– Пока неизвестно. Я бросил туда отделение Вернера с оставшимися людьми Масталика, – из пустыни доносятся короткие пулеметные очереди. – Слышите, что творится? Бегом по машинам и приготовиться к выезду! Через плац мчится лейтенант Остин, сжимая в руке шлем. – Где Северин?! – орет он Голе. – У ворот, господин лейтенант! Командует обороной. – Мы сейчас выясняем, сколько там этих ублюдков. И сразу же поезжайте. – Так точно! «Сразу же» затягивается на пятнадцать минут. Через четверть часа операторы дронов докладывают, что в полукилометре к северу от базы находится отряд партизан – две машины, одиннадцать или двенадцать человек. А на дороге лежат четыре тела, вероятно наших солдат, которые дезертировали и напоролись на противника, выйдя прямо под дула автоматов. Даже верить не хочется! Что самое странное, партизаны стреляют беспорядочно, во все стороны. На экране видны яркие полосы, летящие в сторону гор и автострады. Повстанцы явно пытаются отразить чью-то атаку, но мы не видим, во что именно они целятся. Меня пробирает мороз по коже, и лишь сигнал к выезду приносит облегчение. Мы выезжаем на трех «скорпионах» при поддержке одного «феникса». Три наших пулемета и бортовые орудия беспилотника плюются огнем в атакующих. И снова, как и в прошлый раз, повстанцы стараются избежать непосредственного столкновения – они прыгают в свои внедорожники и пытаются сбежать в сторону Палат-Горга. Одну из машин, в которую попал дрон, сразу же охватывает пламя. Возле нее остается отделение Нормана, а мы с Усилем мчимся следом за второй, расстояние до которой опасно увеличивается. Примерно в километре дальше видна первая вспышка. С обочины стреляет в небо гейзер голубого света, потом еще один, отчетливо изгибающийся в сторону автомобиля партизан, а сразу же за ним третий, ослепительная электрическая дуга. Я приказываю Балларду затормозить, несмотря на вопли сержанта. Усиль отдает аналогичный приказ. И как раз вовремя – голубые молнии уже атакуют машину перед нами, швыряя ее влево и вправо, пока та не съезжает с дороги и не ударяется о камень. Ее плотно охватывает переплетение светящихся пальцев, убивая всех находящихся внутри. Никто из повстанцев не пытается сбежать. Я совещаюсь с Голей, который наконец понял, что продолжать погоню мы не можем. Сержант отдает приказ возвращаться на базу; по дороге к нам присоединяется отделение Нормана. Они застрелили четверых боевиков, а потом для надежности еще бросили в горящий остов гранату. Мы возвращаемся не кратчайшим путем – нужно сделать крюк до подъездной дороги к базе, где, как мы и предполагали, погибли наши товарищи. Не выдержав напряжения, они ударились в панику, стоя на посту, и, похоже, покрыли себя позором: их поглотил страх перед пустыней. Свет фар по очереди выхватывает из темноты тела. Мы грузим мешки в грузовой отсек нашей «двухсотпятидесятки». Пурич перебирает четки, бормоча молитву. Подобные набожные моменты настолько не соответствуют знакомому образу Даниэля, готовому с дьявольским взглядом потрясать кулаками и ругаться на чем свет стоит при виде врага, что я даже качаю головой от удивления. Видимо, ему каким-то волшебным способом удается соединить не подходящие друг к другу фрагменты, причем столь гладко, что при этом не скрежещут никакие шестеренки. А может, я просто их не слышу, ибо мои уши заливает тьма, в которой все мы тонем, будто в смоле. С абсурдным чувством облегчения мы возвращаемся к свету, в населенный призраками дом, с каждым днем становящийся все безлюднее. Сразу же после операции мы являемся с докладом к капитану Беку, который взволнованно расхаживает по комнате, бледный от усталости. – Не понимаю! – кричит он. – Не понимаю, блядь, что вы мне говорите. – Господин капитан, – отвечает лейтенант Остин, – присутствующие здесь сержант Голя, капрал Трент и капрал Усиль увидели вспышку, которая уничтожила машину убегавших от них партизан. – Марсель, твою мать, какую машину?! Они обе уничтожены. – В первый автомобиль попал выстрел с «феникса», а затем его обезвредило отделение капрала Нормана, – терпеливо объясняет лейтенант. – Вторая машина повстанцев преодолела значительно большее расстояние и на глазах преследователей угодила в нечто похожее на эпицентр грозы. Мы не знаем, что это – некое природное явление или нечто иное. Я делаю шаг в сторону офицеров. В это мгновение в дверях появляются майор Вилмотс и лейтенант Мерстрем, но я не позволяю им сбить себя с толку и поднимаю руку, будто в учебке. – Разрешите кое-что добавить, господин