– Что случилось, солдат?! Успокойся, черт бы тебя побрал! – Так точно, господин капитан! – Из-за края крыши появляется бледное лицо капрала Борна. – Уже его успокаиваю. – Но что стряслось?! – кричит Бек. Йонас Борн молча смотрит на него, будто вопрос оказался чересчур трудным. Если бы его задал кто-то другой, он наверняка бы не ответил. Но, видя гнев капитана, он постепенно собирается с силами и пытается отдать честь. – Господин капитан, санитар, старший капрал Хансен, перепрыгнул через ограждение СМЗ и наткнулся на противопехотную мину. Он мертв. Больше ему ничего произнести не удается – приступ тошноты валит его с ног. Снизу слышно, как он блюет. Кричавший до этого рядовой Стен снова начинает орать. Такое впечатление, будто оба сошли с ума и готовы последовать за Робертом Хансеном. Капитан Заубер смотрит в землю. Один из ее помощников мертв, и смерть только что лизнула ей ноги. Наверняка сейчас она представляет себе тело, разорванное на разбросанные в радиусе нескольких метров куски, и, возможно, напряженно размышляет, как выбраться с заминированной территории. Я пытаюсь снова заглянуть в головы офицеров. От того, что они решат, теперь зависит жизнь персонала Дисторсии. Но в большей степени – от каприза Эстер, от цифровой прихоти или точного плана. Если бы я мог предвидеть ходы противника, возможно, я сумел бы спасти остальных. Спасти Неми и себя. Однако я знаю, что это невозможно: меня давит своей тяжестью количество переменных, а вера, которую возлагают на меня товарищи, – лишь бесполезный груз. Глава четвертая Вторник, 12 июля, 22.30 Форпост Дисторсия, пустыня Саладх, Южный Ремарк Должен тебе сказать, дорогой сынок: мы больше не увидимся. Я не вернусь в большой город, чтобы оказаться в людском муравейнике. Мы не сделаем многое из того, что обычно делают вместе отцы и сыновья. Мы не починим испорченный кран, не посмотрим фильм про космос и не пойдем прогуляться по лесу. Ты не расскажешь мне о своей первой драке и своей первой любви. Мы не поставим палатку у озера и не разведем костер. Я останусь здесь, в этой паршивой пустыне, которая тяжко дышит после жаркого дня. Все разваливается, мой дорогой, мир давно уже перестал быть единым целым. Все существует по отдельности – предметы, явления и люди, будто фрагменты разных головоломок. Я почти механически воспринимаю теплый ветер, обдувающий мне лицо, пересыпающиеся зерна гравия и хлопанье флага на мачте. Я ощущаю запах этой сожженной земли, вползающий под керамический жилет, ощущаю тяжелый от жары зилоновый шлем и стынущую грязь в моих ботинках. В этот вечер мы стоим на посту – твой папа и четверо молчаливых мужчин, охраняющие главные ворота базы Дисторсия, а также друг друга и голубой ад под собственными ногами; скрытое под землей чудовище терпеливо наблюдает за нами, подобно опытному хищнику. Предыдущая смена ушла в двадцать два часа, устав от ожидания партизанской атаки или френического огня. Я командир, мой малыш, и потому занял место командира под оклеенной фольгой деревянной крышей, слева от ворот. У нас есть большой скорострельный пулемет. Наш MUG калибра 7.62 обслуживает рядовой Гаус, плечистый парень из Бильдена. Он курит сигарету и стучит каблуком по куску бетона, который отковырял от пола миниатюрного бункера. Размеренное движение явно его успокаивает, так же, как и тебя, когда ты не мог заснуть. На другой стороне дороги в точно таком же гнезде сидят старший рядовой Пурич и старший рядовой Дафни, которого мы зовем Водяная Блоха. Знаю, дорогой, прозвище дурацкое, но его фамилия вызвала у нас ассоциации с дафнией. Последний из команды, старший рядовой Баллард, находится значительно выше, в кабине грузовика «Кавказ», припаркованного поперек ворот. Это чудовище весом в полтора десятка тонн выглядит красивее даже твоих игрушек. Мы до краев заполнили его песком, словно ребятишки в песочнице, и он служит нам входом на базу. Между «Кавказом» и стеной высотой в два с лишним метра мы оставляем только щель, через которую может протиснуться человек. Или то, что от человека осталось. Среда, 13 июля, 04.20 Те, кто пытался бежать, почувствовали опасность. Наверняка они не догадывались, в чем она заключается, но верно оценили ситуацию. И эта проницательность, подпитываемая страхом, привела