— Совсем скоро — это когда? — Точнее мне неизвестно, — признается Кампелло. — Пока что это только интуиция. Тодд снимает фуражку, вытирает пот со лба и возвращает фуражку на место. — Сегодня вполне подходящая луна, — задумчиво отмечает он. — Я бы на их месте воспользовался. — И когда, как ты думаешь? — любопытствует Моксон. — Ну, не знаю. Сегодня ночью, завтра… Через пару-тройку дней максимум. Море как тарелка, и темно. — Мы можем это предотвратить? Тодд показывает на глубинные бомбы, над которыми трудятся мужчины на катере: — Мы делаем что можем. — Он смотрит на Кампелло: — Кто он такой, твой подозреваемый? Он что-нибудь сказал? — Это женщина. — Надо же… Еще одна Мата Хари? — Нет-нет. Совершенно другая. Иного стиля. Водолаз не скрывает разочарования: — Какая жалость. — Пока она рассказала совсем мало… А точнее, ничего. И все-таки есть подозрения: что-то готовится. Мы считаем, что эта зона у нее под наблюдением. — И внутри, и снаружи есть лакомые куски, — высказывается Моксон. — В том-то и дело. Тодд оглядывает порт: эсминцы и миноносцы у молов, военно-транспортное судно «Лукония», нефтеналивной танкер «Хайбер-Пасс», крейсер «Баллантрэ» на якоре у Южного мола и крейсер «Найроби» — у центральных буев. — Конвой уйдет через четыре дня, — говорит он. — Сейчас в бухте стоит дюжина купцов, а в порту немало крупной дичи. Говорю же, на месте неприятеля я бы обязательно попытался. — Мы усилили подводное прослушивание между мысом Европа и мысом Карнеро, — докладывает Моксон. — Между ними постоянно курсируют два наших корвета. Тодд скептически замечает: — Они придут не с подводной лодки. — Приходили уже, и не раз. — А я тебе говорю, что нет. — Водолаз упрямо качает головой. — Зуб даю, они приходят с испанского берега, атакуют и уходят туда же. — Адмирал так не думает, парень… Он тоже утверждает, что они придут с моря. — Адмирал ни черта не смыслит. Он себе задницы не замочил, в отличие от нас с моими ребятами, ему вообще по хрену наша работа. Сколько я ни просил, он мне так ничего и не дал: ни средств, ни людей. Вот, посмотрите. Он шагает к брезенту на причале, откидывает его и показывает составные части для пяти дыхательных аппаратов: мешки, шланги, резиновые маски с двойными окулярами. — И вот с этим мы погружаемся. Это не специальная матчасть для водолазных работ, а старое снаряжение Дэвиса со списанных подводных лодок, которое мы сами раздобыли и сами для себя переделали… А теперь посмотрите вот на это. — Он наклоняется и подбирает ребризер. — Думаете, откуда он взялся? Раньше где-нибудь его видели? — Ну, не знаю, парень, — отвечает Моксон. — Как по мне, они все одинаковы. — На том итальянце, — говорит Кампелло. — Точно. Он был на том типе, которого мы на днях убили. Это даже лучше, чем американские «Момсены» и немецкие «Дрегеры». Остальное снаряжение у него тоже на высоте: компас, часы, прорезиненный костюм… Итальянцы, может, и барахло народ, но то, что они здесь носят, — высший класс. В том числе и их жабры. Тодд откладывает ребризер к остальным и долго на него смотрит. — Они атаковали нас на Гибралтаре, в Суде, в Александрии, — продолжает он. — Им почти удалось это на Мальте… Я там был, в Валлетте, и никогда не забуду эту сцену: мы их утюжим пушками и пулеметами так, что закипает вода, наши прожекторы шпарят, и целых шесть минут их водолазы с лодками, полными взрывчатки, пытаются войти в порт. Их было два десятка, и они погибали один за другим, бесстрашные, как в учебке, пока мы не уничтожили и не захватили в плен всех до единого. С этими словами он наклоняется и снова прикрывает кислородное снаряжение брезентом. — Это макаронники-то трусы? — добавляет он вдруг. — Черта с два… У меня до сих пор лежит вырезка из «Дейли миррор», где губернатор Мальты сказал о них так: «Эта атака потребовала от врага высшей степени личного мужества». С минуту он молча смотрит на бухту. — Личного мужества, — задумчиво повторяет он. — Короче, они придут, — подводит итог Моксон. Водолаз тепло улыбается, будто эта мысль вовсе его не огорчает. — Понятное дело, эти козлы придут. — Он рукой обводит полукруглые очертания бухты от Ла-Линеа до Альхесираса. — Ночи для этого самые подходящие. Они тут, рядом, где-то на испанском берегу. Я их чую. Может, наблюдают за нами прямо сейчас. Примериваются. Сказав это, он прикладывает два пальца к козырьку фуражки и спускается в катер. На палубе он поднимает голову и смотрит на Кампелло и Моксона. — Я знаю, что они придут, — настойчиво повторяет он. — Сегодня ночью, завтра, послезавтра. Они придут к нашим кораблям, как голодные волки, и я буду их ждать. 