– Хорошо, – киваю я. – Если тебе что-то понадобится, Джаред, зови меня. – Мы похороним ее за казармой и придем. В столовой мы полностью теряем аппетит. За столик, который занимает мое отделение, присаживается сержант Голя. Он уже знает, что произошло, и расспрашивает нас. Сержант с немалым удовольствием бы выяснил, кто это сделал, и содрал с урода шкуру. Мне бы хотелось, чтобы таковым оказался Бенеш. Это решило бы множество проблем, однако выглядит маловероятным. Отделение Усиля поехало утром на базу Кентавр сопровождать грузовики со снабжением. После обеда Голя дает нам пятнадцать минут отдыха и приказывает прибыть на плац, чтобы погрузить коробки с каркасами коек. Мы тащимся в казарму в дурном настроении – может, за исключением Балларда, которому позвонила жена. Позавчера мы узнали, что не полетим на базу Дисторсия вертолетами, как обещало командование, а поедем в составе большого конвоя, чтобы сразу перевезти все снаряжение. Преимущество тут одно: на месте у нас будет достаточное количество машин. Дорога до форпоста занимает около четырех часов, идет по вражеской территории. После ликвидации Адмирума партизаны за горами всерьез обнаглели, но придется к этому привыкнуть. В течение трех ближайших месяцев нам предстоит служить в самой гуще этого дерьма. Трех очень долгих и очень жарких месяцев. Пятница, 24 июня, 09.50 В день отъезда хаос в нашем углу базы Эрде достигает своего апогея. Все носятся, загружая остаток снаряжения и стараясь не забыть о чем-нибудь важном. Командиры взводов и мы, командиры отделений, надрываем глотки, стремясь успеть до полудня. Отъезд запланирован на двенадцать, а у меня такое впечатление, будто мы в глубокой заднице. Громче всего орет, однако, старшина Гармонт, который сходит с ума в оружейке, выдавая очередные ящики с боеприпасами и электронные гаджеты. Все это хозяйство он воспринимает как личную собственность, а мы в буквальном смысле его грабим прямо у него на глазах. Нам следовало соорудить себе рогатки и стрелять из них в повстанцев – вот тогда наступила бы тишь и гладь. «Скорпионы» ВБР и третьего взвода вернулись с осмотра и стоят в общем ряду возле ангара мастерской. Взвод сержанта Крелла получил четыре «кераста», а еще два дополнительно выделили для штаба роты. Остальные несчастные поедут на двух «метках». Три грузовика должны перевезти наше снаряжение, а еще два – цистерны с топливом и питьевой водой, каждая емкостью семь с половиной тысяч литров. Так что конвой будет выглядеть впечатляюще, прямо-таки напрашиваясь на попадание из РПГ. Особенно бочка с дизельным топливом. Я бегу вдоль колонны, чтобы еще раз пересчитать ящики с провиантом, когда до меня доносится голос доктора Заубер: – Капрал! Увидев возле одного из «керастов» начальницу медсанчасти, я удивленно таращу глаза. – Здравия желаю, госпожа капитан! – Наверняка ты не ожидал меня здесь увидеть? – Так точно, – честно отвечаю я. – Я еду с вами, Маркус. Беру с собой двоих человек и временно оставляю медсанчасть на попечение лейтенанта Дереша. – Она закуривает бабскую сигарету. – Так что на месте у вас будет профессиональная медицинская помощь. Что у тебя слышно? Я давно с ней не виделся, так что коротко сообщаю о самом важном. Некоторые сведения вполне невинные, вроде впечатлений из отпуска, но другие касаются Дисторсии. Я упоминаю о встрече в Граде и о том, что рассказывал мне Бернард Вайнхаус, при этом нервно оглядываясь по сторонам – движение оживленное и кто-нибудь может подслушать наш разговор. Больше всего, однако, меня интересует, почему доктор Заубер отправляется вместе с нами в пустыню Саладх. Подобного я не ожидал, и это никак не умещается в известные мне представления. Ни на одном форпосте до сих пор не было офицера медслужбы – лишь обученные санитары, латавшие солдат в экстренных случаях. Линда Заубер прекрасно это понимает. Велев мне подойти ближе, она тихо объясняет, что командование полка