— Все это мне безразлично, — заканчивает она. — Идет война, и мне не за что благодарить англичан — скорее, наоборот. Мне все равно, даже если вы вместе с немцами потопите весь средиземноморский флот… Доходит до вас? — Доходит, — подавленно отвечает он. И тут, повинуясь иррациональному порыву, она шагает к нему так стремительно, что он невольно отступает. — Однако, — продолжает она, — признаюсь, мне любопытно. Я хочу задать вам вопрос, и от вашего ответа будет зависеть, продолжим ли мы разговор или на этом закончим… Вы готовы на него ответить? Он снова моргает, в его зеленых глазах такая робость, что это трогает ее сердце. Мне хочется его поцеловать, вдруг думает она, удивляясь себе. В щеку или в губы. Да. Прямо сейчас. — Да, я готов, — говорит он почти торжественно. Опять эта его наивность, думает она. Дойдя до этого предела, уже невозможно притворяться, если только он не гениальный актер. Интуиция подсказывает ей, а потом и разум подтверждает: все это время он говорил правду. — Вы участвовали в атаке позапрошлой ночью? Итальянец, похоже, обдумывает ответ. Он наклоняет голову, отводит взгляд, но потом снова вскидывает глаза. — Может, и так. — Говорят, там погиб итальянский водолаз. Он опять выдерживает паузу. — Такое возможно. — Я могла подумать, что это вы, понимаете? От этих слов он слегка вздрагивает. — Вы так подумали? — Я этого боялась. На сей раз пауза затягивается. Надолго. Итальянец смотрит на Елену так, что теперь неловко ей. И вдруг он резко отступает и берет куртку. — Спасибо за ужин и за то, что вернули мои вещи. Сожалею, что сегодня нарушил ваш покой. — Подвергнув опасности мою репутацию? — И это тоже. Она качает головой, уперев руки в бока. — Ничего вы не нарушили, и моя репутация по-прежнему в безопасности… Если уж Арго не прогнала вас со двора, я и подавно не прогоню. Он шагает было к двери, но колеблется, будто в чем-то усомнившись, и так и стоит посреди комнаты. Если он меня сейчас поцелует, думает Елена, я не стану ему мешать. Только я ведь знаю, что он не поцелует. — Может быть, в другое время, — говорит он, и Елена содрогается, потому что на секунду ей кажется, будто он прочитал ее мысли. — И в другом месте. — В другой жизни? — улыбаясь, добавляет она. Итальянец смотрит на нее долгим взглядом, полным робкого любопытства. — Вы — необыкновенная женщина, — заключает он. — А вы — упрямый мужчина. Он резко поднимает голову, будто его ударили в подбородок, и она снова читает в его глазах неуверенность. Святые небеса, думает она почти по-матерински. Надеюсь, в глубинах моря он не такой. А то его же там мигом убьют. Он смотрит на свадебную фотографию. Потом перекидывает куртку через плечо и направляется к двери. — Вы и дальше будете атаковать англичан? — спрашивает она. Он останавливается в нерешительности. И снова смотрит на нее. — Зачем вы об этом спрашиваете? — Кое-что мне известно, кое-что я могу узнать… Вдруг вам пригодится. Или, может, вам будет интересно. 6 Комната 246 — Без сахара, так? — Да, спасибо. Силтель Гобович сварил кофе и поставил дымящуюся чашку на столик перед Еленой. Затем он занялся покупателем в военной форме, который что-то ищет в отделе английской литературы. Елена заполняет последнюю полку — «Полное собрание рассказов Джозефа Конрада», «Лондон, Хатчинсон и Ко.», — отправляет карточку издания в архив и пьет горячий кофе, не торопясь и наслаждаясь вкусом. Несколькими минутами позже, убедившись, что Гобович все еще занят с клиентом, Елена берет свою сумку и, будто собираясь выкурить сигарету, отправляется на террасу. Солнце еще высоко, и бухта ярко сверкает: дугообразный берег уходит вдаль до мыса Карнеро, и Альхесирас похож на белое пятнышко у подножия гор, разрезающих пейзаж на синий и серый цвета. Ветер украшает морские волны барашками, а в двадцати четырех километрах, на другом берегу залива, ясно различима Африка. Фотоаппарат «Кодак-Турист» куплен