к тому, что четверо солдат Масталика, которых я не очень хорошо знал, угодили в субботу прямо под выстрелы повстанцев. Из их отделения, осиротевшего после дезертирства капрала Листа, я помнил только старшего рядового Паульсена, причем по вполне прозаической причине – его звали Пауль. Трудно забыть кого-то, кто представляется как Пауль Паульсен. Именно благодаря той же проницательности мой друг Ларс прошлой ночью позволил себя по-глупому арестовать, а капрал Борн несколько часов спустя подготовил очередное бегство. Забрав рядового Стена и молодого сапера, который еще не сошел с ума, он направился в сторону Отортена. Сапер по имени Тим безопасно вывел их с базы, но Эстер даже не стала ждать, когда они приблизятся к условной границе. В окрестностях холма она поджарила всех троих – насколько я понимаю, излучателем волн. Когда их нагнал патруль Северина, от тел еще шел пар. Больше всего мне жаль Ларса Нормана. Я не могу примириться с тем, что он не выдержал и пытался прорваться через ворота. Хорошо, что на посту были мы – его обездвижили и доставили на гауптвахту. Если бы той ночью там стоял бы кто-нибудь слишком нервный, Нормана могли бы подстрелить или даже убить. В таких обстоятельствах несложно ошибиться. Баллард даже утверждает, что лишь вопрос времени, когда вспыхнет бунт и мы начнем стрелять друг в друга. А я отвечаю ему, что мы просто не успеем. Часть персонала будет сражаться до конца, то есть наверняка еще несколько дней. Некоторых из нас оберегает гнев, других – фатальное безразличие, годами откладывавшееся в голове. Есть и те, кто готов исполнять приказ и даже в безнадежной ситуации не оставит пост. Они сойдут с ума или покончат с собой, но не сдадут базу. А может, и то и другое – как рядовой Донау, который сперва лишился разума, а потом напоролся на металлический прут. Могу представить себе состояние, в котором пребывали Норман и остальные дезертиры, искавшие убежища в пустыне. Могу представить себе это ощущение – страх, от которого сжимается желудок, подступая сквозь пищевод к са́мому горлу. Страх, раздирающий внутренности и сжимающий их холодными тисками, так что кажется, будто они вот-вот лопнут и твое нутро зальет вонючая слизь. Страх, который раздирает тебя также с другой стороны, втискиваясь в задний проход и заполняя тело мучительной болью. И все это сопровождается тысячей игл, воткнутых в мозг и мышцы, тысячей остриёв, пронзающих позвоночник. Не имеет никакого значения, погибнешь ли ты в пустыне. Ты не думаешь, насколько рискуешь, и запятнаешь ли честь, которая всегда была для тебя важнее всего. Ты не хочешь выжить. Хочешь просто освободиться от страданий, терзающих твое тело, от человеческой туши, которая когда-то была тобой, а теперь насажена на огромный вертел и поджаривается на огне, час за часом, оборот за оборотом. Все кажется лучше, чем подобные страдания, и потому ты не думаешь даже о своих товарищах, о тех, кто погиб, о тех, кто заперт в медсанчасти, а тем более о тех, кто остался здесь по собственной воле. Ты хочешь сбежать из Дисторсии, прежде чем страх пожрет тебя изнутри, будто огромный безглазый паразит. Если ты убьешь его, убив при этом себя, – в каком-то смысле победишь. Наступает ночь, и база постепенно замирает. Мы больше не выставляем патрули, которые кружат внутри ограждения; вместо этого двое солдат охраняют здание командования. Официально – из-за устроенной в подвале гауптвахты, но я не уверен, что это правда. Возможно, капитан Бек в самом деле опасается мятежа. Бо́льшая часть прожекторов выключена или пригашена, точечно освещая фрагмент плаца. Продолжают работать нацеленные в пустыню прожекторы по углам, обслуживая часовых у ворот и на крыше медсанчасти, но база затаила дыхание, будто мы хотим скрыть свое присутствие. Пробираясь между зданий, я ощущаю дьявольскую тревогу. Сжав мокрыми пальцами приклад МСК, я приоткрываю дверь в лабораторию. Из ведущего в подвал люка сочится свет. Возле металлического столика я замечаю автомат спецназовца. Оружие стоит в углу, прислоненное к стене, рядом черная сумка, набитая магазинами. Никто другой не пользуется «хеклерами», и находка заставляет меня на мгновение задержаться – Толстяк не бросил бы оружие, если бы охранял объект или стоял на посту. Сомневаясь, что это всего лишь стечение обстоятельств, я стискиваю зубы и осторожно спускаюсь вниз. Шаг за шагом. По крутой лестнице. В заполненный тенями коридор. С лампочками, которые мы заменили в субботу, что-то случилось. Горят только ближайшие, остальной туннель и пещера тонут в темноте. Очков я с собой не взял, так что приходится включить тактический фонарь. Луч света падает на стены и проход впереди. Вдали, на другой стороне озера, маячит чья-то фигура. – Эй, ты! Назови фамилию и звание! – Мой хриплый голос кажется чужим. Мне отвечает слабое эхо. Черный силуэт не двигается с места. – Назови фамилию, блядь! – Я целюсь из автомата, медленно продвигаясь вперед; палец мягко дрожит на спусковом крючке. До цели около полутора сотен метров, но уже на полпути я узнаю Толстяка. Возле того места, где он стоит, на воде колышется что-то поблескивающее. Я пытаюсь понять, что тут произошло, одновременно вспоминая субботний вечер, мой приступ паники и бессмысленный прыжок в озеро, после которого я лишь чудом не угодил в медсанчасть как еще один свихнувшийся. Луч света отражается в черной поверхности. Над водой поднимается легкий пар, будто что-то нагревает ее до температуры выше той, что стоит в пещере. Когда нас разделяет меньше десяти шагов, я замечаю обожженную кожу на лице спецназовца. Левая рука безвольно свисает, правая сжимает нагрудный карман тактического жилета. У его ног лежит разбитый фонарь, а чуть дальше пистолет. Неподвижный взгляд солдата устремлен на серебристые пузыри на воде. На человеческие тела в комбинезонах из алюминиевой фольги. – Меня ударило, я не мог… – Он поворачивается ко мне: один его глаз частично обуглен и почернел, другой вытаращен и бел. – Я не мог им помочь, не мог… Ноги его подгибаются, и он тяжело валится лицом вниз. Я медленно отступаю, продолжая светить на лежащего. Нужно проверить, дышит ли он, или вернуться наверх и позвать товарищей, но мне необходимо сделать нечто важное, от чего может зависеть жизнь всех нас. Именно за этим, в конце концов, я сюда пришел. Если я сейчас приближусь к раненому, а он на меня набросится, я могу проиграть. Погибнуть в шаге от постижения истины. От самого важного разговора. Я топчу в темноте собственные угрызения совести. Я цепляюсь за стены бокового туннеля. Со всех сторон доносится магнетический шепот. Звериные духи трутся изнутри о глазные яблоки и свод черепа, скребя мозг черными когтями. Я иду вперед, будто тупая машина, чтобы выжить, чтобы не лишить себя жизни. В том месте, где коридор сворачивает, недалеко от пещеры с человеческими барельефами, я на мгновение останавливаюсь, думая, стоит ли идти дальше. Теперь жалею, что никого с собой не взял. Но кому я мог бы причинить такие мучения? Разве что Бенешу, который сразу бы сбежал или стукнул меня камнем по затылку вместо того, чтобы сопровождать. Глубоко вздохнув, я пробегаю через каменный зал, в котором застыли мои товарищи. Свечу фонарем под ноги, лишь бы только не смотреть на их фигуры, не видеть искаженного лица сержанта Крелла, фрагмента мумифицированной руки, волос. Единственная мысль – добраться до цели. Эстер велела мне идти дальше, но не говорила, насколько – я сам пойму, когда там окажусь. С меня ручьями течет пот. Через полтора десятка метров проход заметно сужается, и приходится двигаться медленнее. Я снова ощущаю легкий сквозняк. Сонные видения оставили меня в покое, но дыхание свистит как у астматика, зубы стучат. В любой момент приступ паранойи может заставить меня начать стрелять вслепую. Я знаю, что тогда либо обвалится туннель, либо я погибну от рикошета. Я достаю из кармана десятисантиметровый лайтстик «Кобо». С собой взял две штуки, одной хватает на шесть часов. Согнув палочку, сильно ее встряхиваю, и мгновение спустя все вокруг заливает зеленое свечение. Закрепленный под стволом фонарь нужно экономить. Еще через несколько десятков шагов я добираюсь до очередного «зала». – Итак, ты пришел, – произносит механический голос. Вздрогнув, я машинально целюсь в его сторону. Я мог бы поклясться, что голос раздается не у меня в голове, а снаружи. Дух обрел тело. Я пытаюсь обнаружить источник звука, размахивая химическим источником света и пробуждая тени на стенах. – Сядь, Маркус. Наш разговор может быть долгим, – продолжает