попросило ее нас сопровождать. Мы оба знаем, что нам предстоит нелегкая миссия, так что лучше перестраховаться. – Что-нибудь случилось, госпожа капитан? – наконец спрашиваю я. – Еще не знаю, – загадочно отвечает она. – Выяснится на месте. Я возвращаюсь к своим прерванным занятиям, но мысли путаются. Может, с Заубер связался лейтенант Остин и сообщил ей нечто важное? Впервые присутствие начальницы медсанчасти не успокаивает меня, но скорее пугает еще больше. Если командование решило послать такого специалиста в опасное место, трудно назвать это добрым предзнаменованием. Большинство в роте будут только рады, узнав о создании на форпосте медицинского пункта. Людей не столько пугают возможные бои и ранения, сколько то, что в критической ситуации им никто не поможет. Многие из погибших во время миссий солдат истекли кровью от ран или лишились конечностей только из-за того, что на месте не оказалось настоящего врача. Итак, капитан Заубер едет сегодня с нами в конвое. Если верить словам Неми, вскоре к отряду присоединится также майор Вилмотс. Похоже, кто-то наверху осознаёт всю серьезность ситуации и предпринимает радикальные шаги. Я размышляю о том, не пришла ли пора предупредить парней из отделения, из-за чего несколько раз ошибаюсь в подсчетах и ругаюсь про себя, споткнувшись об угол поддона. Неумолимо течет время. Часть третья Искажение Глава первая Пятница, 24 июня, 14.05 Дорога из Хармана в Физзу, пустыня Саладх, Южный Ремарк Представь себе, сынок, будто все, что рассказывают про ад, – правда. Представь, будто приближаешься к тому месту, где черное солнце посылает на землю лучи обжигающего холода. Ты уже чувствуешь внезапную дрожь и прекрасно отдаешь себе отчет в том, что самого опасного не увидеть невооруженным взглядом. С каждым преодоленным километром становится все хуже, мозг окутывает смола, а ты знаешь, это только начало. Мы уже давно миновали съезд в сторону Кардана и само селение, где фортепьянная струна срезала головы двоим стрелкам. Мы проехали через расшатанный мост на Реде. Позади остались руины форпоста Адмирум. Я пытаюсь представить, что при их виде чувствовал Адам Вернер, сражавшийся за базу в течение трех долгих месяцев. После эвакуации персонала саперы взорвали базу, чтобы она не досталась нашим врагам. Здесь погибло немало хороших солдат, защищая место, которого больше не существует. Защищая ворота в прокля́тый Гадес. Поездка прошла спокойно, если не считать обстрела партизан «фениксами» в окрестностях дорожного узла Мокха. В одном из «керастов» едут два оператора дронов, которые подняли беспилотники с установленных на цистернах платформ и поджарили огнем из турелей небольшую группу спускавшихся с гор повстанцев. Последовали радостные боевые кличи наших солдат, которые, однако, не скрывали растущей тревоги. Мой друг Баллард многозначительно на меня посмотрел и покачал головой. Мне пора заканчивать, сынок, чтобы сосредоточиться на дороге. Надеюсь, это письмо дойдет до тебя, даже если последующие пожрет Дисторсия. Не знаю, что ждет нас в пустыне на этот раз, но в каком-то смысле можно сказать, что мы никогда этого не знаем. Я стараюсь не поддаваться панике и постоянно думаю о тебе. Буду продолжать писать, вне зависимости от обстоятельств. Большой грузовик «Кавказ» с ревом освобождает въезд на базу, и запыленный конвой останавливается среди зданий. Снаружи, вокруг ограждения СМЗ «Бастион», также стоит тяжелое оборудование инженерных войск – экскаваторы, самосвалы и тягачи, – а также «керасты» солдат из Тригеля, которые сегодня покидают Дисторсию. Я выпрыгиваю из «скорпиона», чтобы слегка осмотреться до того, как поступит приказ разгружать «метки». Над плацем, пришвартованный к металлической платформе, парит «окулюс», большой белый аэростат. Пурич и Водяная Блоха показывают на него друг другу пальцами. Гаус, облокотившись о «скорпион», потирает щеку, будто еще не верит, что мы добрались до