— Что ты мелешь? Женщины, а он обращается именно к ним, сходят по нему с ума. Ты только представь. Когда он произносил речи с балкона палаццо Венеция, они беспрестанно испытывали оргазм… Я там был один раз и сам видел, клянусь тебе. Только и слышно было — хлюп, хлюп, хлюп. — Не будь мерзавцем. — Я мерзавец? Думаешь, я преувеличиваю?.. А ты знаешь, сколько письменных признаний в любви он получает в день? — Да ладно, хватит уже. — А вот испанка-то, по-моему, на тебя запала, нет? — настаивает неаполитанец. — В этом нет никакого секрета, с того дня, как она нашла тебя на берегу. Что ж, мы все понимаем. Так романтично, скажи?.. Они все ужасно романтичные. И им нравится быть такими. А мы с тобой итальянцы. Мы из страны любви и вареной колбасы. — Да хватит тебе. Надоело. — Если бы я оказался в ту ночь у нее в доме, словно только что выловленный тунец, она бы от меня так просто не отделалась бы. — Брось говорить глупости. — Глупости? Ха-ха. Будь я на твоем месте… Ломбардо в который уже раз достает сигареты: — На, возьми. Кури и молчи. И вдруг замирает, не донеся сигарету до рта. Скуарчалупо следит за его взглядом и видит женщину, которая пересекает площадь от угла улицы Кановас-дель-Кастильо и направляется к церкви. На ней плащ, на плече сумка. Дойдя до паперти, она покрывает голову платком и исчезает внутри. — За ней никого не видно? — спрашивает Скуарчалупо, оглядывая площадь. — Да вроде нет. Ломбардо снова засовывает сигарету в пачку и кладет ее в карман. Некоторое время они стоят неподвижно, неторопливо и внимательно поглядывая по сторонам. Ничего подозрительного. Неаполитанец трогает Тезео за плечо: — Иди, занимайся своим делом, брат, а я посторожу. Передай ей от меня привет… А также привет от Дуче. Но Ломбардо уже шагает к церкви. — Иди ты, Дженна, знаешь куда, — говорит он, не оборачиваясь. Неаполитанец смеется: — Да, но это потом… Сначала пусть она отдаст тебе фотографии. В церкви пусто, и лишь одна лампада горит у главного алтаря. Сидя на одной из задних скамеек между колоннами центрального нефа, Елена Арбуэс рассматривает алтарные украшения и фигуру Святой Девы, довольно сильно поврежденную в годы Республики; теперь ее восстановили и вернули на прежнее место. Время лишило Елену религиозных верований, и даже давление католической общины после Гражданской войны не заставило ее, как многих других испанских женщин, стать набожной прихожанкой и ходить к воскресной мессе. Она была далека от любого рода притворства и сейчас вошла в церковь впервые за долгое время; точнее, миновало больше полжизни, и она никогда не забудет, почему так случилось: в тринадцать лет, во время причастия, которое она проходила вместе с другими девочками из своего класса, священник отказался отпустить ей грехи за то, что слишком короткие рукава ее блузки обнажали руки больше, чем полагалось. Елена не возмутилась; не сказав ни слова, пристыженная и решительная одновременно, она покинула исповедальню, вышла из церкви и больше никогда не переступала ее порог. Сейчас она сидит неподвижно и рассматривает алтарь, прислушиваясь, не звучат ли шаги в центральном нефе. Она ничего не слышит. И вдруг чье-то легкое касание заставляет ее обернуться. Главный старшина Тезео Ломбардо только что сел рядом на скамью. Его профиль старинной бронзовой статуи четко очерчен в свете, льющемся из слуховых окон: короткие черные волосы, прямой нос, твердый подбородок с легкой синевой щетины. Он ходит неслышно, словно кошка, думает она. Словно один из тех греков, что глубокой ночью выходили из деревянного коня. Вот она и не услышала его. 9 Гнев античных