11 Мокрую шкуру каленым железом Только на третий день я решился спросить Дженнаро Скуарчалупо о распаде отряда «Большая Медведица» в 1943 году, когда маршал Бадольо заключил мир с союзниками, объявил войну Германии и старые друзья превратились во врагов. К этому времени попавшие в плен в результате неудачной операции Тезео Ломбардо и его двойник находились в Рамгархе, в индийском лагере для военнопленных. Там и пришел конец их товариществу. Или их дружбе. Я думал, старый неаполитанец будет избегать разговора на эту тему, но он охотно оседлал ее, как только я намекнул. Он говорил об этом с грустной и горькой улыбкой. Мы сидели, как и в предыдущие дни, с бутылкой вина, на солнышке, у дверей закусочной «Водолаз», на углу Пиньясекка и Паскуале-Скура, поглядывая на прохожих. Включенный магнитофон лежал на столе и записывал его подлинные слова: — Тезео оказался предателем… Он был не единственный такой, но это его не оправдывает. Казалось, мое удивление его развлекло. — Позор его бесчестного предательства, — продолжал он, — не в отказе от фашизма — это-то и так уже случилось… Оскорбление в том, что были запятнаны достоинство итальянского народа, честь вооруженных сил и память о погибших на войне. — Он испытующе поглядел на меня. — Он всех нас сделал дезертирами, понимаете? Я сказал, что да, вроде бы понимаю, и старый водолаз продолжил рассказ. Войны, сказал он, мы не хотели. Это была ошибка Дуче — втянуть нас в нее. Что касается самого Скуарчалупо, он никогда не уважал немцев — они ему казались жестокими и высокомерными, не лучше англичан. Но итальянцы были их союзниками, и им приходилось воевать под немецким флагом. За одну ночь обратить их против немцев и, что еще хуже, обратить Германию со всей ее мощью против Италии — это был бред. Так что некоторые, и таких оказалось немало, решили сделать свой выбор. — В Рамгархе англичане нас об этом спрашивали. Предлагали свободу, если мы захотим сражаться против Германии… Кое-кто, как Тезео, согласились присоединиться к союзникам. Другие, как я, подобное бесчестье отвергли. Я предпочел не менять знамя и оставался в плену до конца войны. — А остальные члены отряда?.. Те из Десятой флотилии, кто еще оставался в строю? Он провел рукой по лицу, испещренному морщинами и покрытому шрамами. — С ними то же самое, — сказал он. — Одни продолжали сражаться рядом с немцами, атаковали корабли союзников в Анцио, Неттуно и Анконе, и те, которые участвовали в высадках на юге Франции. Другие, как Тезео, воевали вместе с англичанами и американцами, иногда даже были их инструкторами и атаковали Специю и Геную, где когда-то были их базы. — Он посмотрел на меня с сомнением. — Понимаете масштаб? — Верность идее или бесчестье. Вы так это видите? — А как еще мне это видеть? — Вы подвергались репрессиям по возвращении из плена? В ответ он фыркнул и скривился в горькой улыбке. — Разумеется, подвергался, — сказал он затем. — Когда война окончилась, несмотря на все, что мы сделали, для тех из нас, кто не сотрудничал, то есть упертых, как они говорили, фашистов, настали последствия: презрение и забвение… Ну да ладно. Я из Неаполя, здесь всегда можно как-то устроиться. Я так и сделал: работал водолазом в порту, поднимал на поверхность разный хлам. Теперь у меня эта закусочная. Тем и живу. Он умолк, помрачнев. Потом с неприятной гримасой добавил, что он не единственный, про кого забыли. Другие его товарищи, на чьей бы стороне ни были после перемирия 1943 года, тоже оказались в нищете и забвении. — Например, Спартако Скергат, еще один из Десятой флотилии. Мы вместе были в школе водолазов… Он был одним из тех шестерых, кто атаковал порт Александрии. — Он опять испытующе посмотрел на меня. — Знаете этот эпизод? — Да, — заверил я. — Потоплены два линкора и нефтяной танкер. — Точно: «Вэлиант», «Куин Элизабет» и «Сагона». А знаете, как Скергат окончил свои дни? — Нет. — Охранником в Университете Триеста… Как вам это? — Печально. — И не говорите. Италия никогда не умела благодарить своих героев. — И не только она. Почти все.