, он нужен мне живым! Подскочив к полузадушенному и потерявшему сознание «скорпиону», я приказал Лихуру крепко держать его за голову, а сам влез к нему в рот и кончиком тесака осторожно чиркнул по правой щеке. Брызнула кровь и в разрезе показалась маленькая чечевица капсулы, которую я с величайшей осторожностью извлёк. Через минуту оба пленника лежали связанными, а мы, пыхтя от нетерпения, резали путы наших ребят. Всем им пришлось туго, но больше других пострадал Син, которому крепко досталось дубиной по голове. Я внимательно осмотрел друга, и сразу понял, что у него тяжёлый ушиб мозга и перелом основания черепа. Как правило, с такими травмами без специальной помощи не живут. Да, и с помощью не всегда. Син лежал без сознания, вокруг его глаз набрякли чёрные «очки» из-за внутреннего кровоизлияния, изо рта вырывалось редкое прерывистое дыхание, лицо покрывала смертельная бледность, а зрачки на свет не реагировали! – Срочно! Быстро! Чтоб вас! – Что? – Что делать?! Я знал, что с такой травмой тревожить или перемещать Сина смертельно опасно. Меня заколотил озноб, пульс забился в горле, и я начал судорожно искать выход. Жизнь друга повисла на тоненьком волоске. – Что делать?! – звенел в ушах крик. Я рухнул на землю, моментально погрузился в медитацию и мысленно потянулся к Сину. Я «увидел» его внутренним взором и ужаснулся. Жизнь вытекала из него, как вода через дырявое ведро. Я точно знал, что Син слышал мой отчаянный зов, но при этом его разум упорно молчал. Он не хотел жить. Он устал от жизни и ожидал смерти, как избавления! Я его умолял, я ругался, я требовал и просил принять мою помощь. Я вопил о помощи всем Стихиям, но они смущённо молчали. Они ничего не могли сделать против неуклонной воли личности. Я был бессилен!! – Что делать?! – гремело набатом в голове. – Ничего… Через пару минут на тихом и спокойном лице друга навек запечатлелись умиротворение и покой. Его огромные синие глаза стали почти чёрными и с удивлением смотрели в потемневшее вечернее небо и, наверно, сквозь космическую толщу видели свою навсегда потерянную родину, голубой Сириус и тёплые мамины руки. Я в отчаянии катался по земле и, презирая своё бессилие, пытался выкашлять из горла горькие слёзы. Проклятый комок в горле не давал мне дышать, и я вытолкнул его с отчаянным воплем и страшными словами проклятия Повелителю Энлилю и всем бессовестным владыкам, помешавшимся на борьбе за эфемерную власть. Смерть друга растерзала мне душу, со дна которой поднялись самые зверские инстинкты, и тогда вместо горя пришла свирепая ярость. С диким рёвом я резко обернулся к пленным, и тут же на моих руках повисли Рахур и Сагни. – Не надо, Антон, это не поможет. Рыча и выкрикивая проклятия, я вскочил, отбежал подальше и жестоко избил ни в чём не повинное дерево, ушёл в саванну и вернулся в полной темноте, грязный, сопливый, опустошённый. Подойдя к костру, я рухнул прямо на землю и провалился в спасительный мрак. Рано утром, разлепив глаза, я лежал, не желая шевелиться, ковырял на руке корки засохшей грязи и смотрел, как серебристый жучок бегает по травинке вверх-вниз, каждый раз не решаясь взлететь с достигнутой вершины. – Антон, вставай. Тебя ждёт Син. Я вскинулся, но через секунду всё понял и с трудом сел. Сейчас будет кремация. Надо идти. И я пошёл. На сложенном из сухих веток и жердей костре лицом вверх лежал мой друг, навсегда покинувший пределы наших проблем и страстей. – …Прости ему прегрешения вольные и невольные… – прошептал я, в то время когда Акти на правах старшего произносил прощальную речь: – Да соединится он с Великим Творцом, а то, что им было, пусть вырастет снова, – сказал Акти, поправил сползающую повязку на голове и поднёс к хворосту факел. Всё это время я стоял словно парализованный, а, когда костёр прогорел, меня окружили друзья, и от имени всех сказал Лихур: – Не вини себя. Ты молчишь, но мы всё понимаем. Ты не виноват, что по твоему следу идут «скорпионы», что Повелитель Энки отправил тебя и нас в это опасное путешествие, что Повелитель Энлиль почему-то возненавидел тебя. Все эти дни ты был одним из нас, и подставлял свою грудь опасности, как и мы. Но мы воины. Это наш выбор и наша судьба. Мы ни о чём не сожалеем, и ты не сожалей. Ты с нами, а мы с тобой. Надо идти дальше, иначе всё теряет смысл, а это несправедливо по отношению к павшим друзьям. Помимо воли по моим щекам ручьём потекли горькие слёзы, и я не стыдился этого. – Братцы, Гирсу, Нигира и Сина не вернуть, но они навсегда останутся в памяти и в сердце, и я обещаю, что больше никто не погибнет, или мне не жить. – Только попробуй, – проворчал Акти. – Да, ладно