1. Старший штабной сержант Ян Голя. 2. Старший сержант Борис Северин. 3. Старший капрал Эрик Соттер. 4. Старший капрал Маркус Трент. 5. Капрал Петер Усиль. 6. Капрал Адам Вернер. 7. Старший рядовой Крис Баллард. 8. Старший рядовой Джаред Дафни. 9. Старший рядовой Эрнст Халлер. 10. Старший рядовой Франк Хинте. 11. Старший рядовой Горан Лукас. 12. Старший рядовой Даниэль Пурич. 13. Рядовой Вим Гаус. 14. Рядовой Норберт Гримм. 15. Рядовой Юри Труман. Пятнадцать убийц под командованием офицера, который обожает читать книги и которого я когда-то считал самой большой ошибкой офицерского корпуса, но оказавшегося самым решительным из всех. Четверо из моего отделения – только я привел всех своих солдат. Как всегда, я ими горжусь, и вместе с тем жалею, что уговорил Дафни участвовать в операции. На Балларда я рассчитывал с самого начала, как и на Пурича, но Гаус наверняка согласился лишь для того, чтобы его приятель Водяная Блоха не шел один. Кроме них, есть еще двое из-под командования Вернера, один из отделения Усиля и по одному от Нормана и Масталика, хотя сами капралы остаются в Дисторсии. Мы стоим в длинной шеренге, лейтенант напротив нас. Все молчат, лица посерели и напряжены, словно зубы у всех стиснуты на деревянном кляпе. Не помогает даже то, что сразу после подъема мы получили от капитана Заубер очередную порцию таблеток. Командир роты велел нам надеть запасную форму, помыться и побриться – наверняка многие солдаты при этом жестоко порезались. Но мы не можем походить на бомжей, мы должны выглядеть «соответственно». Именно такое слово использовал Бек, когда обращался к нам вечером своим низким бесцветным голосом. Лейтенант Остин идет вдоль молчащей шеренги, проводя инспекцию формы и оружия; иногда он пристально смотрит кому-то из нас в глаза и перемещается дальше. Он никого не отправляет в казарму что-нибудь поправить или взять, ничего не комментирует. Думаю, он пытается убедить сам себя, что стоящие перед ним выполнят любой приказ. Что никто не сбежит из Кумиша, а тем более не выстрелит ему в спину. Затем он возвращается на свое место и начинает инструктаж. – Благодарю вас, господа, за вашу готовность взяться за столь трудную задачу. Клянусь, что сделаю все, чтобы потери гражданского населения оказались как можно меньше. Ни одной жизнью мы не пожертвуем зря. – Эти слова даются ему с трудом. – Вчера на нашей базе побывал Хавар Салтик, староста селения Кумиш, а затем к нему присоединились четверо членов совета. Мы сообщили им, что из-за угрозы нападения партизан мы вынуждены эвакуировать местных жителей на форпост Дисторсия, поскольку Кумиш, вероятно, окажется на линии атаки повстанческих войск. В этом смысле присутствие крупной вражеской группировки помогло нам оправдать необходимость эвакуации, а совет селения добровольно согласился нам содействовать. Значит, даже активность террористов может на что-то сгодиться. Я стою неподвижно, скованный по рукам и ногам самым худшим и самым черным кошмаром. По спине бегут мурашки, волосы встают дыбом. Солдаты кусают губы, уткнувшись взглядом в утоптанный плац. Лейтенант продолжает свою речь. – Для проведения операции нам требуются три машины МТ35 и два «скорпиона», которые будут их прикрывать. Все машины уже подготовлены и проверены. В каждой «метке» будут находиться водитель и стрелок – всего шесть человек. В обоих «скорпионах» поедет по пять солдат, то есть десять человек. О детальном составе команд вам сообщат сержанты. Помните: мы едем туда как союзническая армия. Старайтесь не пугать людей своим поведением. Мы не станем их окружать, чтобы они не чувствовали себя пленниками. В каждом грузовике находятся три поддона, благодаря которым на борт будет проще подняться женщинам и детям. – Остин на мгновение замолкает, чтобы перевести дух; руки его дрожат. – Мы договорились с советом старейшин, что первыми в Дисторсию эвакуируют именно женщин и детей. Их разместят в палатке, которую вы вчера покинули. Клянусь, их окружат всей возможной заботой и сделают все, чтобы у них даже волос с головы не упал. – Лейтенант смотрит в сторону, на стену