— Что ж, такое бывает. — Так что, не трогать его? — Не совсем — никогда не знаешь, как оно обернется. Положи бумаги в синюю папку, периодически будем их просматривать… Парень с Мейн-стрит тоже казался вполне невинным, а теперь он где?.. В Мавританском замке ждет суда и виселицы. Они всё наблюдают за проходящими мимо испанцами. Иногда в глаза бросается знакомое лицо: человек, за которым Кампелло следил или планировал последить. Он знает: англичане для этого недостаточно тонкий народ. Они упрямы и примитивны, как по части подозрений, так и по методу сбора доказательств. Они не разбираются в местной психологии, а он, кого надо, чует за милю. Со всей их развернутой системой военной и гражданской безопасности любой гибралтарец им сто очков вперед даст в деле перемещения людей туда и обратно. У самого Кампелло имеется разветвленная сеть коллаборантов среди контрабандистов по ту и эту сторону решетки, и он собирает информацию со всех себе во благо. Никто из этих высокомерных англичан на такое не способен. — Нападение вроде того, что позавчера ночью было, готовилось заранее, — отмечает Ассан. — Те водолазы шли к конкретному объекту, точно зная, чего им надо. И хотя мертвые не говорят — как ни прислушивайся, все равно ничего не услышишь, — тот, которого мы выловили, шел во внутреннюю акваторию порта. Они знали, какие корабли там стоят, и явились за ними. Со стороны аэродрома доносится предупреждающий вой сирены, и через мгновение слышится гул моторов. Приземляется транспортный самолет. Приземление неточное, самолет выезжает за пределы короткой взлетной полосы, более широкую полосу в испанских территориальных водах еще не достроили. Сейчас не время для соблюдения дипломатических правил. — Там наверняка есть люди, за которыми надлежит следить, в этом нет никакого сомнения, — говорит Кампелло, когда гул моторов стихает. — И если этот тип, который только что перешел на другую сторону, не один из них, значит будет другой. Ассан кивает и вытирает гной со здорового глаза. — Из портовых у нас трое подозреваемых. Если на этом мы ставим крест… — Я не говорю, что ставим крест. Просто мы его пока отложим. — Ладно, но иначе было бы четверо: трое из красного списка и один из синего. И все у нас на мушке. Ни один из них отлить не сможет без того, чтобы мы не услыхали его струю. Если кто-то попал под подозрение, рано или поздно он попадется весь. — Этого мало… Надо, чтоб они попадались еще до того, как успеют натворить дел. Подчиненный снова вытирает пот со лба. — Это правда, что они похоронили итальянского водолаза в море? — Со всеми почестями, — подтверждает Кампелло. — Любят эти англичане спектакли устраивать, комиссар. Я хотел сказать, шеф. — Да уж, они такие. — Им это и правда нравится, да?.. Самые отъявленные козлы, каких только создал Господь, а уж как важничают. — Так они сохраняют империю, Ассан. Применяя лицемерие, разные свинства и твердую руку. — Это правда. Если бы не сеньор Черчилль, вся их империя полетела бы к чертям. Вовремя он появился, и мы, как говорится, с пустыми руками не ушли. Кампелло не без сарказма вспоминает похороны итальянского водолаза. Это было сегодня утром, и Тодд, у которого, несомненно, есть склонность к театральности, пригласил его и Моксона наблюдать за этим зрелищем с мола: моторка с двумя матросами в форме, Тодд в форменной фуражке и с нашивками на плечах, мертвое тело с привязанным к ногам балластом и итальянский флаг, который черт его знает где откопали. Лодка отошла от берега, и на глубине они опустили тело в воду под пронзительную барабанную дробь, потом положили на воду венок, причем Тодд стоял по стойке смирно, держа руку под козырек. Честь, оказанная врагу, и все такое. Волынки не звучали по той простой причине, что волынок не нашлось. Душещипательно до тошноты. — Тебе нравится быть британцем, Ассан? — Ясное дело, шеф. — Если отбросить выпендреж, свои преимущества есть, так? — Да, и много. — И еще больше, если ты полицейский. — Тут уж по максимуму… У меня бабушка с дедушкой были евреи, тряпичники