– Спасибо и тебе за то, что понимаешь, как это сказывается на мне. Обещаю, мы выдворим его из твоей головы и сделаем это так скоро, как только возможно. – Лучше было бы еще скорее, – шучу я, и моя шутка срабатывает – Джексон смеется. Он прижимает меня к себе еще несколько секунд, пока мы не замечаем, как на стадион заходят Флинт, Мэйси и еще двое, которых я не знаю. Джексон еще раз целует меня в шею и нехотя отстраняется. Но перед тем как отпустить меня, он шепчет: – Он правда знает, какое на тебе надето белье? – Черное в белый горошек, – отвечает Хадсон, не отрывая глаз от книги. Я вздыхаю. – Правда. Джексон явно рассержен, но, к счастью, он ничего не говорит. А вот Хадсон не смущается. – Завтра тебе стоило бы надеть красное в белый цветочек. Это мое любимое. Прежде, чем я успеваю придумать подходящий ответ, сзади ко мне неслышно подбирается Флинт и сгребает меня в объятия. Затем разворачивает к себе лицом и, к моей досаде, распевает: – Грейс, Грейс, детка. Я не могу не заметить, что Джексон оскалил клыки. И Хадсон тоже… Это вам не роман для подростков. Я живу в мыльной опере, повествующей о сверхъестественных существах, и остается лишь гадать, что случится в следующей сцене. Что за жизнь? Глава 61. Попурри из монстров – Ты готова показать этим ребятам, как это делается, Грейс? – спрашивает Флинт, наконец поставив меня на землю. – Как делается что? – недоумеваю я, украдкой проверяя, вся ли моя одежда на месте. Обнимая меня, Флинт всегда проявляет слишком уж много рвения. – Как надо летать, детка! – Он раскидывает руки в скверной имитации крыльев и полета и носится вокруг меня, как трехлетний малыш, изображающий самолет, что выглядит мило, но совершенно нелепо. – Я готова к тому, чтобы ты сам показал им, как летать, – говорю я ему. – Ни за что! Ведь мы с тобой в одной лодке. То есть ты, я и Иден. – Он с ухмылкой оборачивается к девушке, стоящей за ним, и манит ее вперед. Она устремляет на него взор с таким видом, будто ни за что не снизойдет до ответа на этот плебейский жест. Но, заставив его прождать ровно столько, чтобы он понял, что она сдвигается с места только потому, что сама того хочет, наконец шествует к нам с видом, ясно говорящим: «Со мной шутки плохи». – Это Иден Сеонг, – говорит Флинт, когда она наконец приближается к нам. – Одна из моих ближайших друзей, она умеет здорово управляться с мячом Лударес. – Как и со всем другим, – говорит она, лениво растягивая слова, и даже голос ее кажется мне классным. Я поверить не могу, что не заметила ее прежде, ведь ее никак нельзя назвать незаметной. Она высокая, как и Мэйси, с прямыми черными волосами, ниспадающими до ягодиц, и челкой, закрывающей брови и доходящей до фиолетовых глаз. Я приглядываюсь, уверенная в том, что они просто синие, но нет. Они и вправду фиолетовые, и это самые обалденные глаза, которые я когда-либо видела. Она одета во все белое – белые спортивные штаны, белые кроссовки и белый топик, открывающий татуировку, изображающую корейского дракона и покрывающую ее плечи и обе руки. Она дракон, как и Флинт. Круто. У нее много пирсинга – несколько сережек в ушах, а также в носу и в одной из бровей, причем все проколы украшены сверкающими драгоценными камнями разных цветов. На руках у нее красуется не менее десятка колец также с яркими камнями, но это не кажется неуместным, а только придает ей еще больший шик. Не стану лгать, она уже нравится мне, нравится даже до того, как пожимает мне руку и говорит: – Быть горгульей – это самая крутая штука, о которой я когда-либо слышала. Хорошая работа. Я смеюсь. – Хорошая работа? При чем тут я? Разве у меня был выбор? Она пожимает плечами. – Никто не может выбрать, кем быть на молекулярном уровне, Грейс. Но важно, что ты с этим делаешь, и пока что все, что ты делала, было круто. – Об этом я ничего не знаю. – А я знаю. И ты должна послушать меня. Меня слушают все. Это похоже на высокомерие, но она так очаровательна, так похожа на рок-звезду. Неудивительно, что Флинт обожает ее. – Так оно и есть, – говорит мне Флинт, одной рукой обнимает ее за плечи и сжимает так крепко, что она сердито смотрит на него. – Она дает очень хорошие советы. Иден устремляет на него возмущенный взгляд, что только заставляет его сжать ее еще крепче. Но, когда он пытается взъерошить ей волосы, она