тебе, – сморщился Сагни. – Не думаю, что это бесспорно, – проговорил Рахур. – Сходи-ка, ты, лучше вымойся, – печально улыбнулся Лихур, – а то смотреть на тебя невозможно. Пока ребята кремировали убитых врагов, я, стоя по колено воде, долго и яростно тёр кожу мелким песком, стараясь смыть боль и грязь прошлого дня. Друзья меня не торопили, и примерно через час я отмылся, постирал камуфляж и подсел к сидящим в кружок воинам. «Сейчас бы хлопнуть стопарик водочки, ребят помянуть… Сина…», – подумал я и несказанно удивился, когда Рахур со дна своей бездонной сумки достал флягу с вином и протянул мне. Я с трудом скрыл изумление. Ну, Рахур! Ну, куркуль. Скряга, ты мой, дорогой. Сохранил во всех бедах и передрягах. Копьё утопил, а сумку спас. – Выпей, Антон. Ты говорил, что в твоём мире есть такой обычай, вспоминать жизнь умершего и выпивать вино. Прошлый раз после боя у горы Кири мы торопились, как ненормальные. А теперь самое время. Начни ты. – Братцы, я мало что знаю о вашей жизни. Среди вас я чужак. Но поверьте, в том мире у меня не было таких друзей. Надеюсь, что те, кто погиб, ушли в лучший мир, как говорят у нас: «царствие им небесное». Вместе с ними исчезла часть здешнего мира. Но, если наша память их сохранит, то и этот мир не оскудеет. Запомним их навсегда. Гирсу. Нигира. Сина. И горе тем, кто теперь встанет у меня… у нас на пути. Я сделал большой глоток и передал флягу по кругу. Через час фляга наполовину опустела, и вино сделало своё дело. Гиганты чуть опьянели, и мне на душе стало легче. Я успокоился, и вспомнил о пленных. Оказывается «серый» начальник выжил после выстрела лучемёта-кси. Разряд попал ему ниже плечевого сустава и прожёг сквозное отверстие диаметром в сантиметр, краем зацепив кость. Ребята, как смогли, перевязали повреждённую конечность, кровообращение которой, впрочем, не нарушилось. С помощью Рахура я обработал и перевязал «серому» руку, наложил шину из древесной коры, дал капсулу от лихорадки и посоветовал ждать чуда, чтобы в течение трёх дней ему оказали специальная помощь. Накладывая повязку, я внимательно приглядывался к связанному «скорпиону», который беспокойно шарил глазами вокруг, а, когда его взгляд замер на лежащем неподалёку копье, я понял, что он ищет средство самоубийства. Нет, сволочь, я не дам тебе умереть просто так. Я подозвал Лихура, попросил привязать пленного покрепче к ближайшему дереву и не спускать с него глаз. Леопард сверкнул глазами и с удовольствием исполнил мою просьбу. Так. Теперь пора вернуться к «серому» начальнику, который явно растерял свой гонор и, густо попахивая нечищеным сортиром, тихо сидел в стороне, готовый ко всему. Присев напротив, я в упор уставился на него. – Как рука? – Нормально. – Поговорим? – Да. – Назовись. Какова задача и цель вашего отряда? – Я из клана Элиотов, – гордо ответил пленник, – моё имя Хутран, я начальник личной охраны Повелителя Энлиля, и его родич. – Что же ты, начальник, бросил свой отряд в проходе у горы, а сам сидишь здесь? – Таков был приказ ск… этих. Повелитель Энлиль повелел слушаться их, как самого себя. – Когда за вами должны прилететь шемы? – Послезавтра в полдень. Посадка по сигналу два костра. – А, теперь скажи то, о чём промолчал. – Я не… – Жаль, Хутран, что ты меня не понял. Мне придётся тебя покалечить, и жизнь твоя после этого станет весьма отвратительной. – Не надо. Я же сказал… – Остановись. Сейчас ты можешь сделать непоправимую ошибку, – тихо и зловеще проговорил я, вытаскивая из ножен тесак. Он склонил голову и прошептал: – Посредине между кострами должны в ряд стоять трое. Всё. – Хорошо. Ты оказался умнее, чем я думал, – сказал я, убирая тесак в ножны, – отдыхай… пока. И помойся, что ли. Несёт от тебя, как от козла. Рахур, будь добр, проводи нашего гостя к реке. И постарайся не набить ему морду. Впрочем. Можешь и набить, если хочешь. Постанывая и придерживая раненую руку, Хутран потащился к реке, а я перевёл глаза на пленного «скорпиона» и подошёл к нему. Лихур потрудился на славу, и я увидел прикрученного к дереву «белоглазого» с тугим жгутом, повязанным вокруг головы через открытый рот. Я присел напротив, глядя прямо в бесцветные глаза, из которых струилась холодная и спокойная ненависть. Да, это враг. Не знаю, что я ему такого особенного сделал, но ненавидел он меня истово и отчаянно. Ну, что же, я его тоже не очень обожал. Пусть ненавидит, лишь бы боялся. Я взял свой нож, раскрыл и медленно поднёс к его лицу. Он сморщился и закрыл глаза, видимо, думая, что я хочу его подрезать. Дурачок. Я рассёк жгут, освобождая ему рот, и без всяких сюсюканий начал допрос: – Твоё имя?