— Может, там, подальше, еще кто-то есть? — спрашивает Кампелло. Тодд пожимает плечами: — Может, и есть. — И когда мы будем знать наверняка? — Вряд ли такое вообще возможно. Обеспокоенный полицейский хрюкает: — Даже сейчас? — Даже сейчас. Тодд кивает туда, где через равные промежутки времени продолжаются подводные взрывы — совсем близко, в ночной тьме, прорезаемой яркими лучами прожекторов. — Поэтому мои моторки, — добавляет он, — и просеивают воду по обе стороны заградительных сетей… Если внизу и есть кто живой, ему, должно быть, хуже некуда. Уилл Моксон показывает на лежащее тело: — А этот откуда взялся? — Давай глянем. Кампелло замечает, что Тодд особенно внимательно осматривает дыхательный аппарат на груди погибшего. Каждый предмет, прежде чем снять его с водолаза, Тодд ощупывает и разглядывает: пояс, нож, часы, глубиномер. Он вытаскивает из кармана перочинный нож, разрезает мокрый резиновый костюм от шеи к низу и обнаруживает под ним серо-голубой рабочий комбинезон со звездочками на концах воротника. — Итальянец, — утвердительно говорит он. Он достает удостоверение личности в клеенчатом чехле и подносит к глазам, а Моксон светит ему фонариком. — «Secondo nocchière Longo, Ettore, — читает он вслух. — Regia Marina». — Второй рулевой, — говорит Моксон. — В нашей армии был бы капрал. Тодд кивает, задумчиво глядя на тело. Очень внимательно и очень серьезно. Затем Кампелло видит нечто странное: положив в карман удостоверение личности погибшего, старший лейтенант протягивает руку к его лицу и закрывает прикрытые глаза покойника движением, исполненным дружеского участия. Этот почти братский жест удивляет полицейского. — Он пришел издалека, — слышит он слова Тодда. Такие речи не очень подходят мужчине-победителю. Теперь глухо слышатся далекие, но более сильные взрывы на юге темнеющей бухты. Это глубинные бомбы, которые бросают с двух корветов, охотящихся за возможной вражеской подводной лодкой, откуда сошел водолаз. С Центрального волнореза и с Южного мола лучи прожекторов продолжают бороздить акваторию порта. Тодд выпрямляется, держа в руках часы покойника. — Уносите его, — приказывает он морским пехотинцам. Несколько человек поднимают тело и удаляются между горами угля, которые высятся на молу. В неверном свете фонарика Уилла Моксона Кампелло замечает, что они забыли на земле нож итальянца. Он нагибается, будто бы собираясь завязать шнурок, берет нож и прячет. Нож еще мокрый, и Кампелло чувствует, как от холодной соленой воды намокает карман. Лучи прожекторов скользят по воде, в восьми метрах над их головами. Этот рассеянный свет превращает пространство, где кружит майале с двумя членами экипажа, в темную, зеленоватую, смутно освещенную сферу, и она вздрагивает через равные интервалы от ударной волны глубинных бомб, взрывающихся поблизости. Порой свет добивает до самого дна с его нагромождениями водорослей и тины, и Дженнаро Скуарчалупо ясно видит голову и спину своего товарища Тезео Ломбардо и резиновые ремешки маски у него на затылке; Ломбардо наклоняется к панели управления и на четвертой скорости осуществляет маневр, который должен увести их от рокота винтов на поверхности и от бомб, которые бросают куда попало. Скуарчалупо вцепился в поручень, изогнувшись всем телом от напряжения; он не знает, что произошло с майале капитан-лейтенанта Маццантини и Этторе Лонго. Невозможно понять, проникли те в акваторию порта, или их схватили враги, или они, как и Скуарчалупо с Тезео, пытаются увернуться от бомб. Последний раз Скуарчалупо видел их два часа назад, когда, надев защитные маски, экипажи разделились и погрузились на глубину, где каждый должен был действовать по своему усмотрению. Прошло полчаса, и затем Ломбардо вынырнул на поверхность, чтобы сориентироваться. Темная, долгая полоса мола Карбон в кабельтове от них; фонарь на молу был погашен, как и все другие огни в порту, однако узнавался по подъемным кранам под громадой Пеньона. Ломбардо и Скуарчалупо решили погрузиться на восемь метров, на второй скорости идти на юг и отыскать заградительную сетку у ближайшего входа в порт. Но им не повезло. Когда они на нее наткнулись, ее невозможно было поднять, так как она была зарыта в дно; специальными ножницами они не смогли разрезать кольца, а вести майале по верху, между буйками, было рискованно. Некоторое время повозившись в кромешной темноте, общаясь только похлопыванием друг друга по плечу, они отказались от идеи попасть в порт. Вода, проникавшая сквозь водолазный костюм Скуарчалупо, успела намочить комбинезон внутри — старший матрос трясся от холода и страдал от мучительных судорог в ногах, не говоря уже о том, что складки резинового костюма натирали влажную кожу. Оба водолаза ушли от сетки на пределе физических сил, и Ломбардо взял курс параллельно молу, на север, в поисках запасной цели. И тут разверзся ад: яркие лучи прожекторов на воде, рокот винтов, взрывы глубинных бомб совсем близко. Взрывная волна и давление воды на грудь и барабанные перепонки глухими ударами отдаются в животе. Скуарчалупо думает — когда напряжение немного ослабевает и думать удается; хорошо, что напряжение