цели, а Баллард бежит в туалетную кабинку в углу плаца. По дороге он даже не упоминал, что его настолько приперло. Я смотрю на здания и конструкции СМЗ, которые всерьез меня впечатляют. Последние десять дней здесь тяжко трудилась почти сотня человек, чтобы подготовить базу и окружить ее почти двухметровой стеной. Вот только теперь, в отличие от нас, они скоро ее покинут, причем наверняка с радостью. Никто не любит без причины рисковать собственной шкурой. Я расспрашиваю встреченных солдат, что у них слышно и насколько дает о себе знать пустыня. Они не особо склонны к разговорам, спешат погрузить все необходимое, чтобы до вечера добраться до Тригеля. Сержанты носятся как сумасшедшие. Лишь один из водителей, которого я угостил сигаретой, говорит, что хуже всего вовсе не жара и вездесущая пыль. К этому он уже успел привыкнуть. Самое тяжкое – оторванность от остального контингента и странное ощущение тревоги. Он бдительно оглядывается по сторонам – судя по всему, ему хочется выговориться. – Когда мы сюда приехали, старик, я едва не обалдел. – Что такое? – пытаюсь выяснить я. – Все эти здания были в отменном состоянии. Для здешних условий – почти в идеальном. Такое впечатление, будто тут много лет никого не бывало – ни людей, ни зверей. Все целое и ровненько присыпанное пылью. – Ну, тут вообще-то не слишком оживленное место. – Я уже бывал на похожих базах. Мы не раз подготавливали для наших всякое захолустье, чтобы им можно было нормально пользоваться. – И ты видел там только разрушенные здания? – Всегда были какие-то следы грабежа – вырванные доски из пола, даже выдранные из стен трубы и провода, выкрученные краны – в общем, все, что удалось унести. А тут здания и комнаты как новенькие, в большинстве окон даже стекла оставались. – Ну так это же вроде как даже хорошо? – Вроде как хорошо, работы меньше. – Он на мгновение задумывается. – Но слишком уж странно все это, блядь, выглядит. Я прерываю разговор, когда появляется лейтенант Остин – голый до пояса, с военным загаром на жилистом теле. Явно нервничая, что не слишком ему свойственно, он бежит в сторону доктора Заубер, чтобы как можно быстрее что-то ей сообщить. Он ловит за руку капитана Бека, и оба подходят к «керасту» с красным крестом на капоте. Нырнув между грузовиками, я пробираюсь мимо «меток» и цистерн со стороны ограждения, мимо груды барахла и суетящихся солдат, чтобы оказаться как можно ближе к офицерам. Возле нашего «скорпиона» меня замечает Дафни. Я жестами даю ему понять, что меня здесь вообще нет, и он поворачивается к Пуричу, продолжая созерцать аэростат. Умный парень. Из-за машины медслужбы доносятся обрывки слов. Марсель Остин говорит что-то о состоянии здоровья капрала Элдона. Я улавливаю «удар» и «внезапный припадок». Похоже, Элдон плохо себя почувствовал во время разгрузки снаряжения из прицепа, и лейтенант сразу же увел его с плаца, чтобы избежать замешательства. Я стараюсь не думать о том, в насколько дерьмовой ситуации окажусь, если кто-то из офицеров меня увидит. Подозрение в шпионаже может закончиться весьма хреново. Но я рискую еще больше, сделав несколько шагов в их сторону. – Недавно погиб его брат, – говорит Линда Заубер. – Не стоит об этом забывать. – Да, знаю! – почти кричит Остин. – Вот только еще вчера все было в порядке! – Иногда это напоминает бомбу с замедлителем. Он ходил со своим горем три недели, и только теперь оно его настигло. Как все случилось, лейтенант? – Госпожа капитан, я все видел. Он внезапно утратил связь с реальностью, начал совершать механические движения и бессвязно бормотать, бегал от здания к прицепу с пустыми руками, будто что-то грузил. Мы подумали, что с ним случился солнечный удар. – У него была лихорадка, озноб, рвота? Он жаловался на головную боль? – В общем, нет. – На тепловой удар не похоже, скорее на кататоническое возбуждение. – Что это значит, Линда, черт побери?! – спрашивает капитан Бек.