— Вы атаковали мой корабль, — говорит англичанин после краткой паузы. В его голосе не слышно ни сожаления, ни упрека, ни даже суровости. Просто констатация факта. Краем глаза Скуарчалупо видит, как Ломбардо кивает. — Мы рассчитывали его потопить, сеньор. Он произносит это в спокойном, уважительном тоне, без хвастовства, и капитан смотрит на него с неожиданным любопытством. Потом бросает беглый взгляд на Скуарчалупо и снова сосредотачивается на венецианце. — Вам это почти удалось, — отвечает он бесстрастно. — Он осел на дно порта на девятиметровой глубине и с серьезными повреждениями. — Сочувствую вам лично, сеньор. Но как итальянский моряк — горжусь. Сопровождающий офицер делает шаг вперед, взбешенный оскорблением, но капитан жестом останавливает его. — Вы, вероятно, не скажете, откуда пришли. Я не ошибаюсь? — Вы не ошибаетесь, сеньор. — Да, меня уже информировали, что вы скрываете эту подробность. Ломбардо невозмутимо соглашается: — И эту, и все остальные, сеньор. — Вы знаете, что мы можем расстрелять вас за саботаж? — Мы военные моряки. — Венецианец кивком сдержанно указывает на остальных англичан. — Как они и как вы сами. Скрестив руки за спиной, капитан задумчиво смотрит на Ломбардо. — Пришли, откуда пришли, — говорит он наконец. — Факт тот, что вы проникли в бухту, преодолев все препятствия в порту. Для этого нужна большая смелость: море, ночь и мы… И еще большое везение. Скуарчалупо слышит, как его Тезео вздыхает. — Не всем так повезло. — Это правда, — соглашается англичанин. — Я знаю, двое ваших товарищей погибли при попытке атаковать… Мои соболезнования. — Спасибо. — Вы также минировали танкер или это сделала другая группа? — Я не знаю, о каком танкере вы говорите. Англичанин сурово смотрит на них, раздражаясь: — О «Хайбер-Пасс». Он все еще догорает. — Я не могу вам сказать, — невозмутимо отвечает Ломбардо. — Не можете? — Нет, сеньор. Фрейзер поворачивается к Скуарчалупо: — Вы тоже не можете? — Я тоже, капитан. Англичанин засовывает ладонь в карман, оставляя большой палец поверх кителя. Через минуту он продолжает: — С вами хорошо обращаются? — В пределах разумного. Согласно обстоятельствам. Фрейзер снова обращается к Скуарчалупо: — Я что-нибудь могу для вас сделать? Неаполитанец смущенно раздумывает. — Мне в голову не приходит, что именно, сеньор, — решает он. Англичанин смотрит на него из-под козырька фуражки, окаймленной позолоченным кантом; некоторое время он хмурится и не отводит взгляда. Потом кивает и уже собирается уходить, но останавливается. — Это правда, что вы предупредили о взрыве на моем корабле? Отвечает Ломбардо: — Так и было, капитан. — И почему вы это сделали? — Нашей целью был корабль. В данном случае не было никакой необходимости губить весь экипаж… Поэтому мы решили предупредить, когда уже не оставалось времени отвести корабль от стоянки или обнаружить взрывчатку — только собрать людей на палубе и спасти. — Но на «Хайбер-Пасс» люди погибли, — возражает Фрейзер. — Возможно, не знаю. — Не знаете? — Я же говорю, сеньор, я понятия не имею, о каком судне вы говорите. Англичанин смотрит на Скуарчалупо: — А вы? Неаполитанец пожимает плечами, соединяет кончики пальцев на правой руке и мягко потирает их друг о друга. Левантийский жест, древний, как его родина или само Средиземноморье. — Я понятия не имею даже, в какой географической местности нахожусь, капитан. Впервые некое подобие улыбки мелькает на лице англичанина. Но тут же исчезает. — Боюсь, вы взяты в плен на Гибралтаре. Теперь уже Скуарчалупо улыбается, но открыто, во весь рот: — Черт побери… А ведь я мог оказаться около Суды или в Александрии. — Заткнись, наглый придурок, — раздраженно прикрикивает на него один из офицеров. Фрейзер поворачивается к нему, приказывая не вмешиваться, и тот умолкает, испепеляя итальянцев взглядом. Скуарчалупо замечает, что рыжебородого офицера все это явно развлекает, хотя он спокоен и наблюдает молча. Как будто все происходящее его не касается. — Для вас война окончена, — говорит им капитан. — По крайней мере, я на это надеюсь, поскольку за вами тут хорошо смотрят. Пленные имеют обыкновение сбегать. — Мы были бы в своем праве, сеньор, — вставляет Ломбардо. — Не поспоришь, — терпеливо соглашается Фрейзер. — Такое право у вас есть. Он оглядывает их грязные рабочие комбинезоны и босые ноги на холодном плиточном полу. — Я прикажу, чтобы вам выдали одежду и обувь. — Он оборачивается к одному из офицеров: — Вы займетесь, Кёркинтиллох? — Разумеется, сэр. Фрейзер снова смотрит на итальянцев: — Это все, что я могу для вас сделать… В остальном не думаю, что мы еще когда-нибудь увидимся. — Я тоже не думаю, — отвечает Ломбардо, вытягиваясь по стойке смирно. Скуарчалупо делает то же самое. Англичанин молчит. Потом прикладывает большой и указательный пальцы к козырьку: так военные отдают честь, однако жест как будто случайный, словно он просто поправляет фуражку. — Но если мы все-таки увидимся, — говорит он, — когда кончится война, я сделаю то, чего не могу сделать сегодня: я пожму вам руки. Ломбардо удивленно моргает: — Это почему, сеньор?