капитан? – Говори, Трент, только постарайся короче. – Господин капитан, это не природное явление. Прошу прощения, что повторяюсь, но нас атакует гигантский объект, который находится под нами. Из обрывков информации, которые я получил, можно сделать вывод, что данный объект не позволит нам пересечь обозначенную границу. Он весьма продвинут технически и может использовать в своих целях различные аномалии. – Опять фантазии. – Микель Бек тяжело опускается на стул. – Пять дней назад капрал Трент предполагал нечто подобное в связи с пропажей отряда лейтенанта Мюллера. – Остин старается говорить как можно спокойнее. – Найденный к северу от базы труп капрала Хейнце, а также случившееся сегодня с повстанцами вполне соответствуют данному описанию. Мы не можем отвергать такую возможность, пока ее не проверим. – Хочешь сказать, Марсель, что нас окружает некий барьер? – Маркус, поделись с господином капитаном своими подозрениями, – просит Остин. – Я считаю, что нечто находящееся под землей хочет заставить нас повиноваться и потому с самого начала пытается запереть нас в ловушке и одновременно «размягчить». Оно способно влиять на электромагнитное поле в радиусе нескольких километров от Отортена. В боевых целях оно также использует излучатели волн. – Но что ему от нас нужно? О чем ты говоришь, сынок?! – Думаю, это выяснится в ближайшие несколько дней, а может, и часов. Это видно даже по растущим потерям. Объект готовился к столкновению с нами с первого дня нашего пребывания на базе Дисторсия, а может, даже и раньше. Алгоритм могло запустить присутствие инженерных войск. Сзади слышится чей-то кашель. Я уверен, что это Вилмотс. – Капрал Трент прав, капитан, – говорит майор. – У нас есть основания предполагать, что объект, о котором речь, – огромный беспилотный корабль, который самим своим присутствием вызывает аномалии. Я сам долго не мог в это поверить, даже после того, как полковник Мориц поручил мне проверить Дисторсию. Пауль весьма здравомыслящий человек, даже в большей степени, чем ты, Бек. Тем не менее нам надлежит составить рапорт и до прибытия подкрепления взять под охрану находящуюся на корабле технологию. Как он там называется, капрал? – «Heart of Darkness», – машинально отвечаю я. – Вполне адекватное название, – кивает майор. – Предлагаю перестать делать вид, будто мы устанавливаем мир в регионе, и сразиться с настоящим врагом. Капитан Бек смотрит на него широко раскрыв глаза. Когда-то давно, в самом начале миссии, души наши тоже были грязны. Мы прибыли в Ремарк с наслоениями жирного налета, годами копившегося в мозгах. Память либо создает эти черные слои год за годом, либо внезапно захлестывает сознание. Люди таковы по своей природе, и лишь иногда, когда им удается превзойти себя, ярко вспыхивают, совершая акты творения или самопожертвования. Так что, если честно, мы прибыли сюда в плачевном состоянии. Есть, однако, принципиальная разница между смертью, которую ты носишь в себе с детства, и тем отвратительным пальцем, которым Эстер ковыряется в твоем нутре. Уже не измены, не несбывшиеся надежды и невыполненные обещания, не трусость или внезапные приступы агрессии против более слабых формировали нас с того момента, когда мы прибыли в пустыню. Мы не очерняем человечность, не дискутируем с ней. Мы избавляемся от человечности – атрофируется личность, распадаются социальные и причинно-следственные связи. Нас выскребли из материнской утробы, бросили среди камней и вынудили проявлять механическую активность. Синдром Котара, затронувший часть персонала Дисторсии, можно сравнить с биологическим манифестом. Пациенты доктора Заубер заявляют миру каждым своим жестом и словом, что из субъекта, из конкретного «кого-то», они превратились в неопределенное «нечто», а затем в кровавое нечеловеческое «ничто». В четверть одиннадцатого Хавар Салтик привозит маленького Бехрама. Баллард стоит рядом со мной перед обвисшим входом в палатку. Мы провожаем взглядом армая с мальчиком на руках и идущую за ним девочку-подростка. У обоих завязаны глаза. К медсанчасти их сопровождают четверо солдат из отделения Соттера. – Думаешь, они пришли бы сюда, если бы знали о новых случаях? – Наверняка бы пришли, даже зная о старых. – Я протягиваю Крису сигарету. – У них сложилось ложное впечатление, будто военная форма, оружие и все это электронное говно защитят их от пустыни. – Ночью свихнулись трое солдат Северина, – говорит Баллард. – Потому-то их товарищи, стоявшие на посту у ворот, и решили съебаться куда глаза