— Меня вполне бы устроил и линкор, Дженна. Или даже крейсер. Скуарчалупо знает эту улыбку, она дорогого стоит. Он видел ее десятки раз на мокром лице своего товарища, когда тот снимал маску дыхательного аппарата после тяжелых тренировок в Бокка-ди-Серкьо и в Специи: ночное ориентирование, подводное плавание с препятствиями, действия со взрывчаткой — все то, что до конца выдерживал только каждый пятый. Тезео Ломбардо никогда не улыбался через силу, всегда был спокоен и неутомим, и даже в самые трудные моменты улыбка озаряла светом его черты, искаженные тяжелой работой под огромным давлением воды. Словно улыбается дельфин: такая улыбка означает, что вы связаны узами, такими же крепкими, как родственные, а может, и того крепче. И в самом деле, заключает неаполитанец, Тезео Ломбардо, капитан-лейтенант Маццантини и остальные товарищи из отряда «Большая Медведица» и есть моя настоящая семья. Единственная, которая сейчас у меня есть, братья в жизни и в смерти. Думая об этом, он бросает взгляд на двери отеля. — Капитан-лейтенант надеется на крупную рыбину. — Он смотрит на часы. — И, как я погляжу, он здорово опаздывает. Товарищ предлагает ему сигарету, и Скуарчалупо с удовольствием ее принимает. Американские «Лаки», светлый табак с другой стороны решетки, как здесь говорят. Несмотря на нехватку всего и на пайки, табак продается в каждом баре и не облагается налогом. Прямо как в Неаполе в довоенные времена, с тоской вздыхает Скуарчалупо. Вот бы сейчас, вместо того чтобы сидеть в порту Альхесираса, оказаться где-нибудь в «Галерее Умберто I» с такой же сигаретой в зубах и с кружкой пива «Перони» в руках, глазеть, как делают покупки красивые, элегантные женщины с черными, как смертный грех, глазами, источающие аромат туалетной воды «Кольпеволе». — Сейчас выйдет, — говорит Ломбардо. — Успокойся. Они курят и ждут. Каждый чувствует вес легкой выкидной навахи[32] в кармане — огнестрельное оружие запрещено из соображений безопасности. Они тут прикрывают капитан-лейтенанта, у которого в номере отеля сеанс связи с командованием военно-морской разведки. Контакт осуществляется с помощью радиопередатчика, который сотрудник консульства периодически устанавливает в разных местах города, меняя локацию, чтобы не запеленговали. Передатчик на «Ольтерре» сохраняют для экстренных случаев, стараясь, чтобы его не обнаружили. Речь идет не только о вражеском шпионаже: радиолокационные системы Испании, которые следят за тем, что делается по ту сторону решетки, могут и предать, если их хорошенько подмазать. И та и другая сторона запросто отваливает деньги, и город кишит шпиками, которые стригут выручку со всех подряд: везде полно двойных, а то и тройных агентов. По вопросам подкупа никто не доверяет никому. — А вот и капитан-лейтенант, — говорит Ломбардо. Скуарчалупо оборачивается и видит Маццантини, который выходит из отеля и приближается с беззаботным видом, засунув руки в карманы: высокий, ладный, светловолосый, точно архангел, переодетый обычным горожанином. — Все в порядке, — произносит он, подсаживаясь за столик. Он произносит это беззаботным тоном и с живостью оглядывает территорию порта. — Намечена дичь? — спрашивает Ломбардо. Офицер кивает: — Намечена… Конвой подтвержден. Водолазы улыбаются, предвкушая добычу. Аппетит у них как у молодых волков. Скуарчалупо насвистывает популярную песенку «Час кампари». — И когда же, мой капитан? — Через три-четыре дня, как погода наладится. — Здорово. — Да, это точно. Есть корабли, которые стоят у Кадиса, и есть те, что вышли из Лиссабона. — Большая охота? — Относительно, но в любом случае не малая: большое военно-транспортное судно «Лукония», — капитан-лейтенант понижает голос, — и еще нефтяные танкеры и купцы. Два крейсера, как меня заверили… Все должны подойти к Гибралтару в ближайшие дни. — Еще есть время, — прикидывает Скуарчалупо. — Полно. — Надо полагать, прибудут и новые запчасти. Маццантини машет рукой в сторону отеля: — Только что меня заверили: новые уже идут из Уэльвы. — И аккумуляторы на шестьдесят вольт? — И это тоже. Говорят, их как раз вчера разгрузили. — Ну надо же… Мы обеспечены с ног до головы. Не хватает только доставки «Спортивной газеты». Маццантини кивает. Человек он молодой, уверенный в себе, воспитанный и порядочный. Умеет командовать тихим голосом и никогда ни от кого не потребует то, чего не может сделать сам. Его семья принадлежит к высшему классу общества с незапамятных времен: Скуарчалупо помнит, как герцог Аймоне д’Аоста, когда приезжал на базу в Бокка-ди-Серкьо, беседовал с Маццантини и справлялся о его родителях с большой сердечностью. Маццантини владеют старинным титулом лигурийских