Эстер. – Ты прав – я говорю с тобой не так, как обычно. На этот раз я послала свое устройство. Может, оно не слишком красиво, я сотворила его в спешке, но оно облегчит нам общение. Сядь и не стреляй в него. Оно проделало немалый путь по туннелям, чтобы с тобой встретиться. Я послушно сажусь у стены с автоматом на коленях и палочкой «Кобо» в левой руке. Правая ждет наготове у спускового крючка МСК. Из мрака выползает нечто похожее на небольшого краба. Устройство выглядит отчасти металлическим, а отчасти созданным из биомассы. У него несимметрично расположенные конечности, оно слегка покачивается и мигает красным диодом. Эстер сообщает мне очередную информацию. Восьмая информация: переход через мост Эйнштейна – Розена, называемый также туннелем Хокинга, требует использования стабилизатора. Сама система критически неустойчива, что математически выражается в неограниченном возрастании изначально пренебрежимо малого отклонения от статистического равновесия. В процессе туннелирования необходима отталкивающая (отрицательная) сила, в противном случае перенос объектов, имеющих размер больше субатомного, был бы невозможен. «Heart of Darkness» каждый раз после возникновения коллапса стабилизирует туннель, используя темную материю. Девятая информация: темная материя, используемая для туннельных переносов, именуемая также френической материей, впервые будет описана через шестьдесят два года физиком-теоретиком из Коденского университета, профессором Норманом Билем. В числе прочего профессор обнаружит, что она может принадлежать к двум или более пространственно-временным континуумам. Еще через полгода исследовательская группа во главе с Билем и академическим ИИ по имени Кефас найдет «узел», или скопление френов, в границах Солнечной системы. Десятая информация: еще через двадцать три года на основе модифицированной теории френов Биля – Кефаса, отвергающей понятие «пространственно-временного измерения», начнутся работы над первым туннельщиком «Heart of Darkness». Постройка корабля займет около полувека и завершится успехом. Физики-теоретики и конструкторы туннельщика, однако, не сумеют предвидеть некоторых последствий путешествия через мост Эйнштейна – Розена, включая так называемый «эффект копирования». Я лежу у стены. Меня тошнит, мысли путаются. На голову капает вода. Информация снова была передана прямо в мозг, а устройство Эстер синхронно дополняло ее голосовыми сообщениями, словно ИИ было крайне важно, чтобы я не пропустил ни слова. – Теперь немного отдохни, – говорит Эстер. Алгоритм сменил стратегию. Он уже не пытается меня запугать, не давит, но проявляет нечто вроде сочувствия. Демон явно решил, что я уже в достаточной степени боюсь. – Зачем ты мне это говоришь? – с трудом спрашиваю я. – Ты должен постичь более широкий контекст, Маркус, чтобы понять задачу. Вследствие эффекта копирования «Heart of Darkness» возвращался на Землю много раз – иногда в виде выжженного остова, без команды и машин, а иногда настолько изменившимся, что центр управления полетами не мог опознать объект. Наша версия невредимой добралась до Юпитера и вышла на его орбиту, но после обмена первыми данными с Землей подверглась перетуннелированию. Мы оказались в пустыне Саладх, в большой пещере, примерно за триста пятьдесят лет до того, как отправились в путь. То, что я показывала тебе во сне, то голубое свечение вокруг туннельщика, – запас темной материи, которая находится в трюме. Если дело дойдет до цепной реакции, она уничтожит планету, а может, даже все, что мы знаем. – Тогда зачем вы притащили это сюда?! – Мы собирались запросить у Кодена дальнейшие инструкции. Френы были нам необходимы для перемещения на большие расстояния. Мы узнали о них больше, чем пославшие нас ученые. – Эстер на мгновение замолкает. – Френы служили нам не только как стабилизатор туннелей – они сами открывали проходы в отдаленные секторы и иные континуумы. Время там шло сферически, во всех направлениях, а явления, которые мы наблюдали, невообразимы для человека. – И что мне делать с этими знаниями? – Я до боли сжимаю веки, пытаясь как-то собраться с силами, сесть, прислонившись к стене, и полностью сосредоточиться. – Сейчас я тебе все объясню, – Краб перебирает конечностями, издавая громкий шорох.