– Симптом острого психоза. – Доктор Заубер хлопает дверцей машины. – Роберт, найди мне быстро галоперидол и комплект для инъекций. И принеси в… Где вы, собственно, держите пациента? – Мы заперли его в комнате. На другой стороне плаца, в здании инженеров. – Он все еще беспокоен? – Скорее у него упадок сил. Лежит в углу и смотрит в одну точку. – Так и должно быть. Роберт, отнеси сумку в то здание. Нужно как можно скорее идти туда. Ведите, лейтенант. Я отступаю в тень цистерны и тайком возвращаюсь к своему отделению. Водителя из Тригеля, с которым я только что разговаривал, нигде не видно, – скорее всего, он закончил погрузку и выехал за ограждение, чтобы освободить место. Баллард, в свою очередь, выглядит не лучшим образом: он бледен и держится за живот. Злясь на весь мир, бросает на землю жилет и ранец. Поговорить об Элдоне нам сейчас вряд ли удастся. Съев немного сухого пайка, я складываю наши МСК в «скорпион». Мы начинаем сражаться с поддонами – хорошо, что инженеры оставили автопогрузчик. Жарко, так что все сбрасывают шлемы, кители и остальное снаряжение – за исключением четвертого взвода, которому в шестнадцать часов заступать на охрану. Я сам не знаю – то ли завидовать, что им не приходится таскать тяжести, то ли сочувствовать, что им придется стоять на этой жаре с полной выкладкой. Лейтенант Мюллер не прощает ни малейшего несоблюдения устава. Мы суетимся на плацу, а предыдущий персонал наблюдает за нами. Наконец следует приказ выезжать, и колонна «тригельцев» трогается на юг. Дисторсия теперь принадлежит нам. И тебе, Эстер. Усталый и голодный, вечером я наконец могу отдохнуть на новом месте. Несмотря ни на что, я рад – за шесть часов мы успели сложить весь запас боеприпасов в подвале здания инженеров, разместили провиант в маленьком складе, а в большую палатку, которой пользовались охранявшие базу солдаты, затащили свои вещи: пока лишь ранцы, свернутые матрацы и каркасы для коек. Куда важнее, чем подготовить спальные места, было протянуть электричество туда, где оно отсутствовало. Взвод Северина занялся установкой пулеметных гнезд на крышах зданий, а затем, охваченный строительным азартом, защитил малыми модулями СМЗ и мешками с песком нашу цистерну с топливом. Сержант Голя утверждает, что ее взрыв мог бы прикончить половину персонала базы, и это еще в лучшем случае. Нам приходится привыкать к новым условиям – к недостатку удобств, худшей еде и сну под коричневым брезентом. Днем в палатке становится жарко, а ночью ее пронизывает холод. В Дисторсии также значительно темнее, чем на базе Эрде. Капитан Бек, проведя инспекцию, приказал дополнительно осветить несколько закоулков и удостовериться, что все генераторы работают. Все это время мы были благодарны за любые инструменты и материалы, которые оставили нам солдаты из Тригеля. Оказалось, пригодиться может что угодно, а мы понятия не имели, как подготовиться. На бумаге все выглядело совершенно иначе. Только теперь мы начинаем понимать, насколько ценны древесно-стружечные плиты и фанера, сложенные в углу плаца. Какой-то кретин хотел сперва вынести их за ограждение и поджечь. Гаус, который, кроме механики, занимается также плотницким делом, потирает руки, говоря об этих плитах. Мы сделаем из них перегородки в палатке, чтобы каждое отделение имело немного личного пространства. Однако заниматься строительством сегодня уже поздно – нужно поужинать и отдохнуть, тем более уже этой ночью нас ждет четырехчасовая служба в карауле. Я выхожу из палатки, чтобы выкурить заслуженную сигарету. Рядом останавливается Баллард, с которым уже все в порядке. – Ну, вот мы и в аду, Маркус. И вовсе не так уж страшно выглядит. – Я же тебе говорил, что случилось с Элдоном. – Я протягиваю ему пачку «инки». – Хочешь, Крис? – сигареты здесь на вес