– Ты пришла, чтобы спросить об этом? Ничто в его голосе или взгляде не говорило о том, что он мне поверил, но я кивнула, отметив эту ситуацию как еще один пример того, что я не умею вести беседу. Помолчав, он сказал: – Я пошел служить на Вал по той же причине, что и многие. – И почему же? – спросила я, хотя и знала большинство причин. – Мой отец был фермером, а такая жизнь не для меня. Если вступаешь в королевскую гвардию и защищаешь Вал, то предоставляется много других возможностей, принцесса. – Ты прав. Он прищурился, и по его лицу скользнуло удивление. – Что ты имеешь в виду? – Детям выпадает не так много шансов стать не теми, кем были их родители. – Ты имеешь в виду, у детей не так много шансов улучшить свое положение, добиться большего, чем их предки? Я постаралась кивнуть как можно убедительнее. – Э… естественный порядок вещей не позволяет этого. Сын фермера станет фермером или… – Или предпочтет стать гвардейцем и рисковать жизнью за стабильное жалованье, которым не сможет насладиться в полной мере, потому что долго не проживет? – докончил он. – Не так много выбора, правда? – Правда, – согласилась я, но я об этом уже думала. Существовали ремесла, которыми Хоук мог заняться. Но быть торговцем или охотником тоже очень рискованно: этим людям приходится часто выходить за Вал. Просто это не настолько опасно, как вступить в королевскую гвардию и отправиться на Вал. Было ли источником его страданий что-то, что он повидал в качестве гвардейца? – Может, выбора не так много, но я все равно думаю – нет, знаю, – чтобы вступить в гвардию, требуется определенный уровень силы и отваги, – сказала я. – Ты так обо всех гвардейцах думаешь? Что они отважные? – Да. – Не все гвардейцы хорошие люди, принцесса. Я прищурилась. – Знаю. Смелость и сила еще не означают, что человек хороший. – В этом мы согласны. Он перевел взгляд на мои губы, и у меня внезапно сжалось в груди. – Ты сказал, твой отец был фермером. Он… он ушел к богам? По его лицу пронеслось какое-то выражение – слишком быстро, я не успела его определить. – Нет. Он жив и здоров. А твой? Я слегка покачала головой. – Мой отец… мои родители оба умерли. – Мне жаль, – произнес он, и это прозвучало искренне. – Потеря родителя или члена семьи чувствуется ещё долго после их ухода. Боль ослабевает, но никогда не исчезает. Спустя годы ты по-прежнему думаешь о том, что можно было сделать, чтобы вернуть их. Он прав. И именно в этом, наверное, лежит источник его боли. – Ты говоришь так, словно сам такое испытал. – Да. Я подумала о Финли. Хорошо ли его знал Хоук? Большинство гвардейцев были близки, связь между ними крепче кровной, но даже если он не знал Финли, наверняка у него были другие погибшие знакомые. – Сочувствую, – сказала я. – Сочувствую твоей потере, кто бы это ни был. Смерть… Смерть не изменить. Я повидала много смертей. Мне не полагалось, меня оберегали, но я видела смерть слишком часто. Он склонил голову набок, и темные локоны упали ему на лоб. – Смерть – как старый друг, который порой наносит визит, когда его совсем не ждешь, а в другой раз – когда вполне ожидаешь. Она приходит не в первый и не в последний раз, но ни одну смерть это не делает менее суровой и неумолимой. Печаль грозила затопить меня, прогнав теплоту из груди. – Так и есть. Он вдруг нагнул голову, почти коснувшись моих губ своими. – Сомневаюсь, что тебя привело в эту комнату желание поболтать. Ты пришла не затем, чтобы говорить о печальных вещах, которые нельзя изменить, принцесса. Я знала, почему пришла сюда, и Хоук был прав, снова прав. Не поговорить. Я пришла сюда жить. За впечатлениями. Чтобы иметь выбор. Побыть не тем, кто я есть. Ничего из этого списка не предполагало разговоров. Но сегодня я испытала свой первый поцелуй. Я могу на этом остановиться, а могу по собственному выбору сделать в первый раз еще многое. Неужели… Неужели я в самом деле размышляю над этим, что бы это ни было? О боги, и правда. По телу прокатилась легкая дрожь. Почувствовал ли он? Дрожь забралась внутрь, собираясь в крохотные узелки предвкушения и страха. Я Дева. Избранная. Моя прежняя убежденность насчет того, что волнует богов, ослабела. Сочтут ли они меня недостойной? Меня не охватила паника, как должна была. Вместо этого во мне разгорелась искра надежды, и это больше всего выбило меня из колеи. Крохотный проблеск надежды казался предательским и очень настораживающим: если меня признают недостойной, это повлечет самые серьезные последствия. Если я окажусь недостойной, меня ждет верная смерть. Изгнание из королевства. Глава 3 Насколько я знала, недостойным Вознесения был признан только один человек. Его имя стерто из исторических хроник, как и любые сведения о том, кто это был и какие деяния стали причиной его или ее изгнания. Ему было запрещено жить среди смертных. Без семьи, поддержки и защиты его ждала неминуемая смерть. Даже у селян и фермеров с их невысокими Валами и среди гвардейцев смертность непомерно высока. Хотя мое Вознесение отличается от других, меня тоже могут счесть недостойной. Наказание для меня будет равносильно гибели, но у меня не было сил об этом думать. Нет. Это ложь. Я просто не хотела об этом думать. Должна была, но… Я не покинула комнату. Не остановила Хоука. Для себя я уже все решила, пусть и не понимала, почему он все еще здесь, со мной. Я облизнула нижнюю губу, чувствуя головокружение и даже слабость – прежде я никогда не чувствовала слабости. Эти невероятно густые ресницы опустились, и он так пристально уставился на мой рот, что это казалось лаской. Я поежилась. Казалось, его глаза стали еще ярче. Он очертил пальцем контур моей маски, коснулся места, где атласные ленты исчезали под волосами. – Можно снять? Не в силах вымолвить ни слова, я покачала головой. Хоук мгновение помедлил, затем появилась его полуулыбка, хотя на этот раз без ямочки. Он убрал палец с маски и провел им по моему подбородку, а потом вниз по горлу, к завязкам плаща. – А что насчет этого? Я кивнула. Его пальцы двигались очень проворно. Он отбросил плащ в сторону и провел по вырезу, по крутым холмикам моих грудей. За его прикосновениями тянулась целая буря ощущений, в которых я не могла разобраться. – Что ты от меня хочешь? – спросил он, играя с бантиком между моих грудей. – Скажи, и я сделаю. – Почему? – выпалила я. – Зачем тебе… делать это? Ты меня не знаешь и принял за другую.