– Он рассказывал что-нибудь интересное? – чуть нетерпеливо спрашивает Неми. – Он узнает меня, госпожа. Опять спрашивал, где он и когда увидит дедушку. Я делаю шаг к девочке. – Привет, Дильба. Я капрал Маркус Трент, – говорю я на ломаном армайском. – Могу я тебя кое о чем спросить? – Да, господин. – Как тебе тут нравится? – Очень. – Девочка смотрит на меня большими темными глазами. – Только я скучаю по маме, дедушке и братьям. Но тут все к нам хорошо относятся. – А по папе не скучаешь? – Скучаю, господин. Но папа давно уехал. – Уехал, – повторяю я, думая, что он наверняка сражается в партизанском отряде, убивая солдат МСАРР. – А дедушка когда вас навестит? – Говорил, что через несколько дней. Может, сегодня или завтра. – Хорошо, – понимающе киваю я. – И скажи мне еще, Дильба, – насколько велик Кумиш? Я слышал, это большое селение. – Да, господин. – Она на мгновение замолкает, что-то подсчитывая на пальцах. – Где-то домов двадцать пять. И еще школа, но она закрыта. – А много людей живет в одном доме? Наверняка вам тесно? – Нет, всем удобно, – широко улыбается она. – Всего человек десять, у каждого своя кровать и стул. – Маркус, хватит ее мучить. Заканчивай допрос, – говорит мне Неми по-раммански и тянет за рукав. – Спасибо тебе, Дильба. Приятно было пообщаться. Я машу ей на прощание и выхожу в коридор, мысленно пытаясь пересчитать население Кумиша на килограммы. Вес человеческого мяса крайне важен. Я быстро соображаю, что придется сделать несколько допущений, учитывая возраст жителей, а также средний вес взрослого и ребенка. От всех этих расчетов меня начинает тошнить. Мы поднимаемся наверх, в комнату Неми. Мы молча, с некоторой неохотой, садимся – Неми на стул у окна, а я на койку. Вентилятор перемалывает лопастями горячий воздух. Прежде чем тишина станет невыносимой, я спрашиваю девушку, есть ли у нее что-нибудь попить. Она показывает на кувшин с водой на тумбочке, но продолжает молчать. Я тоже на всякий случай утыкаюсь взглядом в пол и не встаю с места. – К чему были те вопросы, Маркус? Зачем ты хотел увидеть Бехрама? – В голосе ее звучат истерические нотки. – Прости, но я не могу тебе сказать. – Вы что-то планируете? Собираетесь снова ехать в Кумиш? – Скорее всего. Нужно поговорить со старостой. – Но о чем? – Я достаю из пакета пачку сигарет и нервно закуриваю. – Это как-то связано со смертью Вилмотса и остальных? Вынужден признать, инстинкт ее не подводит. Мне всегда казалось, что у Неми превосходная интуиция, и она прекрасно видит, когда я пытаюсь что-то скрыть. Именно потому нам порой так трудно общаться – особенно если я не могу быть с ней искренним. Полученные от Дильбы сведения навязчиво кружат в моей голове, я отмахиваюсь от них, будто от жирных мух. Неми замечает мой жест и пытается расспрашивать дальше, доставляя мне еще больше мучений. – Милая, я в самом деле не могу тебе сейчас ничего рассказать. – Даже о том, что случилось с тобой под землей? Даже об этом не расскажешь?! – Мне нужно поговорить с лейтенантом. – Тогда уходи, Маркус. – Она отворачивается и смотрит в окно. – Возвращайся к себе в палату или иди в казарму. Этот разговор не имеет смысла. Ладно, Неми. Так будет лучше всего, сонно думаю я, направляясь к двери. Чувствую тяжесть, которая давит на плечи, угрожая расплющить о землю и втоптать в песок. Я чувствую себя виновным во всем, что вскоре произойдет, и не могу ни с кем этим поделиться. Эстер потребовала гарантий. Кумиш – единственное место, где мы можем пересечь блокаду, и потому она велела, чтобы боевая группа, которая туда отправится, насчитывала меньше половины личного состава Дисторсии. В этой группе не может быть командира базы, а прежде всего – не может быть Неми. ИИ не хочет рисковать, мы не сбежим из ловушки. Она все тщательно спланировала. Похоже, сержант Голя получил приказ от лейтенанта, поскольку наблюдал за медсанчастью и перехватил меня сразу же, как только я вышел от Неми. Он лишь позволил товарищам по взводу поздороваться со мной, а потом прогнал их на все четыре стороны, включая Водяную Блоху и Балларда, которые хотели что-нибудь