золота. – С удовольствием. – Он щелкает зажигалкой. – У парня была вполне конкретная причина, чтобы свихнуться. Так что все просто объясняется. Мы какое-то время молчим, обдумывая нашу ситуацию. – Сказать тебе кое-что в библейском стиле? – Давай, старик, – улыбается Баллард. – Еще не пропоет петух сегодня, как пустыня с нами заговорит. Мой друг внезапно серьезнеет. Он лучше других солдат понимает, что наша реальность – лишь яичная скорлупа, которую легко разбить, а под ней, дыша в темноте, терпеливо ждет нечто. Ждет нас. Я ощущаю прикосновения чужого разума с того самого момента, когда за моей спиной оказались ворота Дисторсии – пока что мягкие, на грани восприятия, но их невозможно ни с чем спутать. На какое-то время помогает попытка сосредоточиться на текущих делах, создавая иллюзию, будто все в порядке, – ощущение безопасности и покоя. Но лишь до первого случая, когда мы от страха рухнем наземь, сдирая себе кожу с лица. Суббота, 25 июня, 0.10 Форпост Дисторсия, пустыня Саладх, Южный Ремарк Исследовательский институт, преобразованный во время войны в военную базу, построен в виде прямоугольника размером сорок на сто двадцать метров. Въездные ворота находятся на севере, посередине короткой стороны. За ними, слева, стоит «здание инженеров», которое заняло командование. Идя дальше, вглубь плаца, добираемся до «лаборатории» – скорее барака, чем настоящего дома. Ученые бросили там часть оборудования, которое не убрали ни войска Союза, ни наши. Еще дальше, на южной стороне, перпендикулярно обоим зданиям, стоит медсанчасть. Ее серое бетонное строение видно сразу же, когда въезжаешь в ворота. Не знаю, что размещалось там до войны, но теперь его заняла капитан Заубер. С крыши медсанчасти открывается лучший вид на Отортен. Она служит наблюдательным пунктом, укрепленная СМЗ, мешками с песком и досками. Мы сменяем там отделение Соттера, громко жалующееся на наше опоздание. У парней от усталости слипаются глаза. Мы как-то устраиваемся на деревянных поддонах, на которые наши предшественники набросали немного тряпок, чтобы было удобнее. Для командира отделения даже зарезервирован пластиковый стул, его притащили со склада, расположенного справа, напротив лаборатории. Это последнее здание базы, где мы сложили бо́льшую часть запасов и барахло, которое пригодится позже. С наблюдательного пункта хорошо видна продолговатая палатка недалеко от ворот, которая служит нам казармой. Сержант Голя утверждает, что, если бы капитан иначе распределил здания, нас можно было бы разместить в помещениях, без необходимости спать под брезентом. Но командование, как всегда, знает лучше. Водяная Блоха берет у меня бинокль с ноктовизором и вглядывается в темноту, водя им справа налево, будто в надежде увидеть что-то необычное – группу готовящихся к атаке повстанцев или стаю экзотических зверей. – Видишь что-нибудь, Джаред? – от нечего делать спрашиваю я. – Не знаю, шеф, – неожиданно отвечает он; зрение никогда его не подводит. – Как это – не знаешь? – На двенадцать часов, чуть вверх. – Он показывает на точку напротив нашего поста. Сперва в густом мраке не разобрать подробностей – глазам приходится привыкнуть к зеленому свечению, чтобы понять, о чем говорит Дафни. Но затем я замечаю, что по склону Отортена ползет нечто вроде туманного пятна, которое слабо поблескивает и постоянно меняет форму, скорее похожее на оптическую иллюзию, чем на нечто реальное. Я протягиваю бинокль Балларду, но тот отрицательно качает головой – он видит лишь черную муть, так же как Пурич и Гаус. Когда бинокль возвращается ко мне, я уже сомневаюсь, что там вообще что-то было. Водяная Блоха явно нервничает и долго всматривается в ночь, пытаясь пробиться сквозь ее завесу. Но в конце концов все мы замечаем свет. Над пустыней вспыхивает светящийся