богов Они сидят молча, не глядя друг на друга. Держа сумку под мышкой, Елена ждет, когда сердце перестанет учащенно колотиться. Наверху, на башне, часы бьют семь раз — звон с металлическим отзвуком, вибрируя и затихая, резонирует в пустой церкви. Наконец Елена сует руку в сумку, разрывает шов на подкладке, вынимает пленку и кладет на скамью между собой и Тезео. Тот забирает кассету и прячет в карман пиджака. Дело сделано; Елена закрывает сумку, хочет встать и уйти, но не уходит. Человек рядом с ней тоже остается недвижим. — Я больше не буду этого делать, — шепчет она. Искоса поглядев на него, она видит, что он согласен с ее решением. — Я как раз хотел вам посоветовать. Чтобы вы больше этого не делали. Не надо больше туда ходить. — Так же думают и ваши товарищи? Итальянец медлит с ответом. — Так думаю я, — произносит он. Они снова молчат, потом первой заговаривает Елена: — Я считала себя сильнее, но оказалось, я не готова к таким вещам. Попыталась, но не могу. — Но вы же все-таки сделали фотографии. — Да, конечно… И принесла. Надеюсь, они вам пригодятся. — Вы сфотографировали порт? — Да. Военные корабли, как вы просили. Там появились новые. — Большие? — Два да, большие. Два линкора или крейсера вблизи молов. Вы поймете, что за корабли. — Там еще есть трансатлантический лайнер. Вы смогли его сфотографировать? — Если это серый корабль у Центрального волнореза, то да. — Это, без сомнения, он. Называется «Лукония»… Вы проделали прекрасную работу. — Сначала проявите пленку… Не уверена, что снимки так уж прекрасны. Они опять замолкают. Сидят очень близко, но не касаясь друг друга. Елена едва ощущает тепло, исходящее от мужчины. — Все прошло без осложнений? — вдруг спрашивает он. — Никаких инцидентов не было? — Никаких, насколько мне известно. — Вам не кажется, что кто-то вас подозревает? — Пока что нет. — Она ненадолго задумывается. — Хозяин книжного магазина точно нет… — И тут она вспоминает гибралтарца с биографией Энтони Хоупа. — Хотя был там один клиент, покупал книги — вот он задавал вопросы. — Вам или хозяину? — заинтересовался Ломбардо. — Мне. — Вас это встревожило? — Даже не знаю, вроде нет, не думаю. Он действительно много расспрашивал, но это нормально. В колонии мало женщин, и, конечно, он удивился. Спросил, испанка ли я. — Англичанин или гибралтарец? — Оттуда… С «равнины»[39], как мы про них говорим. Седовласый священник в сутане выходит из ризницы и рассеянно бросает на них любопытный взгляд. Потом преклоняет колени перед алтарем, осеняет себя крестом и исчезает в дверях с другой стороны от алтаря. — Вам больше не стоит появляться на Гибралтаре. — Я тоже так думаю. Ломбардо притрагивается к сумке, где Елена прятала пленку. — Вы сделали более чем достаточно. Я имею в виду обязательства, которые вы на себя взяли. — Я согласна с вами… Теперь у вас и ваших товарищей достаточно сведений. — Конечно. Она поворачивает голову и смотрит на него: его неподвижный профиль четко вырисовывается в церковном полумраке на фоне слабого свечения лампады перед изображением Спасителя. Елене кажется, будто он — тот странствующий герой, что вплавь возвратился на родину, уничтожив врагов и спалив их город, за что навлек на себя гнев античных богов. А она стоит на берегу и завороженно смотрит, как он появляется из воды, обнаженный, покрытый лишь тиной и морской солью. И он идет навстречу густокосой девушке. — И когда следующая атака? Она спрашивает совсем тихо, но итальянец не отвечает. Он не отрываясь смотрит на алтарь, словно и не слышал. — Вы очень храбрая женщина, — произносит он после паузы. Она качает головой: