— Приметы те же. Кепка, очки в пол-лица, усики. — Завтра вызывай эту женщину… — Которая молоко разносит? — Да, и двоих с улицы Чаплыгина. Попробуйте сделать фоторобот. — А вы? — Я, наверное, улечу в Гродно. Рапорт готов? — Будет утром. — Смотри, мне он нужен, чтобы к приходу руководства написать все по делу. Леня ушел. Борис Прохоров вывел Кузю на вечернюю прогулку. Олег остался один. Привычные вещи окружали его, из окна он видел гаснущие глаза окон. Город уходил в ночь. Она плыла по улицам, раскачивая тени, недовольно отступая от света фонарей. Несколько часов ночь будет хозяйкой в Москве. Кофе и крепкий чай на некоторое время обманули усталость. И Олегу не хотелось спать. Он вспомнил пожилого человека, гуляющего ночью по скверу, стараясь обмануть бессонницу. Неужели и он когда-нибудь станет таким? Но молодая сила гнала мысли о старости. Жизнь еще казалась бесконечно длинной. Не обмануло же его ожидание счастья. Пришло оно, кстати, тоже ночью. И он опять увидел деревянные дома окраинной улочки Таллина, представил лицо Лены. Через три дня она будет с ним. И жизнь станет наполненной теплом и счастьем. Олег не стал ждать Бориса. Все-таки усталость, несмотря ни на что, взяла свое. Плыла над городом ночь. И ни он, ни Прохоров, ни Леня Сытин еще не понимали, что нынешний день сместил временные пласты. Перемешал их, словно карты. И к порогу их дома придвинулась история. Обнаженный кусок войны. Вступив в поединок с прошлым, они стали в один ряд с теми, кто дрался и умирал в ту войну. И мир, пришедший сорок лет назад, теперь охраняли те, кто родился в пятидесятых. Напрасно кое-кто пытается провести искусственную линию, разделяющую поколения. Все правильно, молодые живут иначе, по-своему каждое поколение осмысливает жизнь. Но есть главное, в чем схожи все люди, живущие в этом ночном городе, — чувство своего долга перед настоящим и будущим. А оно не мыслимо без опыта прошлого. Спал Олег Наумов, спали его друзья, еще не зная, что они стали в ряды солдат войны, потому что завершали то, что начали их отцы. Теперь они носили оружие, защищая и молодых, и старых. *** Рапорт Олег написал ровно к девяти. Потом переоделся в милицейскую форму. Ему, как, впрочем, и большинству мужчин, она была к лицу. Вообще Олег считал, что именно эта одежда, как никакая другая, подчеркивает служебный рост человека. На его кителе пять колодок. Пять медалей: «За отличие в охране Государственной границы», «За отличную службу по охране общественного порядка», «За отвагу на пожаре», «50 лет Советской милиции», «За безупречную службу» III степени — были словно вехами его биографии и жизни. Первая медаль на красно-зеленой ленте получена еще на действительной службе, остальные за работу в милиции. И знак «Отличник милиции», привинченный с правой стороны, рядом с институтским. Не простой белый, а желтый. Или как его называют в милиции — золотой. Им награждаются только за особые заслуги приказом министра внутренних дел. Подтянуто-парадный поднялся Олег в приемную руководства. За столом секретаря сидела все та же Нина. Она посмотрела на Олега заинтересованно. Молодые женщины всегда смотрят так на холостых мужчин. — Хорошо, что пришли. Владимир Петрович еще вчера просил вас найти. — А чего меня искать? Я всегда с вами. Нина нажала на кнопку селектора. — Владимир Петрович, Наумов в приемной. Искаженный динамиком голос Никитина был начальственно строг. — Пусть войдет. И Олег вошел. Ему приходилось бывать в этом кабинете и раньше. Не первый раз заходил он сюда. Наумов помнил, как здесь сидел человек, писавший… песни. По сей день поют его песни. А вот о работе в милиции воспоминания стерлись. В уголовном розыске, как и во всякой службе, связанной с постоянным риском, живут свои предания. Изустно, от поколения к поколению оперативников передаются легенды о начальнике МУРа комиссаре Парфентьеве, о его преемнике Волкове, о таких сыщиках, как Тыльнер и Осипов, о полковнике Скорине… Много людей оставили память в истории уголовного розыска. Но были и такие, которые просто служили. Честно, преданно. Никитин пока не очень уверенно чувствовал себя в этом громадном кабинете. В углу на столе была сложена куча книг, вымпелов и каких-то коробок и моделей, сувениров, полученных его предшественником. Есть такой милый обычай — дарить на официальных встречах сувениры. Так появляются в кабинетах никелированные шахтерские лампы, специально исполненные каски строителей, пухлые цветные альбомы с видами городов и заводов. Эти ненужные вещи выливаются в большую копейку, а потом человек, получивший трехкилограммовую никелированную шестерню из дорогого металла, не знает, куда ее деть. Выкинуть жалко, подарок, тем более с гравировкой, с именем, фамилией, должностью. Так и стоят эти знаки гостеприимства за стеклами шкафов в кабинетах. Один только сувенир всегда стоял в кабинете полковника Никитина. Модель СУ-76, самоходно-артиллерийской установки, на которой младший лейтенант Никитин начал в сорок четвертом войну и закончил ее в сорок пятом. В Берлине после Победы сделал ему на память умелец точную копию самоходки, и увез ее домой Никитин вместе с подарком от командования — перламутровым аккордеоном. Наумов очень удивился однажды, когда они с полковником раскрывали запутанное дело и ночевали в деревенском клубе, услышав, как его суровый шеф мастерски играет на аккордеоне. Инструмент стоял на столе в комнате, отведенной им для ночлега. Никитин взял его и заиграл мелодии, знакомые по радио и телепередачам. Но в его интерпретации они звучали душевнее и мягче. — Товарищ полковник, майор Наумов… — Вижу, — сказал Никитин, — вижу, что майор, и знаю, что Наумов. Садись. Строевой смотр в октябре, побереги силы для него. Докладывай. Олег положил на стол рапорт. Никитин взял бумагу, начал читать. Он не пользовался очками. Гордился этим, считая признаком молодости. Он читал долго и внимательно. Некоторые места просматривал заново и подчеркивал красным карандашом. Потом он положил рапорт, достал сигарету, закурил. — Уверен? — спросил полковник. — Да. — Тогда пошли к руководству. Никитин поднял трубку одного из телефонов. Подождал ответа и по-военному четко доложил: — Товарищ генерал, по вновь открывшимся обстоятельствам в деле убийства Бурмина прошу принять меня и майора Наумова… Есть… Идем. Начальник Главного управления в генеральской рубашке, отутюженных брюках, в начищенных до зеркального блеска ботинках встретил их у входа в кабинет. Генерал умел носить форму и требовал от подчиненных такой же аккуратности. — Когда вы в штатском, никто не знает, где вы работаете. Но неопрятность в форменной одежде позорит всю милицию сразу, — любил говорить он. Поэтому начальник придирчиво оглядел Никитина и Наумова и остался, видимо, доволен. — Чем порадуете? — спросил он. — Товарищ генерал, я прошу вас ознакомиться с рапортом по делу. Начальник взял рапорт, достал из кармана рубашки очки, начал читать. Олег в памяти восстанавливал рапорт, стараясь найти слабо аргументированные места, но не мог. Видимо, это было авторское чувство. — Вы, Наумов, — начальник снял очки, — никогда не пробовали писать? — Никак нет, товарищ генерал. — А жаль, у вас слог хороший, да и написано с некоторой долей публицистичности. Но тем не менее все ясно и аргументированно. Со дня убийства Бурмина прошло, кажется, пять дней? — Так точно. — Поработали вы неплохо. Значит, на версии своей настаиваете? — Да, товарищ генерал. — Хорошо. Летите в Гродно. — Прошу разрешения взять с собой капитана Прохорова. — Если считаете необходимым, берите. Начальник нажал кнопку селектора. — Сергеев, немедленно, слышите, немедленно оформить командировочное предписание и проездные документы майору Наумову и капитану Прохорову. Что?… Да, я недоволен. Некоторые наши сопутствующие службы долго раскачиваются. Запомните, товарищ полковник, не уголовный розыск для хозу, а хозу для уголовного розыска. У меня все. — Летите, Наумов. Не простое дело вы подняли. Слушайте, как интересно обозначена квартира в Гродно! Город небольшой, найдете. И помните, что приезд такого человека, как писатель Бурмин, не остался незамеченным. Он там наверняка и в обкоме партии был, и с ветеранами встречался, и с коллегами. Заразил меня, Наумов, этим делом. Прямо сейчас позвоню начальнику Гродненского УВД, благо знаю его лично. Все свободны. А вы, товарищ полковник, останьтесь. Наумов вышел из кабинета, несколько минут постоял в приемной, потом достал платок, вытер лицо. Секретарь начальника сочувственно посмотрела на него. Она искренне жалела всех, особенно молодых, кого генерал вызывал для не совсем приятной беседы. В коридоре Наумова окликнул начальник политотдела. — Майор Наумов! — Слушаю, товарищ полковник. Олег очень уважал этого невысокого, подвижного человека. Все управление ценило его за энергию, удивительное умение помочь в трудную минуту, за оперативные знания. Прежде чем стать политработником, полковник Шишканов много лет работал следователем в районе. — Мне тут из Союза писателей звонили по делу Бурмина. Тебе не нужна помощь? — Товарищ полковник, пока все идет по плану. — Хорошо, если что, заходи, не стесняйся.