здания, и, помедлив, продолжает: – Совет старейшин сообщил о двухстах сорока двух жителях. Одна машина МТ35 может перевезти зараз около двадцати человек, так что придется сделать четыре рейса до Кумиша и обратно. Мы с капитаном Беком берем на себя всю ответственность за операцию «Эстер». Желаю вам всем отваги! Дафни и Лукас не выдерживают. Они отворачиваются к СМЗ, и их тошнит. Мне известно о том, о чем мне знать не хотелось бы. Я знаю, что мы будем убивать не только мужчин. Лейтенант, говоря о «женщинах и детях», имел в виду детей примерно до двенадцати лет и их матерей. Юные девушки и зрелые женщины, потомство которых уже выросло, а также дети постарше, слишком крупные, чтобы поместиться в первом транспорте, – все они обречены на смерть. Наш отряд состоит из солдат, которые займутся исключительно транспортировкой, а также из тех, кто позднее приведет в исполнение приговор. Второй группой, состоящей из шести человек, предстоит командовать лично лейтенанту Остину. В состав ее входят также Голя, Баллард, Вернер. Халлер. Пурич и я. Худшие из худших, люди с каменными сердцами, чьи имена должны быть стерты со скрижалей истории. Кроме нас, лишь несколько человек на базе знают, что должно произойти на самом деле. В их числе Ларс Норман, который теперь наверняка жалеет, что вышел с гауптвахты. Когда мы шли к машинам, мне показалось, будто он отводит от нас взгляд словно от прокаженных. Мы выехали с базы около десяти минут девятого, и теперь приближаемся к Кумишу. Все столпились на дороге примерно в центре селения. Мы останавливаемся в нескольких десятках метров от них и выпрыгиваем из машин. Перед группой людей появляются старейшины – одетые в белое бородачи. Вдоль заборов бегают дети, лают привязанные проволокой к домам собаки. Наше появление лишь добавляет суматохи. Некоторые сразу бросаются в сторону конвоя, но староста селения останавливает их жестами и резкими криками. В обоих «скорпионах» остались лишь стрелки. У нас на башенке стоит Дафни. Как я и просил, он развернул ствол пулемета вниз, целясь в землю, чтобы не пугать гражданских. Водители «меток» вышли из кабин и сбросили поддоны на песок, готовясь помогать женщинам и детям забираться в грузовики. Пятеро под командованием Соттера образовали живое заграждение, отделяющее армаев от машин. Северин, Усиль и Лукас ходят как бы без цели, поглядывая на ближайшие дома – так, на всякий случай. Лейтенант Остин, сержант Голя и я подходим к членам совета, которые радушно нас приветствуют. Неми на операцию не поехала, поскольку ей это запретила Эстер. Вчера я долго объяснял командирам, почему мы не можем взять ее с собой и насколько важную роль ей предстоит сыграть в Дисторсии. В силу необходимости мне приходится исполнять обязанности переводчика, но теперь я по крайней мере знаю, с какой целью ИИ наделил меня этим даром. У меня на мгновение возникает мысль, не прочитает ли Хавар Салтик по лицам наших истинных намерений. Мы даже стараемся улыбаться, хотя лейтенант Остин идет в сторону старейшин с таким видом, будто проглотил железный прут. Мы вежливо кланяемся и спрашиваем, выбрали ли жители Кумиша в соответствии с нашей просьбой тех, кто поедет первым транспортом. Вопрос оказывается нелегким, в чем мы вскоре убеждаемся, слушая Салтика. Он рассказывает об отчаянии семей, которые вынуждены разлучиться, о какой-то пятнадцатилетней девочке, которая ввиду умственной отсталости должна оставаться с матерью, а также обо всем прочем, что приходит ему в голову, включая количество детей его старшего племянника и проблемы с выбором вещей, которые нужно взять с собой. Отчего-то мне вдруг начинает казаться, что мы не сумеем справиться с ситуацией, а эти люди, навьюченные узлами, с закутанными в платки детьми, с маленькими котятами и даже одной козой на руках, спасут свою жалкую жизнь благодаря возникшему хаосу, заодно спасая нашу совесть. Я объясняю Остину смысл слов старосты, говоря ему между строк, чтобы он особо не давил и позволил тому выговориться. Лейтенант готов взорваться, но в конце концов улыбается. Примерно через четверть часа, несколько раз убедившись, что негабаритный