шар. Размеры его оценить трудно, поскольку трудно оценить расстояние. Объект напоминает раскаленный мяч, который сперва висит неподвижно, а затем начинает плясать в темноте. То и дело меняя цвет с белого на голубоватый, он быстро перемещается из стороны в сторону, то зигзагообразно снижаясь, то снова взмывая вверх. Я связываюсь с сержантом Голей, хотя знаю, что тот сейчас спит. Он принимает мое сообщение и, не говоря ни слова, бежит к нам из здания инженеров, до которого около ста метров. Еще стоя на верхушке лестницы, он замечает «светлячок». Я протягиваю ему бинокль, но светящийся шар исчезает столь же внезапно, как и появился. Сержант приказывает нам выпустить ракету. Магниевая вспышка отбрасывает беспокойные тени, длинные очертания камней и растений. В радиусе двух километров не видно ни единой живой души. – Есть идеи, что это за хрень? – То же, господин сержант, что выгнало людей из Кумиша, – не задумываясь, отвечаю я. – Оно напоминало шаровую молнию. Мы со старшим рядовым Баллардом видели полосы на стенах, которые могли остаться после ее прохода. – В Кумише? – Да, господин сержант. Я пытался вам об этом сказать перед тем, как мы пошли на разведку в ту гребаную школу. – Многие ученые сомневаются, что шаровые молнии существуют. Нам, можно сказать, повезло – это крайне редкое явление, – вмешивается Крис. – Но я вижу одну небольшую проблему. – Какую проблему, Баллард? – Шаровые молнии возникают во время грозы. А небо не слишком похоже на грозовое. Наступает неловкая тишина. Все смотрят на черное небо, усеянное тысячами звезд – безразличные точки, в которых нет ни добра, ни зла. – Оставайтесь на посту и в случае чего сразу же вызывайте меня. – Так точно, господин сержант! – Надеюсь, это устройство, – Голя показывает на «окулюс», – записало все представление. Завтра проверим записи с камер. Мы остаемся одни. Парни расспрашивают меня про Кумиш и пытаются найти ответ на вопрос сержанта: что это за хрень? Я не особо распространяюсь, не желая сеять панику и осложнять им службу, которая и без того будет нелегкой. А может, хотя мне и трудно в этом признаться, я боюсь, что меня примут за сумасшедшего, и я потеряю их уважение. – Я трус, – шепотом говорю я Балларду. – Почему, Маркус? Потому что не рассказываешь нам всего? – Да, не рассказываю. И поступаю так, блядь, из-за страха за свою репутацию. – В жопу репутацию! – отвечает Баллард. – Я подтвержу им все, что ты скажешь. Парни вовсе не дураки. А если кто-то не поверит, это только его проблемы. До того, как нас сменят, осталось два часа. Вполне хватит, чтобы сбросить бремя. И я начинаю свое повествование. Воскресенье, 26 июня, 12.20 Почти вся суббота у нас ушла на обустройство палатки. Мы поставили перегородки, соорудили из поддонов и досок столики и шкафчики, а первым делом собрали чертовы каркасы, чтобы не спать на бетоне. Повсюду тянутся провода удлинителей. Те, у кого были лампочки, приспособили их возле коек. У входа мы даже поставили потрепанный кондиционер, а в нескольких углах – солидных размеров вентиляторы. Жить можно. В воскресенье мы с утра опять принялись отгораживать наши отсеки от узкого прохода, делящего палатку на две части. Некоторые решили без этого обойтись, другие повесили коричневые одеяла, чтобы их «спальня» не превращалась в театр для проходящих мимо товарищей. Гаус, естественно, этим не ограничился – он соорудил для своего отделения третью стенку с дверью на петлях, а нам, капралам из первого взвода, и еще нескольким четверкам за небольшое вознаграждение помог изготовить аналогичную конструкцию. – Хорошо, что в первую ночь мы свалились от усталости, а то от храпа и пердежа можно было бы с ума сойти, – подытоживает Водяная Блоха, оглядывая новоиспеченную «комнату». – Теперь можно немного расслабиться.