сегодня утром за восемь фунтов двадцать пять шиллингов в фотомагазине на Мейн-стрит: объектив у него гармошкой, похожей на воздуходувные меха, а в собранном состоянии камера чуть больше книжки малого формата. Оставив пачку сигарет и зажигалку на ступенях террасы, Елена достает «кодак», убеждается, что ее не видно из окон окрестных домов, открывает объектив и, приставив камеру к глазам, щелкает затвором, прокручивает катушку и повторяет эту операцию четыре раза, фотографируя порт, противовоздушные батареи, продуктовые склады и серые массы военных кораблей, пришвартованных к молам. Потом убирает камеру, зажигает сигарету и курит, стоя неподвижно, в ожидании, когда наконец успокоится сердце, которое вот-вот выпрыгнет из груди. Не надо было мне пить этот кофе, думает она. Кофе был ни к чему. Хотя, надо сказать, за исключением частого пульса, ее даже удивило, насколько она спокойна; гораздо спокойнее, чем она от себя ожидала. Дыхание не перехватывает, пальцы держат сигарету и не дрожат. Почти всю ночь Елена не спала, представляя себе эту минуту; однако все прошло очень быстро и просто, почти буднично, словно она заранее заучила каждое движение, каждый взгляд и учла все свои страхи. Я должна спокойно все проанализировать, делает она вывод. Надо разобраться в себе, когда буду отсюда далеко, в покое и по другую сторону решетки. Когда смогу спокойно поразмышлять о том, что делаю и что собираюсь сделать. Когда она возвращается в магазин, хозяин с клиентом в офицерской форме обсуждают «Оксфордскую книгу испанской поэзии», которую офицер только что приобрел. Беседуют они так дружески и душевно, что сразу понятно: это постоянный клиент Гобовича. — А-а, Елена, иди сюда… Хочу познакомить тебя с Джеком Уилсоном. Они пожимают друг другу руки. Уилсон высокого роста, волосы цвета соломы. Глаза влажные, немного навыкате. Наверняка любитель выпить, думает Елена. На мундире у него три нашивки сержанта и знак Учебно-образовательного корпуса вооруженных сил: открытая книга с двумя винтовками крест-накрест. Лицо простое, но его английский безупречен, как у хорошо образованного человека. Совершенно очевидно, что он начитанный. — Книжный магазин в Ла-Линеа, как же, как же, — говорит он. — Надо будет обязательно заглянуть… У вас тоже есть издания на английском? Она рассеянно кивает. Думая только о том, как бы поскорее уйти. — Да, есть немного. — Замечательно. Пытаясь вести себя естественно, Елена оставляет сумку на столе небрежно приоткрытой. Гобович вынимает трубку изо рта и по-доброму смотрит на нее. — Уже уходишь? — Да, я заполнила тридцать две карточки. Приду через пару дней, если смогу. — Как я тебе благодарен, дорогая моя. — Не за что… Даже не говори такого. Приходить сюда — радость для меня. — Ваш магазин недалеко от границы? — спрашивает Уилсон. — На улице Реаль. — Она смотрит на него. — Вы часто бываете в городе? — О-о да, знаете… Бо́льшая часть моих товарищей, и я тоже, заходим иногда пропустить стаканчик. — Он подмигивает, весело улыбаясь, и это несколько коробит Елену. — Культурными такие визиты не назовешь уж точно. Он перешел с английского на испанский, довольно правильный. Он рассеянно смотрит на сумку, потом переводит взгляд на женщину. — Есть автор, который мне очень нравится, — добавляет он через секунду. — Валье-Инклан. Я пытался его переводить, но был вынужден оставить это дело. Елена протягивает руку к сумке, собираясь ее закрыть, и делает над собой усилие, изображая заинтересованность. — А что именно? — «Да здравствует мой хозяин»[27]. По-моему, удивительная вещь. — Это не простая проза для иностранного читателя. — Именно поэтому она меня и привлекает. Просто невероятно, как он видоизменяет язык, какие смелые, буквально разящие наповал образы использует… На английском это звучало бы весьма необычно. — Помнишь, я говорил тебе, что он — пламенный поклонник Джойса? — вставляет Гобович.