узнать. Проводив меня до палатки, он велел лежащему на койке Усилю съебывать на хрен, а мне – оставаться на месте до особого распоряжения. Когда он в конце концов отправился в здание командования, я принялся за чистку оружия. Разбирая МСК, стирая с него серую пыль и смазывая, я продолжаю свои подсчеты. Из них следует, что, если в Кумише имеется двадцать пять домов и в каждом живет по десять человек, всего получается двести пятьдесят жителей. Предположив, что там около полусотни маленьких детей, я принимаю в качестве среднего для них вес в двадцать килограммов. Остальные – молодежь, взрослые и старики, двести человек по шестьдесят килограммов, учитывая, что армаи не отличаются высоким ростом и крепким телосложением. В сумме это дает около тринадцати тонн человеческого мяса и костей. Мне снова становится нехорошо, и приходится на какое-то время прервать чистку. Внезапно я начинаю понимать, что Бернард Вайнхаус, которого я считал законченным психом, наверняка об этом знал. Я помню, как он вдруг поморщился, когда я сказал, что на базе будет дислоцироваться около ста солдат. «Слишком мало, чтобы спасти мир». Тогда я воспринял это в переносном смысле, но Вайнхаус мог иметь в виду регенерацию Корабля. Возможно, Эстер посвящала его в свои планы. Заебись. В это мгновение занавеска, отделяющая отсек от коридора, приоткрывается, и я вижу через щель голову Пурича. Он просит у меня разрешения войти, и я с облегчением приглашаю его внутрь. Мне в самом деле не хочется оставаться одному, и я лишь бурчу под нос, чтобы он не расспрашивал меня про туннель. – Маркус, я по другому делу, – неуверенно говорит Даниэль. – Я хотел тебе кое-что показать. Он протягивает перед собой обе руки, на тыльной стороне которых появились раны – круглые, точно посередине, сочащиеся кровью. Я невольно вздрагиваю. Выражение лица у него слегка испуганное. – Ты что, сегодня о что-то поранился? – Нет, Маркус. Проснулся утром, и уже было так. Да еще, блядь, и хуже становится. – Нужно немедленно сделать перевязку. – Я кладу оружие на койку и вглядываюсь в его руки. – Почему ты еще не в бинтах? – Я их только что снял, хотел тебе показать. Сейчас иду в медсанчасть. Сменить повязку. – Иди к Гильде, пока не началось заражение. Он молча выходит, но я прекрасно его понимаю. Эти гребаные раны выглядят как стигматы. Что это – аллергия? Не помню, чтобы когда-либо сталкивался с чем-то подобным. А может, это психическая реакция религиозного человека на встречу с демоном? Это могло бы все объяснить. Вместо обеда Голя ведет меня прямо в здание командования. Оно и к лучшему – мне все равно ничего не полезло бы в глотку. По дороге, перемежая свою речь ругательствами, он сообщает, что Оскар Бенеш обратился в медсанчасть. Якобы у него путается сознание и частичная потеря памяти, но сержант называет его «сраной свиньей» и «гребаным симулянтом», так что в болезнь, он, похоже, не верит. Если капитан Заубер не подтвердит ухудшившегося здоровья старшего рядового Бенеша, мне не хотелось бы оказаться в его шкуре. Прежде чем пойти к капитану, мы спускаемся в подвал навестить Ларса Нормана, который остается единственным психически здоровым «заключенным». Рядовой Лукас открывает дверь в небольшое помещение. Из соседней камеры доносится отчаянный вой, сопровождающийся странным царапаньем, но у Нормана царит спокойствие и образцовый порядок. Он сидит на матрасе, читая в проволочных очках цветную газету, и медленно поднимает взгляд. Когда до него наконец доходит, кто перед ним, он тут же вскакивает, будто у него в ногах пружины. – Маркус! Командир! – Он заключает нас в объятия. – Поумнел немного, Ларс? Или все такой же долбоеб? – спрашивает Голя. – Виноват, господин сержант! Виноват. – В глазах моего друга стоят слезы. – Не знаю, что на меня нашло. Мне уже лучше! В самом деле – лучше. Он никогда не принадлежал к числу особо разговорчивых, но теперь болтает без умолку, будто наглотался наркоты. Видимо, заключение меньше чем на сутки дало о себе знать, и он изо всех сил пытается заглушить стыд, который, похоже, прекрасно осознает. Дело не в том, что он