– Это Ольга Варфоломеева, – cказала я. – У меня есть для вас новости. – Одну минуту. – Он прикрыл трубку рукой и что-то сказал. – Да. Я слушаю. – Я… кажется, знаю, где находится видеокассета, которую у меня украли. – И где же? – вежливо, без эмоций поинтересовались на том конце. – У одного человека. Я хотела бы поехать вместе с вами и убедиться в этом… – Где вы находитесь? – Около своего дома. – Продиктуйте адрес моему помощнику – я сейчас подъеду. Трубку передали. Я продиктовала адрес, cтараясь унять учащенное сердцебиение. На том конце дали отбой. А я осталась ждать около дома, вышагивая по асфальту. Машина подъехала быстро. Около меня притормозил черный «Мерседес», и дверца распахнулась. – Ольга Александровна! Садитесь, – раздалось из глубины салона. Я села рядом с Захаровым и поздоровалась. – Не будем терять времени. Говорите, что вам удалось узнать, и быстро едем. – Он отдавал приказания четко деловым тоном: как бы заранее отметая все возражения. – Впрочем, вы все расскажете по дороге, а сейчас говорите водителю, куда ехать. Я назвала адрес Артема, и мы рванули с места. – Кассета у моего коллеги, – начала я, откинувшись назад. Длинные ноги Захарова маячили перед моими глазами. – Он украл ее у меня. – Как она к нему попала? – Это долгая история, и я не хочу об этом говорить. Он повернул ко мне голову. В его взгляде сквозила легкая насмешка. Я все равно узнаю об этом, как бы ты не скрывала от меня секреты, cигналил мне этот взгляд. – Хорошо, что дальше… – Я хочу, чтобы вы забрали у него кассету и мы поставили бы точку в этом деле. Не далее как несколько дней назад у меня похитили из-за кассеты дочь. Погиб муж… Я хочу выйти из игры… – И вы думаете: к этому причастен я? – Тон был не просто ледяной. Тон был убийственным. Я поежилась. – Я ничего такого не говорю… – Но думаете, – припечатал он. – И дали мне это понять. Спасибо. Я не знаю, от чего я растерялась больше: то ли от слов, то ли от тона. – К сожалению, выводы напрашиваются сами собой. – Из того, что вы мне рассказали, пока следует один вывод: кому-то эта пленка даже нужней, чем мне. Но я по-прежнему настаиваю, что она поддельная. Вот и все ваши выводы! За окном была непроглядная темень, разбавленная светом фонарей. Машина плавно затормозила. Я взялась за ручку дверцы. – Советую остаться. Могут быть разные… эксцессы. Мы с вами посидим в машине, пока Руслан разберется с вашим коллегой. Как его, кстати, зовут? – Артем Красиков. Руслан кивнул и вышел из «Мерседеса». Я сцепила руки. Ожидание было просто невыносимо. Внезапно я чуть не подпрыгнула. – Его не… убьют? – А вы этого хотите? – Послушайте: для меня это все серьезно. – Для меня еще больше… Мы замолчали. Захаров отвернулся и стал смотреть в окно. Я поджала ноги. От непереносимого ожидания и напряжения хотелось встать и рвануть вслед за Русланом и посмотреть в глаза Артему, который бессовестно воспользовался доверием моей дочери. Раздался звонок мобильного. – Да… – На лице Захарова отразилось замешательство. – Ясно. Конечно… Закончив разговор, он посмотрел на меня. – Ваш коллега Красиков мертв. В квартире все перевернуто вверх дном, очевидно, пленку забрали. Он сверлил меня глазами. – Артем… – я сглотнула. – Мертв? – перед глазами расплывались круги. – Мне… плохо… Захаров достал из мини-бара бутылку виски и плеснул мне в стакан. – Берите. Я залпом выпила виски. Артем мертв, и пленки нет. Я опоздала, cтучало в висках. А если Захаров мне не поверил? Решил, что я все это инсценировала, а на самом деле заодно с его врагами? Что тогда? В машину вернулся Руслан. – Ничего нет, – качнул он головой. – Как его убили? Руслан вопросительно посмотрел на Захарова, и тот кивнул головой, как бы давая согласие. – Множество ножевых ранений. А потом застрелили. Я уткнулась лицом в ладони и глухо застонала. – Его, судя по всему, пытали, чтобы узнать, где пленка. Поехали! – без всякого перехода сказал Захаров. Машина тронулась с места. Я отвернулась и стала смотреть в окно. Господи! Если бы я могла отмотать свою жизнь назад – я бы ни за что не ввязалась во все это. Я повернула голову и посмотрела на Захарова. Сейчас у него было каменное лицо, как у индейца. Никаких эмоций… Он сидел и молчал. – На чьей стороне вы играете? – неожиданно услышала я. – На своей. Я поняла, что он по-прежнему не доверяет мне и считает, что я могла быть с ним не до конца откровенной. Между нами витало напряжение, которое сохранялось на всем протяжении нашей поездки. Он подвез меня к дому, и мы распрощались. Я была опустошена и обессилена, но, увидев Дашку, я так ей ничего и не сказала. Не хотела добавлять ей лишние слезы и переживания. Дашку я решила сейчас отправить подальше – во Владивосток, где в корпункте центрального телеканала трудилась моя давняя знакомая Галочка Полетаева – доброжелательное и веселое существо, прекрасная кулинарка и любительница застольных песен. Дашка сперва заартачилась, оттопырила нижнюю губу и собиралась зареветь, но я быстренько пресекла это, объяснив, что оставаться в Москве ей сейчас опасно. Я обещала Дашке купить мотоцикл к первому сентября – подарок, который она давно клянчила, и благодаря такому обещанию мы поладили с ней. Дашка согласилась уехать, вести себя там тихо-мирно и никуда не высовываться. Честно говоря, я думала, что уламывать ее придется значительно дольше, но я видела, что она порядком напугана, как бы ни пыталась это скрыть. Дашка всегда хорохорилась и вела себя задиристо, но сейчас в глубине ее карих глаз плескались страх и недоверие. Последнее меня пугало больше всего. Я боялась, что все случившееся приведет к тому, что она перестанет доверять людям и станет ко всему относиться настороженно и с опаской. Я и сама была в принципе такой, но подобной судьбы для Дашки не хотела. Доверчивость, как и настороженность, хороша в разумных пределах, а когда есть перебор – это всегда плохо, так как мешает устанавливать искренние теплые отношения с людьми. По этой причине у меня мало, очень мало друзей, да и просто хороших знакомых. И я не хотела, чтобы у Дашки все сложилось точно так же… О смерти Дмитрия мы старались не говорить, Дашка сразу начинала плакать, уходила к себе в комнату и там запиралась. Я решила пока не рассказывать ей о том, какую роль сыграл ее отец в похищении, – я не представляла, как сделать это. Мне казалось, лучше отложить этот разговор на потом. Вот только когда наступит это «потом», я не знала. В аэропорт мы ехали со всяческими предосторожностями – я специально взяла ночной рейс, а таксиста заставляла петлять по городу – так мне казалось, что мы «заметаем следы». Я честно пыталась обнаружить «хвост», но никакой слежки не заметила, и это меня почему-то не успокоило, а, напротив, привело в волнение. Я подумала, что они хорошо маскируются, и то, что я отправляю Дашку за тридевять земель, не дает никакой гарантии ее безопасности, но, с другой стороны, я сделала все, что могла, и совесть моя чиста, и, может быть, на самом деле все хорошо, а я просто себя накручиваю – и от преследователей мы сбежали, и Дашка во Владивостоке будет далеко от всего этого криминала. Я успокаивала себя и посматривала в темноте на Дашку. Она сидела строгая, сосредоточенная и смотрела на дорогу – я притянула ее к себе, но она вспыхнула и отстранилась. Моя подросшая девочка терпеть не могла нежностей. В аэропорту я ее расцеловала и еще раз дала наставления. И только когда ее тонкая фигурка с большой дорожной сумкой на колесиках направилась к регистрационной стойке – у меня защемило сердце. – Даша! – крикнула я. – Даша-а-а! Она обернулась. – Ты чего? – Просто… – cтушевалась я, – попрощаться хочу. – Мы же только что попрощались. – Ах да! Ну тогда еще раз! Пока, – и я послала ей воздушный поцелуй и помахала рукой. И тут лицо Дашки озарила слабая улыбка: она тоже приложила руку к губам и отправила мне поцелуй, и я вдруг увидела, как она осунулась, да еще эти коротко стриженные волосы, отчего Дашка похожа на маленького ощетинившегося ежика – сиротливого и всеми брошенного. – Ты мне звони, Даш! – надрывалась я. – Буду! И ты мне звони.