— Все может быть, возражать не стану, — холодно отвечает молодой гвардеец. — Но мы в это не лезем. Наше дело — охранять пляж, вот мы и охраняем. Слышно, как капрал сдержанно усмехается. — Не так уж плохо, — поясняет он. — Этих, по ту сторону, надо иногда и припугнуть. Огни и глубинные бомбы остались позади, но течение сильное, и майале отклоняется от курса; глубиномер показывает тринадцать метров, Тезео Ломбардо глушит мотор, опустив майале на дно, покрытое водорослями, и Дженнаро Скуарчалупо поднимается на поверхность, ориентируясь на путеводный кабель с черным буйком; на море легкое волнение. Неаполитанец перекрывает кислород в маске, снимает ее и жадно вдыхает свежий ночной воздух. Согласно компасу, Гибралтарский порт находится на юго-востоке, над Дженнаро — звездное небо и огромная скала. Луны не видно, в порту не горят огни, и, похоже, там все успокоилось. Скуарчалупо озирается и на другом берегу бухты видит далекий свет Альхесираса. А довольно близко от него, между ним и Ла-Линеа, видны силуэты кораблей, стоящих на якоре. Майале отклонилась от курса из-за течения. Их отнесло довольно далеко от намеченных целей, ближе к Пуэнте-Майорга, на север бухты. Скуарчалупо хочет опуститься на глубину, чтобы сообщить об этом товарищу, но пузыри на поверхности указывают на то, что Ломбардо уже поднимается; его голова показывается над водой совсем рядом с неаполитанцем. В двойных окулярах маски среди брызг отражаются далекие огни. — Мы прошли мимо, — тихо сообщает Скуарчалупо, двигая руками, чтобы удержаться на плаву. — Нас отнесло влево. Ломбардо не торопится отвечать. Он тоже снимает маску и оглядывает бухту. На фоне темного берега целей не видно. — Нам нужно назад, — отвечает он наконец. — Там есть большой корабль. Скуарчалупо замечает, что Ломбардо говорит отрывисто и нечетко. Волны и усилия, которые тот предпринимает, чтобы удержаться на поверхности, затрудняют речь. — С тобой все нормально, Тезео? — Голова болит, но сейчас уже лучше. — Снаряжение у тебя в порядке? — Кажется, я наглотался углекислого газа. — Вот черт! — Не волнуйся… Уже все прошло. Чтобы не тревожить товарища, Скуарчалупо решает не говорить, что его костюм пропускает воду, а в ногах судороги. Однако ему не скрыть, что от холода у него сильно стучат зубы. — А ты как? — с беспокойством спрашивает Ломбардо. — Все отлично… Просто потряхивает. Оба водолаза стараются восстановить силы, удерживаясь на поверхности чернеющих волн. Скуарчалупо смотрит на Гибралтар. — Что могло произойти с Маццантини и Лонго? — размышляет он. — Может, вся эта суматоха из-за них. — Значит, они вошли в порт. — Что бы там ни было, только бы им удалось уйти. — Конечно… Они ребята опытные. — Да. Правую ногу Скуарчалупо вновь сводит, и он сжимает зубы, чтобы не застонать. Слегка уходит под воду, растирает икру обеими руками и снова выныривает, отплевываясь. — Все в порядке, Дженна? — спрашивает Ломбардо. — Да, нормально. — Готов к атаке? — Разумеется. Какое-то время они изучают корабли, стоящие на якоре, и отмечают их координаты на ручных компасах. — Вон тот, на сто двадцать градусов, — решает Ломбардо. — Подойдем с теневой стороны. Они надевают маски и, вновь ощущая давление на барабанные перепонки, опускаются в темноту, где стоит майале. Через пять минут они на второй скорости уже плывут на юго-восток. Склонившись над стальным поручнем, чтобы уменьшить сопротивление воды, Скуарчалупо замечает, что встречное течение тормозит торпеду и потому его товарищ включает третью скорость. Наконец они осторожно всплывают поблизости от цели, в тени, которую судно отбрасывает от освещенной огнями Ла-Линеа. К большому сожалению Скуарчалупо, название на корме, которое им удается прочитать, принадлежит судну, вышедшему со стапелей в Генуе: это «Эраклея», торговое судно, захвачено англичанами в начале войны. И хотя теперь на судне развевается вражеский флаг, им обоим не хочется пустить ко дну частицу Италии; они решают направиться к другому большому судну, размерами похожему на «Либерти», у которого водоизмещение семь или восемь тысяч тонн. В двустах метрах от него они вновь погружаются и начинают операцию. Они проделывали это много раз и действуют почти инстинктивно. На последнем отрезке пути идут медленно, чтобы не наделать шума, натолкнувшись на подводную часть вражеского корабля, который вдруг появляется из темноты моря, точно спящее чудовище. Корпус опустился в воду почти по ватерлинию — значит, судно нагружено до предела. Ломбардо направляет майале к корме, ближе к винтам, где Скуарчалупо очищает от налипших ракушек крыло стабилизатора на правом борту. Глубина метров пятнадцать, прикидывает он. Операция тяжела: майале оправдывает свое прозвище