пытался сбежать, а в том, что он собирался бросить своих товарищей. Сержант особо его не слушает и решает вопрос с ходу, как бы между делом, хотя для нашего взвода это ключевой вопрос. Сообщив часовому, что забирает Ларса с собой, он ведет нас к выходу из здания. Здесь мы расстаемся – Норман отправляется в казарму, а мы на второй этаж, где в небольшом зале происходит совещание штаба. За прямоугольным столом уже сидят капитан Бек, лейтенант Остин, сержант Северин, капралы Соттер и Вернер. Мы поспешно присоединяемся к ним, и слово берет командир роты. – Господа, я собрал вас, чтобы принять крайне трудное решение. В жизни каждого командира может наступить момент, когда нужно сделать выбор среди немногих доступных вариантов, любой из которых означает чью-то смерть. И нужно взять на себя ответственность за свои поступки. – Бек обводит всех взглядом. – Возможно, вас удивляет, почему мы встречаемся в таком составе. Почему здесь нет всех офицеров, но среди нас есть также сержанты и капралы? Я выбрал тех, кто в силу своего боевого опыта и черт характера поможет мне принять это решение, а затем обеспечит исполнение приказов. Я выбрал самых лучших и самых надежных представителей роты. Мы украдкой смотрим друг на друга. У всех сосредоточенные и серьезные, слегка торжественные лица, будто они стоят в почетном карауле над могилой любимого друга или собираются выйти из строя, чтобы получить орден за пролитую в бою кровь. И вместе с тем в глазах у всех виднеется черное пламя. Капитан сидит во главе стола, слева от него Остин, дальше Северин и Соттер; я сижу напротив Остина, возле капитана, так как только это место осталось свободным, а рядом со мной Голя и Вернер. Чувствую исходящий от командира роты слабый запах перегара, вижу его бледные ввалившиеся щеки и понимаю, что он оказался в ситуации, в которой не хотел бы оказаться ни один человек. Граница на пустынной дороге, из-за которой уже не будет возврата. – Лейтенант Остин изложит вам текущее положение дел. – Командир роты кивком передает ему слово. – Передо мной лежит список погибших. – Марсель Остин показывает густо исписанный листок. – С начала нашей миссии в пустыне Саладх погибли сорок два солдата девятой роты, трое из военной разведки, один служащий сил специального назначения и один переводчик. Всего сорок семь человек. Не все смерти подтверждены, но можно предположить, что весь отряд лейтенанта Мюллера, состоявший из тридцати солдат и переводчика, погиб по пути в Тригель. В зале слышится ропот. – Кроме того, часть личного состава Дисторсии небоеспособна вследствие психических расстройств, – продолжает лейтенант. – В подвале под нами находятся девять солдат, переведенных из медсанчасти или помещенных под арест для их собственной безопасности. – Восемь, – поправляет сержант Голя. – Я только что освободил капрала Нормана. Зато старший рядовой Бенеш час назад попал под наблюдение капитана Заубер. – Бенеш? – удивляется лейтенант. – Я тебе уже говорил, что об этом думаю. Так или иначе, все сходится. Из ста одного солдата и гражданских работников, которые имелись в нашем распоряжении по прибытии майора Вилмотса, остались сорок пять, включая командование роты, персонал медсанчасти, плохо обученных техников Янга, оператора дрона и нашу переводчицу. В реальности под нашим началом двадцать три рядовых и старших рядовых, у части из которых ослаблен моральный дух, шесть капралов и три сержанта. Именно такими силами мы располагаем на случай атаки партизан, а в первую очередь – для выполнения задач, о которых расскажет командир роты. Младший лейтенант Янг сегодня представил мне рапорт, из которого следует, что в нашем распоряжении также имеются восемь «скорпионов», три МТ35, поскольку один из них неисправен, и четыре «кераста». Учитывая ограниченное количество выполняемых патрулей, у нас еще осталось свыше двух третей топлива. Есть также большие запасы провизии, питьевой воды, оружия и боеприпасов. Не буду вдаваться в детали, но для оставшихся на базе солдат всего этого хватит с избытком. – А что со связью, господин лейтенант? – спрашивает Соттер.