из Марокко, а я здесь, перед вами. Вы вот родились на Мальте, а теперь вы здесь. Представляете, что было бы с нами, окажись мы по другую сторону решетки, там, где голод и нищета. А ведь так и было бы, если бы Франко не повел нас вперед, как меня мой дядя Хакобо, которого пустили на другую сторону в Тарифе. Кампелло кивает, не отрывая взгляда от тех, кто переходит границу. — Шеф, послушайте… — Говори. — Как вы думаете, испанцы когда-нибудь смогут вернуть себе то, что потеряли? — Как бы они ни лезли из кожи вон, уверен, что нет. — Но если Испания ввяжется в войну и они наводнят… — Если не случится серьезных перемен, такая опасность нас уже миновала. Потом, когда все закончится, посмотрим, что придумают дипломаты. Насколько я знаю англичан, они не выпустят из рук то, что взяли, им всегда мало — настоящие прорвы. Так что мы можем быть спокойны. — Но вы женаты на испанке. — Да, на моей дорогой Фине… Она из Сан-Роке. Но она приспособленка. Еще больше британка, чем я. — Она все так же в Ирландии, с детьми? — Вроде да. Вчера пришло очередное письмо. Среди тех, кто к ним приближается, комиссар узнает доктора Сокаса. Тот, как всегда, нарядный, с цветком в петлице, с безупречной бабочкой на шее и в соломенной шляпе. Он идет, задумавшись, глядя себе под ноги, обутые в начищенные до блеска ботинки. Через несколько шагов Сокас поднимает глаза и встречается взглядом с Кампелло. Тот приветствует его, слегка наклонив голову, и Сокас отвечает тем же, а затем удаляется. Ассан удивленно смотрит на своего начальника. — Вы хорошо его знаете, шеф? — интересуется он. На лице комиссара появляется двусмысленное выражение. — Доктора-то?.. В общем, да. Немного. — Он ходит туда-сюда два-три раза в неделю, — нахмурившись, говорит Ассан, провожая взглядом врача. — Странно, правда? Мы никогда им не занимались. — Нет нужды: он работает в Колониальном госпитале, и за ним наблюдают, — беззаботно отвечает Кампелло. — Он и так под контролем… Он сидел здесь всю войну как беженец, потому что фашисты хотели его уничтожить. — За то, что республиканец? — За то, что масон. — Даже так… Удивительно, что вы ни разу не приказали за ним присмотреть. Комиссар строго глядит на помощника: — А кто тебе сказал, что я не присматриваю сам? Ассан в сомнении. — Ладно, я не знаю. Вы думаете, доктор?.. Кампелло останавливает его жестом: — Вот что, Ассан. — Слушаю, шеф. — Не суй свой нос туда, куда я не приказывал тебе его совать. Понятно? Ассан робко моргает здоровым глазом. — Ни в коем разе; только по вашему приказу. — Вот именно, по моему приказу. Занимайся своими делами. А Самуэль Сокас — дело не твое… И не мое. Когда Елена добирается до ограды своего дома, уже совсем стемнело. Это странно — около дома чей-то мотоцикл. Сумерки еще не совсем окутали землю, но в саду уже не видно ни зги. Она с беспокойством открывает калитку, Арго бросается ей навстречу, радостно, как всегда, но на этот раз поведение собаки необычно: она заливается лаем, но к радости примешивается тревога: Арго то подбегает к хозяйке, прыгает и лижет ей руки, то убегает и снова возвращается. Происходит что-то непонятное. Елена закрывает за собой калитку и медленно, осторожно направляется к дому. Собака наконец замирает у стены, рядом с еле различимым, незнакомым силуэтом. Едва Елена приближается, силуэт приобретает реальные очертания, и мужчина шагает ей навстречу. — Я надеялся, вы не испугаетесь, — произносит голос с итальянским акцентом. — Что вы здесь делаете? — Мы же договорились, что я снова приду — забрать часы, компас и глубиномер. — Это правда. — Ну вот, я здесь. У Елены отчаянно бьется сердце. Пытаясь успокоиться, она с напускным равнодушием доходит до стены, приставляет к ней велосипед и снимает с него корзинку. Тень мужчины идет за ней, держась на некотором расстоянии. Собака крутится рядом с ними, и оба слышат ее довольное ворчание. — Я смотрю, вы подружились с Арго. — Да, это благородная собака. Доброжелательная. — Не со всеми. — Со мной уж точно, сами видите. Обычно собаки хорошо ко мне относятся.