Кампелло ставит карандаш в стаканчик, выдирает лист из тетради и рвет на мелкие кусочки. — Вы когда-нибудь ловили меч-рыбу? Ассан и Бейтман качают головой. — Я ловил, комиссар, — говорит Гамбаро. — Переметом. — Э-э, нет, парень. Перемет — это не то. Я имею в виду на удочку, в открытом море. — А-а, вот вы про что. Нет, никогда. Кампелло тщательно тушит сигарету в пепельнице. — Трюк в том, чтобы правильно вести леску с червяком, понимаешь меня? Если чуть ослабишь, рыба уйдет; если будешь сильно тащить — оборвется, и потеряешь улов. Надо все время то ослаблять, то натягивать, то ослаблять, то натягивать. Ритмично и очень осторожно… Ты слушаешь меня? — Да, я понимаю. — Ты постепенно приблизишь рыбину к себе, подтягивая удочку; и наконец, когда почувствуешь, что эта тварь рядом с лодкой, прикончишь ее багром. Он встает, потягивается и подходит к окну. Вдали, за склоном холма, виднеется кладбище и дорога, поднимающаяся по косогору. Сквозь прореху в тучах, которая растет с каждой минутой, первые лучи солнца скользят золотистым светом по верхушке Пеньона. — Я чую, при помощи этой женщины, если употребить все свое внимание и терпение, мы можем выудить крупную рыбу. Так что не доставай меня, а?.. Чтоб у нас леска не оборвалась раньше времени. Я пригласил Альфреда Кампелло на ужин в ресторан «Брит», в Пуэрто-Банус, в благодарность за то, что он позволил мне прочесть дневники своего отца. Пенсионер с Гибралтара любезно разрешил мне провести три дня в его доме, где я мог ознакомиться с содержанием тетрадей; в результате моя собственная записная книжка пополнилась интересными заметками. Я узнал наконец ценные подробности смелой операции, которую отряд «Большая Медведица» осуществил в конце 1942 года против конвоя РН-22 в порту Гибралтара; и о драматической развязке, и о немаловажной роли, которую сыграла в тех событиях Елена Арбуэс, о чем не было упомянуто ни в докладных записках Королевского флота, ни в соответствующих документах Британии. Вместе с тем, по собственному усмотрению, многое я отвел фантазии: например, личные переживания некоторых персонажей и воссоздание второстепенных деталей. Что же касается главного, тут факты воспроизведены с точностью. К тому времени я уже начал писать эту историю; или, лучше сказать, у меня уже созрел сюжет, была своя точка зрения и я знал, каков характер персонажей. Вначале, если можно так выразиться, это было приключение — прежде всего для меня самого. И Альфредо Кампелло это заинтересовало. — А почему роман, а не документальная проза? — захотел он узнать. Я ответил, что времена достоверного описания событий остались позади — я двадцать один год проработал репортером. С некоторых пор я профессиональный писатель: теперь я рассказываю истории, выдуманные или пропущенные через фильтр воображения. Я создаю мир на свой лад и предлагаю читателям жизнь альтернативную, возможную или вероятную, притом вполне определенную, и, как это ни парадоксально, фантазия позволяет глубже постичь события, чем простое описание фактов. — Мне бы хотелось понять, как вы выбираете сюжет… Что вас в нем привлекает. Я рассказал ему все с самого начала: случайное обнаружение книжного магазина «Ольтерра» в Венеции, фотография Тезео Ломбардо, знакомство с Дженнаро Скуарчалупо в Неаполе и серия репортажей, опубликованных несколько лет назад. И, кроме всего прочего, материал, который копился четыре десятилетия, просто так. Это был роман, который мог быть написан, а мог быть и не написан никогда — во всяком случае, бо́льшая его часть. — Но почему вы выбрали именно это? — На самом деле, не я выбираю роман, а роман выбирает меня. — Вы говорите, они выбирают вас? — удивленно улыбнулся он. — Все равно как красивые женщины или вольные стрелки? Я рассмеялся: — Вроде того… Некоторые истории созревают по нескольку лет, а иные появляются вдруг, когда и не ждешь. Мы ели на ужин рыбу, запивая красным вином: Альфред Кампелло терпеть не мог в это время суток белое вино, да и я тоже. За террасой звучала приглушенная музыка из соседнего ресторана, там были танцы, включенные в программу британских туристов: какая-то певица исполняла вполне пристойную версию песни «Глаза Бетти Дэвис», подражая надтреснутому и хрипловатому голосу Ким Карнс. Сын комиссара Кампелло смотрел на меня с вежливым любопытством. — Вы уже получили, что хотели? — В основном да, — ответил я. — Записки вашего отца — главное для моего