словно отодвигает страх, не то назад, не то вперед, — так вот, он думает, что вся эта суматоха не из-за них. Не за ними гоняются англичане. Иначе их с Ломбардо, скорее всего, уже обнаружили бы и они стали бы либо пленниками, либо покойниками. Возможно, англичане засекли Маццантини и Лонго звукоулавливателями, установленными на молу и моторках, или вычислили их по свечению в воде и теперь за ними охотятся. Так или иначе, неаполитанец слепо доверяет своему командиру. Деликатный человек, на суше даже порой застенчивый, Тезео Ломбардо не имеет ничего общего с несгибаемым бойцом, каким становится в море. Скуарчалупо знаком с его мастерством и хладнокровием со времен тренировок в Бокка-ди-Серкьо и в Специи, где оба они многому научились и многое претерпели. Когда приходит время действовать, у Ломбардо сужаются зрачки, улыбка исчезает и дельфин превращается в акулу. Скуарчалупо не видит сейчас лица своего товарища, но знает, что выражение у него именно такое: охотник в засаде, отвечающий за то, что они оба останутся живыми, а майале неповрежденной, потому что он уведет их от английских патрулей, чтобы потом попытаться снова. Снова пойти в атаку. Засунув руки в карманы плаща, принадлежавшего ее мужу, и повязав голову шелковым платком, Елена Арбуэс смотрит на колебание прожекторов, которые то затухают, то разгораются под темной громадой Пеньона. Лабрадорша Арго беспокойно носится по пляжу, и лучи то и дело попадают на нее, высвечивая на фоне темной бухты. Вблизи от пустынного берега, на фоне далеких огней, корабли, неподвижно стоящие на якоре, выступают из темноты, похожие на очертания каких-то жестяных призраков. Быть может, он снова там, думает она, глядя на свет прожекторов. Человек, с которым она познакомилась. Быть может, эти сверкающие линии, переплетающиеся, словно щупальца, хотят захватить его в свои сети; вытащить его из моря, которое для него и защита, и угроза. Быть может, он снова пересек бухту, чтобы сделать еще одну попытку, один или с товарищами: они — упорные мужчины, которые следуют долгу или ищут приключений, единственные в своем роде человеческие существа, дерзающие совершить то, на что не осмелятся другие. Тайком пробираться в полутьме, вдвойне враждебной, где сегодня сошлись воедино опасности моря и войны. Слышится лай Арго, тревожный и отрывистый. Собака подходит к ней, словно собираясь защитить, и, ворча в темноту, прижимается теплым дрожащим боком к ее правой ноге. Поблизости кто-то есть. — Кто здесь? — обеспокоенно спрашивает она. Отвечает мужской голос, который звучит угрожающе: — Гражданская гвардия. Не двигайтесь. — Я не делаю ничего плохого. Слышится лязг ружейного затвора. — Повторяю, стоять… И придержите собаку, если не хотите, чтобы мы выпустили в нее пулю. Елена наклоняется и успокаивает Арго, гладит по голове, а тем временем ее ослепляет свет электрического фонарика. Она различает две человеческие тени. Поблескивают лакированные треуголки и оружейная сталь. — Ваши документы. — У меня с собой нет… Я вышла погулять с собакой. — Где вы живете? — Первый дом от берега. Где изгородь с бугенвиллеями, а в саду две пальмы. Меня зовут Елена Арбуэс. — Книжный магазин в Ла-Линеа? Тон сразу меняется. Смягчается. Елена кивает: — Он самый. Свет фонарика скользит по ней сверху вниз и вновь освещает ее лицо. Наконец фонарик гаснет, и очертания теней поглощает темнота: на ясном фоне песчаного берега и черноты моря четко видны только треуголки и ружья. — Здесь нельзя находиться, сеньора. Посмотрите, что творится на Гибралтаре. — Там сплошная свалка, — хрипло произносит другой голос. — Атаковали? — Точно не знаем, но вы должны вернуться домой. Контрабандисты выгружают здесь товар… В такие ночи никогда не знаешь, что может вылезти из моря, это опасно. — Вы правы, — соглашается она. — Хотите сигарету? — Испанскую или английскую? — Светлый табак. Куплено по ту сторону решетки. Она вынимает из кармана пачку сигарет, предлагает гвардейцам и чувствует прикосновение их пальцев, когда они берут по сигарете. Зажженная спичка освещает их лица: черные усы, карие глаза, худощавые черты под лакированными треуголками. Один помоложе, другой постарше — тот, у кого хриплый голос. У него нашивки капрала. — Берите… Оставьте себе всю пачку. Капрал без церемоний кладет сигареты в карман. — Спасибо. — Как вы думаете, что там происходит? Спичка гаснет. Светятся три красные точки. Далекие лучи прожекторов ощупывают акваторию Гибралтарского порта. — Их неудачно разбудили, — замечает капрал. — Кто-то испортил им всю ночь, — соглашается другой. — Я так думаю, этот кто-то пришел с моря, — уточняет Елена. — Кто бы он ни был. — Наверняка. Откуда ему еще прийти? — Самолетов я не слышала. — Мы тоже. Может, подводные лодки, парашютисты, бог его знает кто. Слухов ходит много. — А мы ничего не знаем, — говорит молодой гвардеец. — Это точно. Абсолютно ничего. Арго бегает по пляжу, а вернувшись, опять прижимается к Елене. Она чешет собаку за ухом и чувствует, как влажный собачий язык лижет ей ладонь. — Говорят, везде полно агентов и шпионов, — замечает Елена. — В отеле «Принц Альфонсо» и в Альхесирасе.