глядят. – И еще Фрэнки, – мрачно усмехаюсь я. – Порой мне кажется, будто Эстер стреляет своим безумием наугад, попадая в случайного человека или задевая нескольких. Но иногда я подозреваю, что у нее утонченное чувство юмора. – Да уж, чокнутый спецназовец – шутка та еще. – Мой друг уже явно сыт всем этим по горло. – Сколько еще пройдет времени, Маркус, прежде чем мы тут окончательно сгнием? От нас уже воняет. Я перестаю его слушать, думая о ночном совещании и утренних событиях, после которых майор Вилмотс показал себя совсем другим человеком – может, не самым лучшим и недостойным доверия, но полным решимости узнать правду. Бенеш и Гаус, вместо того чтобы драться на кулаках, схватились за кирки и пятикилограммовые молоты, которыми начали ломать пол в лаборатории. Задремав около трех утра, я увидел во сне ворота в подземелье, после чего потащился к майору, чтобы показать ему это место. По иронии судьбы, оно находилось почти под его столом, в комнате для допросов. Когда солдаты раскрошили толстый слой бетона, нашим глазам предстал железный люк, вокруг которого извивались зарытые в землю кабели. Они вели глубже, внутрь Гадеса, но возможности разглядеть их внимательнее у меня не было – офицеры приняли решение, что мы должны покинуть помещение. Как будто им хотелось уберечь нас от правды – даже меня, гребаного проводника. Вилмотс, Мерстрем и Остин, а также два сержанта, Голя и Северин, остались в здании, а мы вернулись на плац. Лейтенант Майя Будни, похоже, тоже не заслужила посвящения в тайну – она ходит среди нас, расспрашивая про наше отношение к миссии и прочую хрень. В конце концов доведенный до бешенства Адам Вернер смотрит на нее так, что она поворачивается и уходит. Мы стоим и ждем, все больше теряя терпение. После получаса ожидания наконец не выдерживаем – даже спокойный до сих пор Ларс начинает ругаться. Собираемся у входа в столовую. По базе уже ходит слух, будто в лаборатории нашли нечто необычное. Несколько парней расспрашивают о подробностях, в особенности Паттель и Кранец. Обязанными хранить тайну мы себя не чувствуем, так что рассказываем о запертом спуске в подземелье. – Что это может быть?! – возбужденно спрашивает Ремми Кранец. – Когда-то здесь находилась научная станция. Будто бы там занимались геологическими исследованиями, – объясняет Баллард. – Возможно, это туннель в старые рудниковые шахты, – добавляю я. – Помнишь, Крис, – Вайнхаус упоминал про подземное озеро? – Кто такой Вайнхаус? – задает вопрос Паттель. – Не интересуйся, Виктор, а то тебе рожу перекосит. – Баллард хлопает его по плечу. Разговор переходит к бегству часовых. Оказывается, все они были из отделения Листа. Когда капрал не явился на сборный пункт после отпуска, Масталик взял их под свое начало. Залатать дыры в их головах было нелегко. Этими парнями командовали попеременно – он и сержант Северин. Казалось, всё в порядке и можно больше за них не волноваться, но когда вечером трое солдат из бывшего отделения Бернштейна начали терять сознание, что-то, похоже, порвалось у них внутри. Нас зовут после обеда. Сержант Голя велит моему отделению и отделению Нормана собраться у входа в лабораторию. На страже стоит Толстяк с автоматом на изготовку и взглядом одинокого пса. Мы входим в здание и сворачиваем в комнату для допросов. В полу зияет черная дыра, проклятая червоточина. Кто-то уже справился с замком и засовом, люк открыт. Видны бетонные ступени. На деревянном табурете недалеко от спуска в подземелье сидит лейтенант Остин, листая книгу с оторванной обложкой. – Что читаете, господин лейтенант? – решительно спрашивает Дафни. – Нашел за шкафом, что-то научно-популярное, – отвечает Остин. – Называется «Гиперпространство». Во сне в три утра черная дыра вела в пещеру. Длинный коридор вел к берегу слегка фосфоресцировавшего подземного озера. Я помню выступающие над водной гладью силуэты, слепленные из воды фигуры. Увидев их, я бросился бежать. Дальше снова вел проход, заканчивавшийся стеной. Тревога усиливалась, по спине стекал пот. Я ощутил движение воздуха, легкий сквозняк. Скалы передо мной образовали нечто вроде печной трубы. Поднявшись выше по выступающим камням, можно было заглянуть в находившуюся за стеной маленькую щель. Забравшись туда, я посмотрел вниз. Меня бросает в дрожь при одном лишь воспоминании о зияющей в земле ране, расщелине глубиной в несколько сотен метров, ведущей к сердцу Гадеса. На дне ее переливалось мертвенно пульсировавшее голубое сияние, которое ненавидело меня больше всего на свете.