замысла. Я знал эту историю в общих чертах, но мне не хватало нескольких деталей головоломки. — Надеюсь, вы не будете думать плохо о старине Гарри. — Совсем наоборот. Его записи яркие, объективные, даже благородные… Тогда жестокие люди жили в жестоком мире. Он делал свою работу — и делал хорошо. Мой собеседник надел очки для чтения и стал ножом и вилкой тщательно отделять рыбные кости. — Что касается этой женщины, Елены Арбуэс… — Полагаю, это было необходимо, как и все остальное, — сказал я. — Шла война. Некоторое время он молчал. Очки так и не снял. Сидел и пил вино. — Так вы говорите, она и тот итальянский водолаз потом поженились? — Так и было. — Надо же, я рад. — Казалось, он и в самом деле обрадовался. — Тогда, значит, счастливый финал. — Не для всех. — Разумеется. Гибралтарец еще отхлебнул вина — он один, без моей помощи, приговорил три четверти бутылки — и сочувственную улыбнулся: — Вот это были люди, а? — Да, — ответил я. — Удивляют меня до сих пор. Невероятно, но со времен Античности, в любые моменты Истории находились добровольцы, мужчины и женщины, готовые совершить то, что они совершили… Способные пройти по краю пропасти над самым адом. — Патриотизм, я полагаю. Во многих случаях. — Не уверен. Елена Арбуэс, например, действовала не из патриотизма. В конце концов, для нее это было просто слово. Думаю, это понятие лишь упрощает куда более сложные вещи: характер каждого из этих людей, вызов, месть, стойкость, страсть к приключениям… Человеческое существо — шкатулка, полная сюрпризов. Он над этим задумался. Потом, вопросительно взглянув на меня, сделал знак официанту, чтобы тот открыл еще одну бутылку вина «Хуан Хиль». — А также разной подлости, вам не кажется? — сказал он. — И величия. — Вы правы. Он попробовал вино и одобрил. По соседству певицу сменил мужской голос. Теперь там подражали Тому Джонсу, исполняющему «Делайлу»: классический репертуар для пенсионеров из Глазго и бабушек из Манчестера. Я подался вперед, облокотившись на стол. Справа лежала моя записная книжка. Я постучал по ней ногтем. — То, что совершили эти немногие люди, — удивительно, — высказался я. — Вы представляете себе, как они снова и снова пересекают бухту под покровом ночи? Как эти несколько человек каждый раз выступают против целого вражеского флота, на Мальте, в Суде, в Александрии?.. И все для того, чтобы потом англосаксы, изображая войну в кино и в книгах, обесценили вклад итальянцев. Казалось, он удивлен моим отношением к итальянцам. — Так вы потому и взялись написать роман? Чтобы восстановить справедливость? — Я ни на что не претендую и не думаю, что сто́ит. Мне просто хочется рассказывать интересные истории, а эта именно такая. — Итальянские фашисты Муссолини. — Альфред Кампелло иронически улыбнулся. — Грязные, презренные макаронники. — Такими их считали британцы, — парировал я. — И в определенном смысле считают до сих пор. Он посмотрел на свой бокал вина, поднял его. — Мне нравится, что вы так говорите и что вы напишете книгу. Как бы то ни было, фамилия-то у меня итальянская… Помните нож у меня дома? — Он поднял бокал повыше, словно собираясь провозгласить тост. — Может, поэтому мой отец так хорошо их понимал. Назарет Кастехон — подходящее прикрытие: сотрудница муниципальной библиотеки вполне может делать покупки на Гибралтаре, и Елена убедила ее пойти вместе. Так что рано утром они пересекают границу вместе с Самуэлем Сокасом. Доктор прощается с ними и отправляется в госпиталь, а обе женщины обходят торговые лавочки на главной улице колонии. Поменяв песеты на фунты в Банке Гальяно, Назарет покупает нижнее белье, пару ботинок с рантом — она специально обулась в такие же, но старые, чтобы сменить их на новые, — и электрический фонарик, а Елена — две фотопленки и флакон туалетной воды «Золотой петух». — Мне нравится этот аромат, — замечает Назарет, когда они выходят из магазина. Елена останавливается в нерешительности. — Тогда сейчас же идем. Я куплю тебе ее в подарок. — Да нет, что ты… Спасибо, не надо. Елена вынимает из сумки флакон и протягивает ей: — Ладно, тогда возьми мой. — Тоже не надо, ну правда. Я тебе очень благодарна, — Назарет поправляет прядь коротких пепельных волос и грустно улыбается: — Я знаю свои пределы. — О каких пределах ты говоришь? — Это неподходящий аромат для старой девы из библиотеки. — Не говори глупости. — Я серьезно… Ты-то еще молода. Теперь улыбается Елена.