аристократов, сохранившимся до сих пор. Род истинных патриотов. Его отец умер в Изонцо во время Великой войны, а прадедушка — в Кустодзе, сражаясь против австрияков. — Если все придет вовремя, у нас будут три боевых майале; устроим англичанам еще ту ночку. — Хорошо бы. Двое мужчин, разговаривая, приближаются и садятся за соседний столик. Похоже, случайность, но как знать. Через минуту Ломбардо подзывает официанта и оплачивает счет. Трое итальянцев встают и направляются к молу. Ветер там гораздо сильнее. — Нам нужна точная информация, — тихо произносит капитан-лейтенант. — Необходимо тщательно следить за всем, что происходит и в бухте, и в порту. За внешними границами порта смотрят наши люди из Вилья-Кармела, и помогают рыбаки — им платит и их контролирует наше консульство. Что же касается акватории… — Там тоже есть наши люди, — вставляет Ломбардо. Он говорит так быстро и с таким воодушевлением, что Маццантини внимательно смотрит на него. — Да, но я говорю об акватории порта, понимаешь меня? О подводных противолодочных сетях. Фото, которые принесла твоя подруга Мария… — Она не моя подруга. — Фото очень хорошие, — продолжает офицер, не поведя и бровью. — С ее пункта наблюдения прекрасно видны стоянки кораблей. — Может, слишком преждевременно поручать ей такие задания, — размышляет Ломбардо. — У нее нет никакого опыта. Маццантини пожимает плечами. Они минуют сторожевую будку пограничников и шагают вдоль морского вокзала. Юго-восточный ветер нагоняет волну, и она выплескивается на мол между судами, пришвартованными к кнехтам. Товарные вагоны неподвижно стоят на путях. Десятки невозмутимых чаек планируют над желто-красными трубами компании «Трасмедитерранеа», флаги полощутся на сильном ветру. — На ее снимках, — замечает Маццантини, — у каждого военного корабля свое постоянное место швартовки… Если она сделает подтверждающие снимки, когда сформируется конвой на Гибралтар, это придаст нам дополнительной уверенности. — Королевский флот всегда держат под защитой, — замечает Скуарчалупо. — Я о том и говорю. Если у нас будет точное расположение, после сеток каждый сможет направиться прямо к своему объекту… Достаточно компаса. Даже не надо будет высовываться из воды, чтобы оглядеться. — Атаковать конкретную цель, — подводит итог Скуарчалупо. — Да. — Мне нравится, что не надо высовывать голову из воды посреди вражеского порта. Маццантини испытующе глядит на Ломбардо: — Ты же попросишь ее, да?.. Чтоб она сделала фото за сутки до атаки. Венецианец смотрит ему в глаза с досадой: — Почему вы говорите об этом мне, капитан-лейтенант? — Потому что кто-то должен. — Но это может быть опасно для нее. — Она сама предложила и сама захотела, чтобы ты был с ней на связи. Скуарчалупо наблюдает за ними: его товарищ стоит и молчит, а офицер строго смотрит на него. — Это война, Тезео. Ломбардо по-прежнему молчит, упрямо разглядывая порт и бухту. Маццантини настаивает: — Речь идет о том, чтобы нанести врагу как можно больший урон. И она сама это выбрала. — Все равно, ее доводы меня не убедили, — отвечает наконец Ломбардо. — Если захочешь понять женщину, сломаешь себе мозги, — резюмирует Скуарчалупо. — Так что даже не пытайся. — Доводы сейчас не имеют значения, — произносит офицер. — Важны только результаты. Мы отправим на дно вражеские корабли, и Мария нам поможет. — Если ее обнаружат… Маццантини щелкает языком. Если англичане ее обнаружат, если мы утонем в море, если нас убьют в порту, говорит он бесстрастно. Говорю тебе, это война, главный старшина Ломбардо. А ты никак не хочешь это понять. — Разница в том, — добавляет Маццантини, — что тебе, Дженнаро и мне положено участвовать в этой войне… Даже если мы потерпим поражение, когда выйдем ночью в бухту, мы все-таки уже уберегли нашу бедную родину от многих несчастий. Мы сражаемся не потому, что мы фашисты, а потому, что это наш долг. — Я фашист, — возражает Скуарчалупо. — И этим горжусь. — Мы сражаемся, потому что мы итальянцы, понял?.. Чтобы отомстить за мыс Матапан, за Геную, Тобрук, Мальту… Чтобы стереть с высокомерных физиономий англичан эту их снисходительную улыбочку превосходства. Они дошли до конца мола и остановились у портового крана. Подальше, в море, между ними и мысом Гибралтар вытянулся южный мол, к которому пришвартована «Ольтерра», обращенная носом ко входу в порт. — Мы сами выбрали эту борьбу, — договаривает Маццантини. — И эта женщина встала на нашу сторону… Она готова к последствиям, как и все мы. Ломбардо молчит. Он смотрит за «Ольтерру», на далекий силуэт Пеньона, окутанный туманом. Скуарчалупо кладет руку на плечо товарища. — Капитан-лейтенант прав, брат, — говорит он. — Она крутая, как мужик.