и сохранять остойчивость не желает, а течение такое сильное, что грозит сбросить водолазов. Пока Ломбардо крепко сжимает ногами бока торпеды, Скуарчалупо покидает свое место и на лопасти винта закрепляет кабель, на котором разместится взрывчатка; затем пропускает его через металлическое кольцо съемной капсулы, на ощупь проплывает под килем и закрепляет другой конец кабеля на противоположной лопасти. Затем он возвращается к майале, откручивает болт, освобождая взрывчатку, нос торпеды скользит по кабелю, и под корпусом корабля повисают двести тридцать кило тротила. Поставив взрыватель на нужное время, Скуарчалупо забирается на майале, трогает товарища за плечо, и они удаляются на максимальной скорости. Через полчаса, уже почти без кислорода в ребризерах, они всплывают, держа курс на красный свет фонаря на молу Альхесираса. Гарри Кампелло и Уилл Моксон сидят у подъемного крана на молу Карбон, свесив ноги над водой; они видят, как Рой Тодд всплывает и взбирается в моторку, пришвартованную внизу. С лодки матрос светит ему керосиновой лампой. — Сетка не тронута, — говорит Тодд, пытаясь отдышаться после погружения. — В порт никто не прошел. Он снимает водолазную маску и вешает ее себе на грудь. На нем нет костюма для погружения, какой был на мертвом итальянце: британские водолазы на Гибралтаре обходятся без них. Тодд, бросив ласты на дно лодки, забирается на мол; намокшие от воды рубашка и шорты облепляют его тело. Матрос ставит лампу и подает ему полотенце. Моксона, похоже, слова Тодда не убедили. — А корпуса судов в порту вы проверили? — У меня на этом пятеро парней. — Тодд сильными движениями растирается полотенцем и оставляет его на плечах. — Никаких новостей от них пока что нет. Кампелло задумывается. Ни за что на свете он не стал бы военным водолазом, чтобы искать мины, которые могут взорваться, пока ты на глубине. Для такого надо быть немного чокнутым, заключает он. Или совсем того. Старший лейтенант тоже усаживается на краю мола. Ему дают бутылку испанского коньяка, раздобытого Моксоном, и он делает большой глоток. Кашляет и все еще мокрыми пальцами берет сигарету, которую ему уже прикурили. Если подумать, пару недель назад водолазы нашли на одном из судов, стоящих на рейде, новую мину. Взрывалась не через часовой механизм, а была соединена с маленьким винтом, и взрыв происходил после определенного числа оборотов этого винта. — Это же надо, развели тут морскую артиллерию, козлы… Ставят мину на корабль, и ничего не происходит, пока судно не поднимет якорь и не окажется в открытом море. А когда оно идет со скоростью пять узлов, происходит бум-бум. Судно тонет не наполовину, как здесь, а полностью идет ко дну. Ко всему прочему, обычно думают, что это пришла подводная лодка. — Козлы и есть, — высказывает свое мнение Моксон. Тодд снисходительно улыбается, стряхивая капли воды с рыжей бороды. — Ладно, воюют, как умеют. Они изобретательны. — Он смотрит на Кампелло, как будто говорит именно о нем. — Это средиземноморское воображение, я так считаю. — Я думал, фашизм покончил с воображением, — отвечает гибралтарец. — Не окончательно. Это же факт, что такие атаки изобрели они. И у них получается. С тех пор как они атаковали порт в Александрии и мы поняли, как они это сделали, мы пытаемся не давать им спуску… Однако правда в том, что мы все-таки отстаем. — Даже по снаряжению? — Даже по нему. Видал, какой дыхательный аппарат у мертвого водолаза?.. Вплоть до костюма, у них все на удивление отличного качества. — Кто бы мог подумать, — замечает Моксон. — И тем не менее. В каких-то вещах итальянцы современнее, чем старая Англия. — Но по человеческим качествам… — Ты же не будешь оспаривать эти качества у парней, способных сойти с подводной лодки или откуда они там сходят, добраться сюда ночью и сделать то, что они делают, правда? — Нет, конечно. — То-то и оно. Матрос приносит Тодду сухую одежду, тот встает и снимает с себя мокрую. Лодочный фонарь освещает его обнаженный, ладный торс и золотистую растительность на лобке. — Одна беда Италии, — продолжает он, одеваясь, — это клоун Муссолини, его генералы в перьях, павлины королевские, и миллионы несчастных, втянутых в войну, которая им совершенно не нужна… А другая в том, что есть храбрые итальянцы, готовые на все, патриоты, как и мы. Кампелло соглашается. — Немотивированный человек — всегда плохой боец, — рассуждает он. — Но тот, у кого есть причина драться, опасен. — Это точно… И потому эти опасны. — Ты так говоришь, как будто ими восхищаешься, парень, — удивленно отмечает Моксон. — Я знаю, что такое воевать на глубине. И каковы люди, которые это делают. — То есть такие, как ты. — Они не такие, они мои враги… Но я их уважаю.