Следует короткая пауза. Обоим неловко. Елена чувствует некоторое недоверие. — Вы действительно пришли за этим?.. Зачем вам старые часы? Ответ заставляет себя ждать пару секунд — итальянец колеблется, а может, ей кажется. — Нет, у меня были здесь и другие дела. — Вот оно что. — Я воспользовался случаем. Елена смотрит поверх ограды на близкое море, которым вполне завладела ночь. Только далекая полоска неяркого света видна на границе со звездным небом. Затонувшее судно поглотил мрак. Она достает из кармана ключи и поднимается на четыре ступеньки к двери. — Видимо, я должна пригласить вас войти. Мужчина медлит с ответом, словно раздумывая. — В этом нет необходимости, — говорит он нерешительно. — Если хотите, я могу подождать здесь. Она искренне удивлена: — Но почему? — Не знаю. — Он опять колеблется. — Мы ведь в Испании, так?… Из-за вашей репутации. — Вы сейчас о чем? — Ну, не знаю. Мужчина в доме, поздно вечером. Елена смеется. Или он правда совсем наивный, думает она, или хочет таким казаться. Вместо раздражения эта мысль будит в ней любопытство. — У меня нет соседей, которые наблюдают за мной из-за занавески. Так или иначе, моя репутация — мое дело. Вам не стоит об этом беспокоиться. Она открывает дверь, приглашает его войти и безрезультатно щелкает выключателем. Затем на ощупь разыскивает керосиновую лампу и спички, зажигает фитиль и накрывает лампу стеклянным колпаком. Неяркий свет прокрадывается в гостиную, и мужчина озирается, словно пытаясь узнать обстановку. На нем темные брюки и белая рубашка без галстука, черная куртка. Спокойные зеленые глаза медленно осматривают все вокруг: мебель, ковер, потухший камин, книги, под которыми прогибаются полки стеллажей, свадебную фотографию Елены и ее мужа в форме моряка торгового флота. — И вы сюда меня дотащили? — спрашивает он. — Да. Они смотрят друг на друга в неверном свете лампы, отчего неопределенность ситуации еще сильнее: мужчина не таит растерянности, она старается скрыть недоверие. Затем она подходит к письменному столу, открывает ящик, достает часы и другие подводные приборы и кладет их на стол. Он бросает на них беглый взгляд. — Спасибо, — произносит он почти застенчиво. Потом берет инструменты со стола и раскладывает по карманам куртки. — Я собиралась ужинать, — замечает Елена. Мужчина смущенно моргает и неловко, нерешительно поводит рукой, будто вспомнил нечто важное. Лампа освещает половину его лица, другая половина в темноте. — Конечно… Не буду вас больше беспокоить, извините. Я сейчас же ухожу. Елена поворачивается к нему спиной и непринужденно направляется в кухню, унося корзинку с продуктами. — Да ладно, тут хватит на двоих, — говорит она, зажигая еще одну лампу. — Вы любите фрикадельки из тунца? — Очень, — отзывается он из комнаты. — Составите мне компанию? — Вы приглашаете меня поужинать? Он появляется на пороге кухни; кажется, он удивлен. Елена кивает, зажигает плиту и ставит кастрюлю с фрикадельками разогреваться. — Ну да. Она поднимает глаза, смотрит на него и впервые за этот вечер видит, что он улыбается. Белая полоска на смуглой коже — как в тот день, когда он бросал камешки в море, — удивительным образом подчеркивает и его уверенность в себе, и наивность. Или ей так кажется. Никогда раньше, думает она, я не видела ни у кого такой улыбки. — С большим удовольствием, — слышит она его слова. — Можете снять куртку, если хотите. Здесь тепло. — Спасибо. Елена расстилает скатерть на кухонном столе, ставит тарелки, кладет приборы, открывает бутылку вина, и они ужинают почти в полной тишине, то поглядывая друг на друга, то, наоборот, отводя глаза. Дают электричество; Елена встает из-за стола и гасит лампы. Потом итальянец помогает ей вымыть посуду, и они возвращаются в гостиную, где закуривают по сигарете. — Могу предложить только сладкое вино из Малаги. Вы его уже пробовали, хотя, возможно, и не помните. Он снова улыбается: — Большое спасибо, но в этом нет необходимости… Я почти не употребляю алкоголь. Они молча курят. Он сидит на диване, она в кресле-качалке, между ними низкий столик. Он снова внимательно оглядывает комнату, как будто на этот раз она кажется ему другой. — Я совсем не помню дом, — говорит он. — Естественно. Вы были без сознания, когда я вас сюда дотащила. Его взгляд останавливается на фотографии в рамке, которая стоит на письменном столе. — Это ваш муж? — Был. — Да, конечно, извините… Мне про вас говорили. Я знаю вашу историю. — Интересно узнать, когда и кто вам про меня говорил. Итальянец молчит. Он смотрит на дым от сигареты и, наклонившись, аккуратно гасит ее в пепельнице. — Вы представляете собой проблему. — Для вас или для других? Он выпрямляется и кладет руки на колени. Сейчас в его улыбке есть что-то виноватое. — Для меня. Это я и хочу сказать. — Что ж, вы даже не представляете, как я вам сочувствую. Надо же, я для вас проблема. — Я неудачно выразился, простите меня еще раз. Это не ваша вина. Он умолкает, в смущении разводит руками и опять кладет их на колени. — У меня в Испании довольно деликатная миссия, — тихо произносит он наконец. — Я догадываюсь. — И я не сам по себе. У меня есть товарищи. И они беспокоятся. — Я понимаю. — Голос Елены звучит жестко. — Они хотят знать, может, я сплетница и болтунья? Из тех, кто слишком много говорит. Похоже, эти слова приводят его в крайнее возмущение. — Ради бога, — протестует он. — Я никогда не стал бы утверждать… — А вам не кажется, что у меня была масса возможностей рассказать кому угодно кое о чем, но до сих пор, однако, я этого не сделала? Вы и ваши товарищи хотите получить от меня письменные заверения? Хотите, чтобы я дала вам гарантии своего молчания? — Умоляю вас, не обижайтесь. — Вы говорите, не обижайтесь? — Она встает, резко затягивается и тушит сигарету в пепельнице. — Вы пришли предложить мне деньги?.. Или угрожать мне? Итальянец тоже встает, он смущен. — Умоляю вас, поймите… — Я понимаю гораздо больше, чем вы думаете, и позвольте мне это доказать. И дальше громко и запальчиво Елена рассказывает обо всем, что знает и предполагает: операции итальянских военных водолазов, атаки на Гибралтар с суши, а не с подводных лодок, сговор с местными тайными агентами, ее уверенность в том, что водолазы укрываются на судне, пришвартованном к молу в Альхесирасе, на «Ольтерре».