багаж, в том числе постельное белье и пластиковые ведра, остался на месте, Хавар Салтик внезапно переходит к конкретике и начинает одну за другой вызывать семьи. От толпы отделяются небольшие группы и начинают со слезами прощаться, будто им предстоит расставание на много лет, а не самое большее несколько часов. Возможно, они чувствуют, что расстаются навсегда. Проходя мимо наших солдат, матери с детьми громко и медленно обращаются к ним, с нескрываемой надеждой, что те понимают по-армайски. Я пытаюсь бегать среди гражданских и отвечать на вопросы, в основном объясняя с суррогатом улыбки на лице, чтобы они не брали с собой слишком много мелочей, и пытаясь убедить их, что они вернутся в селение самое большее через неделю, как только ситуация хоть немного успокоится. – Но что станет с моими козами? – волнуется невысокая усталая женщина, за юбку которой цепляются трое детей. – Кто даст им поесть? – Мы просили старосту, чтобы вы оставили животным запас еды и воды на три дня, – отвечаю я. – Если будет возможность, мы отвезем вас обратно, хотя бы на пару часов, чтобы вы их покормили. – Но я очень волнуюсь за своих коз и собаку. – Не волнуйтесь, пожалуйста. Спокойно садитесь в машину. Ко мне подбегает маленькая веснушчатая девочка лет шести, которая ведет с собой худого рослого паренька. Она тянет его за рукав и громко смеется. – Можно, мой брат тоже поедет с нами? – Сколько лет твоему брату? – Тринадцать с половиной, – гордо отвечает мальчик. Я на мгновение задумываюсь. – Говорите всем, что двенадцать, ладно? И можете идти. – Но мне уже почти четырнадцать, господин солдат, – повторяет он. – Для меня ты выглядишь на двенадцать, и баста! – кричу я на него. – Иди с сестрой и матерью в машину и не спорь. Несмотря на лекарства доктора Заубер, у меня дрожат руки, может, даже больше, чем у лейтенанта. Мало того, еще трясутся колени. Большинство моих товарищей выглядят не лучше. А ведь это лучший за сегодня транспорт – мы пытаемся спасти этих людей от бойни, которую сами же запланировали. – Не могли бы вы мне помочь? – говорит девушка с младенцем на руках. – Чем? – машинально спрашиваю я. – Не поможете перенести эту люльку? С трудом соображая, я смотрю вниз. У ее ног стоит голубое автомобильное креслице с поблекшим узором в виде воздушных шариков. Малыш никак не успокаивается, и девушка держит его на руках. У нее вид матери-одиночки или той, кого стыдится родня. Я киваю Лукасу, чтобы тот взял люльку и отнес ее в «метку», Первый транспорт уже заполнен, постепенно заполняется второй. Я беспокойно оглядываюсь, думая, хватит ли места для всех. В какой-то момент появляется Усиль и толкает меня в плечо. – Смотри, какая симпатичная. – Он показывает на молодую женщину. – Жаль ее. – Блядь, заткнись, Петер. – Я только хотел сказать, что можно бы ее забрать. – Ты где-то видел у нее детей? Видел?! – Давай, позови ее. Вместо того чтобы перекрикивать толпу, я наконец подхожу с Петером к самой красивой девушке в селении. У нее более светлая кожа, чем у ее родни и соседей, волнистые черные волосы, изящный нос и маленькие, но полные губы. Для армайки она довольно высокого роста – примерно метр семьдесят. Я вижу, как она прощается с какой-то женщиной и младшими братьями и сестрами. На мгновение я лишаюсь дара речи, но затем обращаюсь к той женщине с просьбой, чтобы она отдала самого младшего мальчика под опеку сестре. – Пусть девушка возьмет его за руку и идет в машину. – Это его двоюродная сестра, господин командир. Моя племянница, Сара, а я его мать, – повторяет перепуганная женщина. – Успокойтесь, никто ни о чем не станет спрашивать. Для женщин с детьми мы приготовили удобную палатку. У нас еще есть несколько свободных мест, так что можно ими воспользоваться. Старшие о чем-то шепотом спорят между собой и отвергают предложение. – О ней позаботятся отец или мать! – решительно заявляет армайка. – Оставьте ее в покое. – Вот блядство! – нервничает Усиль, когда я ему перевожу. – Я должен ее отсюда забрать. – Лишних проблем захотел, кретин? – шиплю я на него, словно змея. – Или ты пиздуешь отсюда, или я зову сержанта.