— Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить… Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась. — У меня зажигалки нет… Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе — божественное ощущение. — Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром… Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев. — Черт, — пробормотала она. — Ты меня совсем изуродовал! — Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь! Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять. — Я бы могла тебя убить, — прошептала она. — Не хотела, но могла бы… — Знаю, — улыбнулся он. — В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание. Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету. — Ты бы предпочла сорок дней в карцере? — Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар. Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону. — Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом. — Как, по-твоему, я об этом забуду! — вскричала она. — Ты что себе вообразил? Что мне наплевать? — Ты сожалеешь? — Что это меняет, скажи? — Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят. Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими. — Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом. — Это слишком трудно… — произнесла она, помотав головой. — Зачем ты мучила ту бедняжку? Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее. — Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом… — Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова. Она опять помотала головой. — И все-таки придется. — Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной? — Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия. — Я ничего не обещала! — Ты промолчала в знак согласия, милая моя! — Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное. — Слишком поздно. Обратной дороги нет. — Почему бы вам не засунуть ее в другое место? — Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну… — Еще того хлеще! Самоубийца! — взвилась Марианна. — И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька! — Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом. — Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться! Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило: — Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она… — Детоубийца, — закончил он. Марианна подскочила, будто ужаленная осой: — Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу! — Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели… — Со мной она и трех часов не продержится! — заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости. — Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя… — Что именно она сделала? Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас. — Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих. — Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище? — А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика? — Это вышло случайно! — Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других? Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом: — Все-таки лучше старик, чем ребенок! — Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна. — Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат. — Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться… — Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! — упорствовала Марианна. — С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой. — Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! — вскричала она. — Неужели? Опять свидание? С кем? — Не твоя печаль! — Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе. — Сволочь! Отведи меня наверх! — Только не начинай, иначе… — Отведи меня в камеру! — попросила она другим, более мягким тоном. — Это не обсуждается. Здесь тебе не Средиземноморский клуб! Не ты планируешь свой досуг.