выворачивается из-под его руки и заламывает ее ему за спину, отчего он взвизгивает – и выкашливает лед, – что вызывает смех и у Джексона, и у Мэйси, и у незнакомого мне парня, пришедшего вместе с Иден. – Ты закончил? – вопрошает она, сощурив глаза. – Пока да. – Флинт дарит ей свою самую чарующую улыбку, и она закатывает глаза. Но отпускает его руку. – Как бы то ни было, – продолжает Флинт, – это Иден. А это, – он поворачивается к белому парню, одетому в темно-синие спортивные штаны, серую футболку и синюю бейсболку, – Зевьер. Он человековолк, но мы стараемся не быть предвзятыми. Зевьер весело показывает ему средний палец, затем кивает мне. – Рад познакомиться с тобой, Грейс. Я много о тебе слышал. Он не говорит мне, от кого, а я не спрашиваю. Раз он волк, то я не хочу этого знать. – Я тоже рада с тобой познакомиться, – отвечаю я. У него смеющиеся зеленые глаза и широкая улыбка, на которую невозможно не ответить. Иден классная, а этот парень вообще обалденный. Это написано у него на лице. К этому следует добавить тот факт, что на него то и дело искоса посматривает моя кузина, и не приходится удивляться, что мне хочется узнать его получше. – Теперь все в сборе? – осведомляюсь я, потому что Флинт, кажется, говорил, что наша команда состоит из восьми членов. – С минуты на минуту явится Мекай, – сообщает нам Джексон. – А у Гвен сегодня утром экзамен, – говорит Мэйси. – Но как только он завершится, она придет сюда. Я очень рада тому, что в нашу команду входит и Мекай, – и тому, что Мэйси пригласила в нее Гвен, а не кого-то еще из своих подруг. Когда я познакомилась с ними четыре месяца назад, Гвен определенно была самой приятной из всех. Не могу себе представить, чтобы Симона согласилась вступить в нашу команду с такой же готовностью, как Гвен и остальные после того, как Джексон объяснил, для чего нам нужен кровяной камень. Мне все еще странно думать, что с тех пор, как я приехала в Кэтмир, прошло больше четырех месяцев, потому что у меня такое чувство, будто все это случилось всего несколько недель назад. Но я стараюсь привыкнуть к этому, как стараюсь привыкнуть и к тому, что моя память не вернется. Мне тошно от мысли о том, что я никогда не вспомню эти месяцы, но мне уже надоело переживать из-за этого, надоело себя изводить. – Мне тоже не нравится, что ты ничего не помнишь, – говорит Хадсон, тон его мягок, и в нем не звучит привычный сарказм. Он подходит к нам и всматривается в человековолка Зевьера, перестав притворяться, будто его внимание поглощено книгой. Я хочу спросить его, что именно происходило в эти месяцы, хочу попросить его забыть о том, что, по мнению всех, лучше для меня, и попросту рассказать мне все как есть. Но сейчас не время, к тому же как я вообще могу доверять тому, что скажет он? – Так с чего мы начнем? – спрашивает Зевьер, качаясь с пяток на носки и будто готовясь стартовать. Куда он собирается рвануть, я не знаю, но готова поспорить, что это будет впечатляющее зрелище. – Думаю, сначала нам стоит разделиться на команды и посмотреть, что мы можем сделать, действуя сообща, – говорит Флинт, достав из спортивной сумки средних размеров мяч. – Мэйси, ты не могла бы заколдовать его? Он бросает мяч моей кузине, которая достает свою волшебную палочку и, направив ее на мяч, бормочет какие-то слова – вероятно, заклинание. – Что она делает? – спрашиваю я Джексона. – Игра Лударес – это нечто среднее между играми в «собачку» и в «горячую картошку», но в ней есть два магических подвоха. Во-первых, мяч становится тем горячее, чем дольше ты держишь его, так что самое большее через тридцать секунд тебе необходимо избавиться от него, или ты получишь ожоги. А еще он вибрирует. – Он вибрирует и обжигает? – Да, и в этом-то и суть, – добавляет Флинт. – Мяч перезапускается всякий раз, когда его касается новый игрок, так что приходится постоянно передавать его из рук в руки. Самый верный путь к проигрышу в Лударес – это все делать самому. Играть так нельзя, во всяком случае, если ты не хочешь нанести себе серьезный урон. – Тогда как это вообще можно назвать игрой? – недоумеваю я. – Тем более такой, в которую играют ученики старшей школы? – Это самая лучшая игра, – отвечает Зевьер. – Особенно когда ты попадаешь в портал. – Портал? – Я поворачиваюсь к Джексону. – Что это значит?